— Эй, Таннер, — горячий шепот долетел до его слуха, заставляя в удивлении распахнуть глаза. Перед ним стояла Регина Томпсон, одетая в свеженький, с иголочки строгий костюм. Роберт не смог не отметить, что он ей идет, — Не спишь, отлично!
Вместо приветствия он медленно моргнул, стараясь лишний раз не шевелиться: вновь подкатила неприятная тошнота.
— Я не надолго. Быстренько, одним словом, — улыбаясь, произнесла она, подходя чуть ближе и заглядывая в глаза, — выглядишь лучше, чем когда мы затолкали тебя в вертолет. Я послушала твои записи, изучила пакет документов, что собрала Саманта, и уже передала подробный отчет в Штаб-квартиру. Твоё дело отправлено на пересмотр. Кавана и Макклоски уже приняли участие в первом слушании и дали свидетельские показания против О’Коннела. Пока промежуточным итогом решено заморозить дело до выяснения обстоятельств. Нашли медиков, проводивших военно-врачебную комиссию на контракт О’Коннела, выявили ряд грубых нарушений. Подняли его карточку… У него была вялотекущая шизофрения на почве психических нарушений с прогрессирующим импульсивным расстройством личности, и приёмщик это скрыл. Отсюда все его поступки, агрессия, склонности… И желание найти виновных в постигших его неудачах. Кстати, касаемо вины. Если бы ты, не дай Бог, подписал документы на возвращение в должность действующего командира отряда, то тебе грозило пожизненное заключение. Так что ты поступил верно... Ладно, я уже заканчиваю… Короче, спасибо, что спас меня в Ираке… И спасибо, что не бросил там тело Беннера. Я не знала, как выразить свою благодарность тебе, и наняла лучших специалистов в области хирургии и реабилитации в Швейцарии. Бюджет Штатов как-нибудь потянет такое вложение…
Роберт, молча выслушав слова Регины, лишь еле заметно кивнул. Услышанное одновременно и порадовало его и расстроило. Голова раскалывалась от напряжения. Проводив девушку взглядом, утомленно прикрыл глаза. Саманта все не шла… Никак санитар или медсестра задержали ее с шоколадом на входе.
Конец июня в Лондоне ознаменовался отъездом Саманты и ее подруги в Женеву, впрочем сам Роберт и не возражал. В конце-концов она заслужила не просто отдых, а самый настоящий праздник, почти два месяца не сводя с него неусыпного ока в палате интенсивной терапии. С каждым днем он чувствовал себя намного лучше, но иногда тянущая боль в правом боку напоминала о событиях прошедшей весны. Как и обещала Томпсон, представленные по делу данные вывели следствие на совершенно другой виток, и в конечном итоге комиссии ничего не оставалось, как тихо закрыть дело, стараясь не привлекать к нему внимание СМИ и публики. Так сказать показательная порка не состоялась за отсутствием доказательств причастности. Само собой, ни извинений, ни компенсации, ни возвращения присвоенных наград не произошло, но Роберт и не думал об этом. Сейчас его больше всего волновало ментальное здоровье дочери. С того момента, как его выписали из госпиталя в Женеве и он, наконец, вернулся в Лондон, прошло всего-ничего — чуть больше недели, но он так и не решался встретиться с ней. Давящее чувство вины за произошедшее никак не покидало его. Несколько раз он порывался позвонить Элис, чтобы узнать, как дела у дочери, но вместо этого находил неотложные занятия, оттягивая разговор. Вот и сейчас он делал тоже самое, придумав себе в качестве очередного срочного дела посещение квартиры, когда-то давно купленной для Сары. Район Белгрэйвия показался ему на тот момент хорошим решением, несмотря на заоблачный ценник на жилье и последующее его содержание. И тем не менее, если ты хочешь дать своему ребенку шанс оказаться в условиях, значительно отличающихся от твоих собственных в лучшую сторону, то для этого необходимо приложить максимум усилий. Что он и сделал. Светлая просторная квартирка на углу Итон и Грехам Террас своими окнами выходила на широкую, застроенную разноцветными таунхаусами улицу с довольно оживленным для района движением. Остановившись у окна на втором этаже, он, все таки набрал номер телефона дочери, с волнением слушая длинные гудки.
