На этом мы расстались. Я направился в кабильдо, чтобы организовать быстрый обмен депешами с Санта — Фе. Кроме того, я хотел раздобыть на почте свежих газет, надеясь найти в них новости о судьбе остальных членов Ордена. Отправив в столицу гонца с письмом к генералу Карлосу, я пришел на почту и был принят с тем несколько утомительным радушием, к которому в последние годы уже почти привык. Почтмейстер не знал, куда усадить столь высокого гостя. Расположившись в его кабинете, я принял из его рук чашку с кофе, хотя я кофе не пью, устало поблагодарил и закрылся газетой. Это
оказался все тот же «Нувель обсерватер». Я не обманулся в своей надежде найти в столь информированном издании сообщения о судьбе членов Ордена. Точнее, что–то определенное было известно лишь о Великом Магистре Вадиме Степанцове, так как обо всех остальных газета могла предложить читателю только догадки, все эти «по–видимому» и «не исключено». С волнением читал я репортаж из клиники имени Кеннеди в Нью — Йорке, где в данное время пребывал Великий Магистр, а также изложенную в качестве предисловия к репортажу историю его злоключений. Известие о том, что Степанцову выделил субсидию некий миллиардер, я принял без удивления — дело для нас привычное. Полученные же в качестве премии деньги Магистр принялся тратить довольно неожиданным для журналистов образом: он покупал на них услуги наиболее известных сыскных агентств Европы и Америки, а затем приступил к снаряжению спасательных экспедиций в те точки планеты, откуда к нему поступали какие–либо сведения о наших пропавших товарищах. Первая экспедиция отправилась в труднодоступные районы Месопотамии — в болота и плавни реки Шатт–аль–Араб. Командир речного буксира в порту Фао сообщил агентам Магистра, что однажды видел появившегося из зарослей рыжеволосого толстяка в очках и явно европейской наружности, хотя и в богатой арабской одежде. Толстяк что–то кричал на незнакомом капитану языке и умоляюще простирал к нему руки. Однако экспедиция, углубившаяся в район болот, вскоре бесследно исчезла. Через некоторое время на квартиру к Магистру, проживавшему тогда в Лондоне, глухонемой негр принес посылку — большой ларец черного дерева, богато инкрустированный золотом. Отказавшись от чаевых, посланец угрюмо ретировался. Магистр вскрыл ларец, и дрожь ужаса пробежала по его телу. В ларце находилась превосходно сохранившаяся набальзамированная голова руководителя пропавшей экспедиции, знаменитого путешественника профессора Купеева. «Какое варварство!» — прошептал Магистр, достал из стенного шкафчика в стиле Буль бутылку «Джонни Уокера», налил себе полный стакан и залпом выпил. После этого к нему отчасти вернулось хладнокровие, и он послал мажордома купить холодильник. В холодильник он убрал до лучших времен голову злополучного профессора. Множество друзей Магистра — известных путешественников, естествоиспытателей и авантюристов, — домогалось чести возглавить следующую экспедицию, какие бы опасности она ни сулила. Однако магистр, не считая себя вправе подвергать опасности жизни друзей, твердо решил следующую экспедицию возглавить лично. Вначале он вознамерился отправиться в Месопотамию, однако сообщение, поступившее из республики Тукуман, заставило его изменить решение. Допрашивая одного из курьеров наркомафии, получивший соответствующие инструкции агент Интерпола выложил перед контрабандистом фотографии членов Ордена. Курьер ткнул пальцем в фотографию Виктора Пеленягрэ и заявил, что этого человека он видел ежедневно во время пребывания в городке Пунте — Арройо, расположенном в глухой сельве на севере Тукумана.
Добраться до Пунте — Арройо можно только по реке Амарильо, притоку Рио — Негро. Смысл существованию этого убогого поселения на сваях придавала речная пристань, от которой снабжались всем необходимым укрытые в сельве плантации коки. Человек, похожий на Виктора Пеленягрэ, целыми днями спал — либо на причале, убаюканный плеском воды, либо у входа в грязную местную харчевню, изредка во сне почесывая волосатый живот и раскрыв рот, из уголка которого стекала струйка слюны. Порой, не просыпаясь, он лязгал зубами, как собака, и выплевывал муху, залетевшую в рот. Несколько раз контрабандист видел его и в харчевне сидевшим за одним столом с двумя субъектами, которых даже в тех беззаконных местах считали опасными людьми. Они что–то вполголоса обсуждали, почти сталкиваясь головами над столом, и в невероятных количествах поглощали агуардьенте. Напившись, они скрипучими голосами ревели «Меланколие, дульче мелодие…» и проливали горькие слезы, оплакивая судьбу несчастной Моддовы, стенающей под пятой узурпаторов. Следователь выложил перед контрабандистом фотографии Пети Коки и Лентяя. «Это они?» — «Да, мистер», — подтвердил контрабандист, с суеверным почтением посмотрев на следователя. Из разговоров с Виктором мне было известно, что как раз в это время он со своими приятелями–террористами скрывался от правосудия в тукуманской сельве, там, где сходятся границы трех государств и где властвуют не правительства, а бароны наркомафии, местные лесопромышленники–рабовладельцы и просто атаманы бандитов, поставляющие вооруженную силу первым двум категориям заправил. По сравнению с сомнительным сообщением из Месопотамии известие из Тукумана точно называло место, где следовало искать Виктора Пеленягрэ. Поэтому районом следующих поисков избрали Тукуман. Магистра пожелал сопровождать его брат Петр, удачно соединивший в себе качества кулачного бойца, переводчика и крупного технического специалиста.
