-Я и говорю - распущенность. - Бухнул кулаком по столу Паша.
-Нет, - покачал головой я, - они не распущенные. Они просто другие. Они знают чего хотят и пока не видят смысла во всех этих предварительных играх. Потом, попозже, они прийдут к очевидному выводу, что флиртовать, играть, оттягивать кульминацию и растягивать удовольствие намного приятнее чем сразу переходить к делу. Но это будет логичное развитие личности, а не преодоление травм нанесённых в школе или детском саду.
-А ну-ка признавайтесь, кто из вас стоял в углу за то, что в детском саду был замечен за игрой в доктора? - Заржал незаметно вошедший в кабинет Сергей.
-Я стоял. - Честно признался я. - А рыдающая партнёрша по игре стояла в соседнем углу и точно так же не понимала за что её стыдят ущербные воспитатели.
-Не понимала она, - фыркнул Пашка, - все она понимала.
-Может и понимала, - не стал спорить я, - суть не в этом, скрывать от детей интимную сторону жизни, все равно, что не учить их есть или дышать. Ведь все равно научатся, только сделают ли они это без присмотра правильно, не переломает ли их восприятие отсутствие необходимой, поданной своевременно и понятно информации.
-Вот и допрыгались с вашей своевременностью, - рыкнул Паша, - педики по Москве толпами шастают.
-Они и раньше шастали, - возразил Сергей, - тоже толпами. Но шастали тайно, с паролями и явками.
-Ладно, оставим тему. - Примирительно поднял руки я.
-Хрень все эти твои рассуждения и пустые домыслы. - Паша опять хлопнул кулаком по столу. - У вас все мысли и разговоры про это, словно и нет больше ничего.
-Возможно, - я опять не стал спорить, - но я еще ни разу не проигрывал. А секс - аппиерон мира, его первовещество и основа. Отказываться от него, отказываться говорить о нем, все равно что отказываться от бога.
-О-ё-ёй! - Засмеялся Серега, - оставь, а то Пашку сейчас удар хватит, лучше скажи, кого теперь играем? - Соскакивает с и мне успевшей надоесть темы он и плюхается на диван.
-Он собрался лесбиянку перевоспитать. - Лыбится Пашка.
-Не перевоспитать, а изучить. - Поправляю его я. - На лесбиянках нет масок, они уже открыто бросили вызов морали, соответственно моя отточенная техника не должна на них работать, прийдется придумывать что-то новое. Это интересно.
-И какова ставка?
-Это. - Я открываю на айфоне фотографию бутылки коньяка.
-Frapin Baccarat Cuvee Rabelais! - Аж присвистывает Сергей. - Ты где его взял?
-Где взял, там больше нет.
-Это нельзя пить. - Уверенно заявляет Павел. - Если это настоящий...
-Настоящий, - перебиваю его, - куплен в поместье дома Фрапен в Шампани. Последняя бутылка, кстати, из шестисот существующих, остальные уже либо выпиты, либо в коллекциях. На ней даже номер стоит - 600.
-Что делает её еще дороже. - Вмешивается Сергей. - И ты согласен ее распить?
-Пить мы будем не её, хоть я и еще подниму ставку, но не собираюсь проигрывать.
-Куда уж выше, - усмехается Сергей, - или ты планируешь раскрутить девчонку на секс со всеми охранниками? - Вместе смеемся.
-Это было бы слишком просто. - Отсмеявшись продолжаю я. - Я планирую переспать и со своей будущей секретаршей-лесбиянкой и с её подругой одновременно.
-Достойное предложение. - Солидно кивает Паша предвкушая выигрыш. - Что ты видишь в качестве ставки с нашей стороны?
-Я хочу подстрелить слона. Прилететь в Африку, поохотиться, это вы мне и обеспечите, когда я выиграю. Кстати приличного ружья у меня тоже нет.
-Ставка принимается. - Переглянувшись с Сергеем огласил вердикт Паша. - Готовься, будет тебе на следующей неделе лесбиянка. - Мы пожали руки скрепляя спор.
-Меня в понедельник не будет, - выходя из кабинета предупредил я, - с Ленкой разберись сам, чтоб во вторник её уже не было.
-Конечно. - Заверил Паша.
Хороший он все таки мужик, понятливый. Тоже со странностями, не без этого, но мужик хороший. И семья у него хорошая. Кругленькая улыбчивая и суетливая жена. Два сына близнеца, высокие, статные, все в отца, оба уже со своими семьями. И все друг другом гордятся: родители детьми, дети родителями, жена мужем, Паша ей. Наверное. По крайней мере не обижает и никогда, даже за глаза, слова грубого про нее не скажет. Любви там нет -точно, возможно и было когда-то давно принимаемое за любовь чувство, возможно, сейчас - точно нет. Но не хуже нее, монолитом, семью крепит взаимная гордость и, соответственно, страх, боязнь. Боязнь огорчить, разочаровать человека которым гордишься. Ужас. Я бы не смог жить все время в страхе, а они ничего, живут. И Паша мужик хороший.