— Алло? — голос Сары прозвучал как всегда приветливо, без колебаний.
— Привет, пуговка, — чуть дрогнувшим голосом отозвался Роберт. В трубке раздался изумленный вздох.
— Папа! Привет! Ты где? — что-то внутри от ее слов оборвалось. “Папа” — такое простое слово, но оно заставило ощутить внутреннюю дрожь с небывалой силой. Роберт сглотнул подкативший к горлу ком, выравнивая голос.
— Я… В Лондоне. Прилетел неделю назад.
— Папа, я хочу тебя увидеть… Мне столько всего надо тебе рассказать… Ты приедешь? — слушая щебет дочери, он почувствовал себя самым счастливым человеком на свете.
— Давай лучше куда-нибудь сходим… Я почти два месяца никуда не выбирался, — честно сознался он, — хочется погулять немного.
— Отличная идея. Где мы встретимся? Может, сходим куда-нибудь пообедать, через час?
— Ты знаешь кафе на углу Бердкейдж и Хорс Гвардс?
— Это в парке Сент-Джеймс которое? Конечно знаю, — с энтузиазмом отозвалась дочь.
— Вот давай там, через час. Сможешь?
— Конечно. Ну, пока! — всё так же весело щебетнув, окончила разговор Сара.
Роберт медленно, рывками выдохнул. Ему казалось, что прошла целая вечность с того момента, как он видел ее последний раз, и это воспоминание ему совершенно не нравилось: бледная, с темными кругами под глазами, синяками на руках и с множеством трубок катетеров дочь в больничной палате не вызывала у него никаких эмоций, кроме жалости и боли. Хотелось забыть эту картину раз и навсегда. Заменить ее какими-то более радужными воспоминаниями. Рассматривая собственную машину, припаркованную у здания напротив, он отчетливо почувствовал, что в нём самом что-то неумолимо изменилось: впервые за долгое время не хотелось искать занятие, не хотелось заглушить ворочающееся в груди чувство пустоты, не хотелось гнать самого себя, словно зверя, в работу. Хотелось просто дышать, смотреть, слушать… Саманта перед отъездом неуместно пошутила, что видимо, он стареет, раз его посещают такие мысли. А он понял — не стареет. Взрослеет. Принимает, наконец, себя таким, какой есть. Спустя долгих тридцать лет он, наконец, подружился со своим одиночеством, со своей страстью к приключениям и жаждой адреналина. Всему приходит конец, рано или поздно. И вот сейчас он отчетливо ощущал изменения в воздухе Лондона, в собственном сознании и вообще вокруг. Словно мир заиграл новыми, совершенно другими красками. Неужели для того, чтобы обрести самого себя, ему нужно было пройти через бесконечный Ад с его предательствами, болью, местью и следующим по пятам прошлым? Потерев поднывающий шрам на боку, улыбнулся самому себе. Серо-зеленые глаза вновь искрились иронией и хитростью из-под темных густых бровей. Подмигнув собственному отражению в стекле, поспешил к назначенному месту встречи.
Говорить всего он не стал. Ни о словах Флинна, ни о истинных причинах произошедшего, ни о своем вынужденном отпуске в госпитале Женевы.
— Значит, это все? — внимательно выслушав рассказ отца, в заключении поинтересовалась Сара.
— Да. Его больше нет и никогда не будет. Ни в твоей жизни, ни в чьей-либо еще. Я всегда выполняю свои обещания, ты же знаешь, пуговка.
— Ты не называл меня так уже лет сто, — улыбнулась Сара, задумчиво разглядывая шагающую стаю голубей в парке.
Серо-сизая масса прожорливых птиц практически атаковала пару туристов, восторженно обсуждающих что-то между собой. Проводив их взглядом, задумчиво тряхнула головой: рыжие локоны рассыпались по плечам, играя золотом и медью в солнечных лучах. Роберт невольно залюбовался ею.
— Сара, ты очень красивая девушка… — неожиданно для самого себя произнес он. Дочь изумленно повернула к нему голову.
— Кто ты и что сделал с моим отцом? Роберт Таннер — воплощение суровости, вообще-то, — рассмеялась она, прижавшись к отцовскому плечу.
— Может быть, может быть… — уклончиво отозвался он, целуя дочь в солнечную макушку, как в детстве.