В судьбе этого предприятия роковую роль сыграла, как часто бывает, болтливость международной прессы: известия о готовящейся экспедиции достигли Тукумана гораздо раньше ее прибытия. В Пунте — Арройо, куда по реке также доставлялись европейские газеты, об экспедиции прочел брат покойного Педрилло майор Факундо, ранее служивший в армии генерала Уртадо, а после ее разгрома поступивший со своей частью на службу местным лесопромышленникам. Последние, не желая тратиться на рабочую силу, набирали на лесоповал рабов с помощью нанятых ими бандитских шаек. В большинстве рабами становились местные индейцы, дикие обитатели сельвы, вступиться за которых было заведомо некому и жизнь которых не стоила ни гроша. Однако ни бандиты, ни рабовладельцы не гнушались и христианскими рабами — бродягами, путешественниками и просто проезжими. Одним из наиболее почитаемых в округе бандитских атаманов являлся — из–за своей свирепости и дьявольской хитрости — майор Факундо. Он не испытывал к своему братцу Педрилло при его жизни никаких нежных чувств, как, впрочем, и ни к какому другому существу, кроме купленной по случаю в Пуэрто — Кастильо искусственной женщины по имени Клара, вид которой изобличал удивительную низменность вкусов бандита. Однако смерть брата, в которой Факундо обвинял меня, грозила подорвать его репутацию, если бы осталась безнаказанной. В здешних краях еще соблюдался обычай кровной мести. Майор Факундо, как все негодяи, был страстным читателем газет и прекрасно знал, в каких отношениях я нахожусь с Вадимом Степанцовым. Когда я исчез с тукуманского политического горизонта, мулат пришел в бешенство, решив, что мщение не осуществится, и даже выдрал у Клары клок ее бесцветных волос. Но тут ему попалась газета с сообщением об экспедиции, и мерзавец воспрянул духом. Добыча сама плыла ему в руки. Он замыслил истребить экспедицию, а Магистра взять заложником, дабы поймать меня на эту приманку. В крайнем случае бандит готов был даже пролить кровь Магистра, лишь бы только доставить мне огорчение.
Неприятности у экспедиции начались сразу с момента ее прибытия в Пунте — Арройо. Выяснилось, что накануне Петя Кока, Лентяй и Виктор купили лодку и отплыли на ней в неизвестном направлении. Поскольку экспедиции они не повстречались, их, очевидно, следовало искать выше по течению. Магистр решил заночевать в Пунте — Арройо и на следующий день двинуться дальше. Пришвартовав лодки к причалу, путешественники направились в харчевню, одновременно служившую гостиницей. Не успели они расположиться в зале, чтобы после долгого перерыва поесть горячей пищи и выпить по стаканчику, как вдруг царившее в зале гудение застольных разговоров стихло, словно по команде. В залу величественной походкой, от которой звенела посуда на столах, вошел огромного роста тучный метис. Его гладкое лоснящееся лицо с одной стороны было обезображено ужасным шрамом и то и дело кривилось от нервного тика. Глубоко посаженные черные глаза горели лихорадочным огнем и словно ощупывали всех присутствующих. За ним гуськом следовали еще восемь громил, обвешанных амулетами, в куртках и штанах из кожи каймана, с револьверными кобурами и чехлами для ножей на поясе. «Кто это?» — спросил Магистр сидевшего рядом с ним за столом местного жителя. «Капитан Хуан Карденоса. Здесь его зовут еще Бешеный Капитан. Правая рука самого майора Факундо». «А, ну–ну», — равнодушно кивнул Магистр, ткнул ногой под столом сидевшего напротив брата, дабы отвлечь его от созерцания вошедших, и чокнулся с ним агуардьенте. Однако сверлящий взгляд Бешеного Капитана уже наткнулся на белокурую гриву Магистра. Бандит удовлетворенно хрюкнул и повелительным жестом направил к его столику двух своих клевретов. Те с грохотом придвинули стулья и без приглашения уселись рядом с братьями, бесцеремонно оттеснив локтями всю стоявшую на столе посуду. При этом водка из стаканчика Петра выплеснулась прямо в рагу из мяса игуаны, которым тот с аппетитом закусывал. Эта наглость вывела Петра из себя. «Бы вылили водку мне в еду, сударь, извольте заказать мне новую порцию», — обратился Петр к бандиту. Два негодяя, для которых вежливость была большей диковиной, чем двухголовая лошадь, посмотрели друг на друга и разразились омерзительным хохотом. «Сударь, я в последний раз повторяю свое предложение», — заявил Петр, сдерживаясь из последних сил. Этой фразы бандиты просто не поняли ввиду ее особой сложности для их акульих мозгов. Хохот грянул