На моей памяти с Пашей случилось лишь одно приключение, в поместье нашего общего знакомого Петровича. Ух! Лихо было. Вообще пьет Паша как лось, собственно как и любой отставной сапог с погонами, а тут наверное чувствовал себя не хорошо, или не в настроении был. Может и баня, в тот раз экстремально жаркая, поспособствовала, но развезло его до полностью невменяемого состояния. Бывает. Оттащили его бренное тело в комнату, уложили спать и веселье продолжили.
Остальное получилось случайно, не со зла, просто так вышло. Петрович тогда тоже переборщил с выпивкой, но в отличии от Паши не уснул тихо мирно, а начал буянить, что с ним крайне редко случается. Я до того случая вообще за ним такого не замечал, да и после ни разу не видел, рассказывали. Прорвало его блядей гонять, как они не извивались, а он все недовольный, вот и пошел в разнос. Пока усмиряли, блядей, от греха подальше, спрятали в комнату где Паша спал. Весь десяток, плотненько так напихали и дверь закрыли. Пока то да се, и про баб и про Пашу забыли, вот он с утра и проснулся в компании десятка голых молодок. Где уж они там в комнате разложились - не знаю, но с тех пор Паша к Петровичу ни ногой.
Марина.
Протискиваюсь через пробку на Милашенкова - еду в Отрадное, к Марине. В багажнике пять пакетов из «Перекрестка»: два с продуктами для нее, три нам с Ларисой. Еду на своей машине, вообще не люблю водить, но выходные - время личное, итимное и, хоть инструкция и предписывает моему личнику выходить на работу в любой день по моему требованию, на выходные я его занимаю крайне редко, только когда действительно надо или крайне лень.
Алтуфьевское шоссе, дом 24. Двенадцатиэтажная старая панельная стена с грязным двором. Зассаный вонючий подъезд со снова сломанной входной дверью, кругом мусор и использованные шприцы. Девятый этаж, обшарпанная дверь в маленькую двухкомнатную квартирку и старый, противно звенящий дверной звонок. Вообще Отрадное - район не плохой, но и тут есть свое гетто.
-Здравствуйте, Ольга Анатольевна. - Дверь открывает её мать, презрительно смотрит на меня. - Сумки на кухню? - Приподнимаю демонстрируя пакеты с едой. Она чуть отодвигается давая пройти на кухню. Другой бы её отшаркивание вбок не понял, но этот микронный шаг в сторону и получившаяся прореха в направлении кухни - все, что она согласна для меня сделать. Надо протиснуться и не дай Бог её задеть - крику и вони будет больше чем в подъезде. Я давно принимаю её игру: протискиваюсь скользя спиной по стене и демонстративно втянув отсутствующий живот. Молчит, губы поджаты, сверлит ненавидящим взглядом, но пока придраться ни к чему не может.
Ей 45 лет, но выглядит на все 60. Отвратительная, опустившаяся бабища из коренных аборигенов, что раньше жили в окруженной яблоневыми садами деревне Отрадное, в честь которой район и назван. От той деревни уже и памяти не осталось - все снесено, разровнено и застроено многоэтажками. И про бывший когда-то здесь огромный яблоневый сад помнят только совсем старые сторожилы и москваведы. От всех прелестей бывшей московской окраины не осталось ничего - очередной безликий спальный район. Не жилой - спальный район. Как и премногоуважаемая Ольга Анатольевна - не человек, даже не тень человека - живая статуя, памятник своему проёбанному прошлому. Растоптанные тапочки, вечно грязный розовый китайский халат с протертыми рукавами, под ним старая, потерявшая цвет и форму, футболка. Растрепанные волосы с проседью, лицо забывшее о макияже и злой, ядовитый взгляд ввалившихся глаз.
Демонстративно игнорируя её прохожу не разуваясь, пальто тоже не снимаю, с нее станется карманы обшарить. Она, подбоченившись, следит за каждым моим движением. Ставлю на стол сумки и, таким же макаром, проскользив мимо по стене, иду в комнату Марины.
Познакомил нас три года назад случай: пятнадцатилетнюю Марину сбила машина. Сильно. Я как раз проходил мимо и она отлетела почти ко мне под ноги. Я сорвал пиджак, подложил ей под голову, крикнул кому-то вызвать скорую, попытался платком закрыть большую рваную рану на её предплечье, а она посмотрела на меня своими голубыми, чистыми, детскими глазками, беззвучно, пошевелила губами еле обозначив «спасибо» и потеряла сознание.
Потом была суета, много суеты. Какие-то люди сновали мимо, что-то кричали, трясли меня за плечи, а я сидел, держал её за руку и говорил, говорил, говорил. Приняв за родственника врачи меня запихнули вместе с ней в скорую, я не стал их разубеждать. Когда Марина уже была в реанимации разобрались, врач молча покачал головой, записал мои данные и попросил удалиться.
