– Селянка, – говорит она. – Ее можно съесть за пять минут.
– Точно можно? – спрашиваю с тревогой.
– Очень вкусная селянка. И стоит недорого, так что давай, не теряй времени!
Блюдо и впрямь съедобное, что я расцениваю как соответствие названию городка. Желудок должен заполняться нормальной пищей, а не приготовленными на прогорклом масле шницелями, где вместо свинины – хлеб и целлюлоза.
– А это для кого угощение? – спрашиваю, расплачиваясь.
Официантка поднимает глаза вверх: мол, оттуда люди приедут. Из Минска!
– Неужели… – я вдруг перехожу на шепот. – Неужели он?!
– Кого ты имеешь в виду? А-а, поняла… – она машет руками. – Ну, ты сказал! Разве он станет в такой забегаловке столоваться?! Охрана его будет проездом, вот нам и позвонили, мол, накормите ребят. В нашем Желудке больше приличных мест нету, ты сам убедишься. Надолго к нам? Ах, тоже проездом… Ну, забегай, если задержишься. А пока вставай и на выход! Нам сказали: когда ребята будут обедать, зал очистить, ясно?
В Желудке почему-то не было Ленина, а может, я его не нашел. То есть я его не искал – меня интересовала гостиница, которую я тоже не нашел. Зато нашел группу молодых людей, стоявших возле магазина и что-то пивших из бутылки.
Далее начинается театр абсурда. Спектакль можно назвать «Депортация», это будет правильно. Режиссера зовут Михась, он же является исполнителем главной роли. Еще одна роль отведена мне, незваному гостю, остальные участники (безымянные) являются статистами.
Итак, я приближаюсь к компании молодых мужчин, надеясь что-то узнать насчет гостиницы. У них загорелые красноватые лица деревенских людей, которые много времени проводят под солнцем, а еще много пьют.
– Гостиница, говоришь? А сам-то откуда? Немец?! Интересно, немцы здесь давно не появлялись…
Они смотрят на меня с любопытством, как аборигены на Джеймса Кука. Один абориген предлагает «огненную воду»: выпей, но его бьет по руке исполнитель главной роли. Его лицо самое красное, что оттеняет белая рубашка, не заправленная в брюки.
– Меня зовут Михась, – говорит он медленно, – я здесь главный.
– Вы главный?
– Да. Я главный. Поэтому… Хальт! Аусвайс!
Я с испугом таращусь на него (не ожидал!).
– Вам нужны мои документы?!
– Нужны. Ты будешь показать мне документы. Если не показать – будет проблема, нах!
– Проблема нах… Но вы же не милиционер, правда?
Его лицо еще больше багровеет.
– Ты с кем меня равняешь, падла?! С мусорами?! Да я этих мусоров… В рот имел, понял?!
Он упирает в меня палец, толкает, но я крепко стою на ногах. Отшатывается Михась, так что статистам приходится его удерживать. А я вдруг понимаю: он не просто пьян – смертельно пьян!
– Аусвайс, – протягивает он руку, и я, как загипнотизированный, отдаю паспорт. Михась пролистывает страницы, сверяет фото с моей физиономией и прячет паспорт в карман рубашки.
– Немец, ты знать, где находиться?
Он коверкает язык, наверное, так когда-то разговаривали оккупанты, учившие язык второпях, во время Drang nach Osten.
– Я находиться в Желудок, – пытаюсь подыграть местному «шерифу».
Михась мрачно усмехается.
– Ты, немец, находиться в партизанский край! Здесь были партизанен, и они вас мочить со страшной силой! Знаешь, почему мочить? Я тебе скажу: потому что вы убивать наших. Целыми деревнями сжигать! У меня погибла почти вся семья, я не видел ни бабушек, ни дедушек, понимаешь, немец?!
Его лицо искажает гримаса, тут же из-под руки возникает бутылка водки, и Михась делает крупный глоток.
– Поэтому я не знаю, что с тобой делать. Может, тоже убить?
Я воспринимаю это как шутку. Но тут же понимаю: шутки смертельно пьяных людей – это своеобразный юмор! Михась размышляет, делает еще глоток и машет рукой.
– Ладно, ты отсюда уезжать, немец. У него есть машина, – он тычет в кого-то из статистов. – Ты садиться в его машина и уезжать.
– Да как я его повезу, Михась?! – восклицает владелец машины. – Я же дамши!
Владельца хватают за ворот.
– А я сказал: повезешь!
Владелец бормочет: мол, как скажешь, Михась, лишь бы на гаишников не нарваться…
– Эта услуга стоит… – Михась задумывается. – Двадцать евро!
Я понимаю: спорить бессмысленно, главное, вернуть документы. Достав деньги, я тут же прячу их за спину.