с новой силой, теперь смеялись и бандиты, стоявшие в центре залы вокруг Карденосы. Петр, не говоря больше ни слова, поднял столик и обрушил его вместе с посудой на негодяев так, что те, задрав ноги, с грохотом и звоном рухнули на пол, а сверху их надежно придавила тяжелая столешница. «Каррамба! Ну–ка, задайте ему», — скомандовал Карденоса, и еще трое громил ринулись на Петра, вереницей лавируя между столов. Кулак Петра просвистел в воздухе и со странным хлюпающим звуком врезался в нос переднего бандита. Мерзавец, всплеснув руками, повалился на пол, задев своего второго сообщника. Тот на секунду потерял равновесие и в результате пропустил знаменитый хук Петра левой, которого не выдерживал ни один зеленоградский хулиган. Раздался хруст сворачиваемой челюсти, и зубы мерзавца со стуком посыпались на пол, как горсть сушеных бобов. Выпад третьего наткнулся на защиту Петра, после чего бандит выставил вперед локти, уверенный в том, что кулак противника летит ему в голову. Однако он жестоко заблуждался: правой Петр лишь отвлекал его внимание, тогда как его грозная левая глубоко погрузилась громиле в диафрагму. Бандит сгорбился, выпучил глаза и вывалил толстый обложенный язык, издав при этом такой звук, как если бы кто–то с силой дунул в бутылку. Затем головорез упал под стол. Вся расправа с мерзавцами заняла менее тридцати секунд и напоминала со стороны действия ребенка, сбивающего кегли. «Каррамба!» — повторил Карденоса и выплюнул на пол соломинку, которую жевал. Для всех хорошо его знающих это свидетельствовало о крайней степени раздражения. Затем Карденоса быстро нагнулся и из–за голенища своего правого сапога выхватил длинный нож. Как бы пробуя остроту клинка, он дважды полоснул им воздух. Дважды в ответ раздался тихий зловещий свист, похожий на свист медянки, дважды в свете коптилки тускло блеснул клинок. Увидев это, Магистр быстро допил из стаканчика агуардьенте и, словно подброшенный пружиной, вскочил со стула. Он властно отстранил брата. «Петр, предоставьте это мне», — молвил он, не сводя глаз со свирепо дергающейся физиономии Бешеного Капитана. «У вас есть последний шанс извиниться, сударь», — сказал Магистр. Бандит ухмыльнулся. Клинок вновь дважды свистнул в воздухе, прочертив две сверкающие кривые в опасной близости от лица Магистра. Тот, не сходя с места, слегка отклонился назад и резко встряхнул рукавом походной куртки. Из рукава в ладонь, как послушный зверек, скользнул какой–то продолговатый предмет. «Интересно, что из вас посыплется, когда я вас продырявлю, — сказал Магистр задумчиво. — Пари держу, что дрянь какая–нибудь». В следующий миг послышался глухой щелчок, и из кулака Вадима выскочило длинное и узкое обоюдоострое жало клинка. Такие ножи выделывают заключенные в исправительно–трудовых колониях Тульской области, родины Магистра. Увидев, что Вадим вооружен, бандит решил взяться за дело всерьез и принялся, наступая, с остервенением полосовать ножом воздух. Вадим уклонялся и пятился шаг за шагом, ловя тот момент, который известен всем знатокам боя на ножах: в настоящей ножевой драке смертельный удар можно нанести лишь однажды, промаха противник уже не простит. Краем глаза Магистр заметил катавшуюся по полу бутылку. Решение созрело мгновенно: Вадим сделал вид, будто наступил на нее, пошатнулся и взмахнул руками. Лицо Бешеного Капитана искривилось, и он сделал решительный выпад, вложив в него всю свою злобу. Но Вадим и не думал терять равновесие. Он хладнокровно уклонился от удара противника, и туша Бешеного Капитана по инерции ринулась вперед мимо него. В этот миг Вадим и вонзил противнику в бок между пятым и шестым ребром клинок тульской ковки. Карденоса умер мгновенно, даже не успев повернуться лицом к своему врагу. Когда он, не издав ни единого звука, ничком рухнул на пол, все сначала не поняли, что произошло. И лишь когда Вадим неторопливо извлек из внутреннего кармана батистовый носовой платок с монограммой и начал вытирать им нож, до бандитов дошло, что их главарь окончил свой земной путь. Под суровым взглядом Вадима они подхватили труп Бешеного Капитана и поволокли его к выходу. За ними с кряхтеньем ковыляли те, которых поверг Петр в начале инцидента, причем один зажимал себе пальцами нос, второй отплевывался, а третий постоянно икал. Вадим отбросил испачканный кровью платок, поднял руку и щелкнул пальцами. «Хозяин, — сказал он, не оборачиваясь и не повышая голоса. — Нам нужны комнаты на эту ночь».