– Евро в обмен на паспорт.
– Какой еще паспорт?! – недоумевает Михась.
– Он лежит у вас в кармане.
Тот лезет в карман, достает документ и удивленно его разглядывает.
– Да нах мне твой паспорт?! Бабки давай!
Меня депортируют на очень старом «Volkswagen Jetta». Это полная противоположность ухоженному «Audi» пана Анджея: краска на кузове отслоилась, видны пятна ржавчины, и мотор рычит, как Михась, словно прогоняет меня. Машина тоже стала частью местного пейзажа, и вопрос: «Почему же вы ездите на немецких автомобилях, если так ненавидите немцев?» – замерзает на моих губах.
– Гитлер капут! – вскидывает руку Михась.
Я покорно усаживаюсь в рычащий автомобиль, и водитель, толстый, потный и явно разозленный, резко срывается с места. Мы мчим по улицам Желудка, рыча и распугивая местных жителей. Водитель не смертельно пьян, но явно нетрезв, и я молю высшие силы, чтобы депортация поскорей завершилась. Там, где заканчиваются дома, машина резко съезжает на обочину, и вместо дикого рычания – благостная тишина.
– Дальше на своих двоих. Или попутку поймаешь, а я, блин, по трассе не ездец.
Толстый молчит, затем усмехается.
– Вообще-то тебе повезло: Михась мог бы запросто свалить с твоим паспортом. Он, когда запивает, может выйти из дому в тапочках – и вернуться через неделю. А мог бы вообще… Пику в бок.
– Что значит: пику в бок?
– Зарезать мог бы. У него же – ну, когда в запое – совсем крышу сносит! Он так семь лет назад одного ножом пырнул… Только весной из тюряги вернулся. Так что, считай, хорошо отделался.
На меня вдруг накатывает слабость. Мы молчим, затем я нерешительно спрашиваю:
– А у него действительно во время войны погибли родственники?
– Действительно. И у меня погибли. Только хрена теперь об этом базарить? Дело прошлое…
Депортацию можно было счесть «несварением Желудка». Меня отправили в унитаз, в систему канализации, не забыв взять за это деньги! «Шайзе…» – бормочу, двигаясь по лесной тропинке (вдоль шоссе идти не хочется). Останавливаюсь, утираю пот, и вновь: «Шайзе! Дерьмо! И ведь сам виноват, глупый мечтатель! Хотел узнать тайну рождения необычного? А столкнулся с обычной смертью – радуйся, что ее избежал!»
Смерть опять меня настигла, как и год назад. Да, смерть случилась далеко, в чужой стране, но убитый-то был не чужой! Кажется, его били по лицу, таскали за волосы, а потом положили на лицо подушку и задушили. Или подушка – это из литературы? Я читал что-то подобное об одной русской помещице, которая таким способом расправилась с крепостной девушкой, и воображение (за неимением фактов) угодливо воспроизводило именно эту версию. А что? Я допускаю повторение, они же не делают выводов из ошибок – в отличие от нас, покаявшихся и осудивших свое прошлое. Они еще многие десятилетия поклонялись своему языческому богу – Ленину, да и сейчас многие поклоняются!
Сделав остановку, я тяжело дышу, а вокруг дышит лес. Проходит минута, другая, и постепенно истерика улетучивается. Она странна среди гигантских вековых деревьев, что колышут своими кронами, напоминая о вечном круговороте материи. О чем я? О стихии, о природном начале, клокочущем внутри ничтожного человека, не понимающего самого себя? Человек – он же до сих пор несет в себе хаос природы, ее беспощадность, и наша цивилизация – это бумажная перегородка, отделяющая нас от хаоса…
Внезапно и остро хочется за «бумажную перегородку», то есть я хочу перелететь из дикого леса в уютное пространство, покинутое несколько дней назад. Путешествие абсурдно, оно ничего не прибавит к моему знанию, а тогда – наплевать на Ницше с его дурацкими афоризмами. Попробовал бы побродить по этим лесам, где когда-то прятались беспощадные к моим соотечественникам «партизанен»! Пообщался бы с их потомками, готовыми запросто зарезать человека! Так нет же, бесстрашный в мыслях Фридрих предпочитал путешествовать по теплой и ласковой Италии, где солнышко, вино и пицца!
Выбравшись из лесу, вижу впереди два покосившихся ветхих дома: серые от времени деревянные строения представляются не творениями рук человеческих, а частью природы, они растут из земли, как грибы. В этих домах точно нет ни вина, ни пиццы, там есть разве что самогон, который мне предложили однажды купить. Так что, Фридрих, ты напрочь проиграл. Ты грезил Сверхчеловеком, а на самом деле…
