Конечно, причина их вражды крылась не только в бровях. Веселый и добродушный торговец не мог терпеть «вояку» за невежество и грубость, а суровый рубака не выносил изнеженного, лукавого «купчишку» за ум и утонченность.
Раносбат разомкнул толстые скрещенные ноги, встал на колени, уперся широкими ладонями в землю и так треснулся лбом о гальку, что раздробил ее в щебень.
— Я человек простой, отец-государь. Прикажешь: «Раносбат, режь саков!» — буду резать. «Раносбат, ешь саков!» — буду есть. Хоть жареных, хоть сырых. Прямо с костями и потрохами. И не подавлюсь.
Разве мог Раносбат рассуждать иначе?
«Айрана — самое великое государство мира. Великую Айрану создала война. Айрана держится силою персидского оружия.
Но по сравнению с другими народами, населяющими страну, нас, чистокровных персов, очень мало. Десять капель в котле, наполненном водой. Горсть бирюзы в куче щебня. Поэтому царь и дорожит нами, как бирюзой.
Нас не гонят на стройку дворцов, каналов, дорог и крепостей. Это удел покоренных. Мы не чахнем в дымных мастерских. Это удел покоренных. Мы не платим налогов. Это удел покоренных. Если мы и трудимся в полях, садах, на пастбищах, мы трудимся для своих родовых общин. И не столько мотыгой и плугом, сколько мечем и копьем мы добываем свой хлеб. Мы — воины. Нас берегут для войны.
Почти каждый перс служит — или при царе, или при его советниках, или при сатрапах, или при начальниках военных округов, или в гарнизонах, разбросанных по стране. Идет война — идет добыча, идет хлеб. Нет войны нет добычи, нет хлеба. Следовательно, личное благо каждого перса прямо зависит от войны. Война? Хорошо».
Дзир-вжиг.
Царь прекратил работу и крикнул восторженно:
— Ага! Я доволен тобой Раносбат. Ты мудр, как удод.
Он сердито повернулся к Утане:
— Слыхал? Вот как надо служить повелителю. А ты — ты-то что думаешь об этом деле, брат Утана?
Торговец прикусил правую половину нижней губы и принялся, по своей привычке, чесать бровь.
— Итак, война? — спросил он уныло.
— Война! — крикнул Куруш, заранее отметая все сомнения и возражения Утаны.
Волнение и злоба выпарили из царского горла влагу, и голос ахеменида прозвучал по-чужому гортанно, с нечеловечески твердым и сухим хрипом, словно карканье вороны.
— Жаль, — вздохнул Утана. — Почему не поладить с Тураном без войны? Я убедился — с кочевниками выгодно торговать.
— Ты заботишься лишь о своей выгоде! — вспылил Гау-Барува. — Я уже говорил в доме Виштаспы: тебя не тревожит судьба государства.
— Может она тревожит Утану больше, чем некоторых болтунов, сосед Гау-Барува, — серьезно сказал Утана. — Ты говорил в благословенной Варкане: «Нужно обезопасить страну от саков, завязать с ними дружбу». Так? Если мы хлопочем только о дружбе, почему не заключить с саками союз на равных правах? Обязательно ли соваться со своей властью?
— А что даст такой союз, кроме пустых слов? — опять крикнул царь. — Я хочу получить сакское золото, бирюзу. Мне подавай верблюдов, коней и сакских стрелков для войны против Египта.
— Укрепим с Тураном дружбу — и саки дадут стрелков из лука. А золото, бирюзу, верблюдов и коней легко выменять, сколько хочешь, на товары, в которых у саков нужда.
— Менять, торговать! — разъярился Куруш. Надоело слушать твою неразумную речь, брат Утана. Когда и какой стране проклятая «дружба» и дурацкая «торговля» принесли богатство и славу? Зачем отдавать за коней добро, когда их можно даром забрать — и коней, и бирюзу, и золото? Потеряю в боях много людей? Ну и что же? Ведь мы погоним за Аранху всяких сагартов, дахов, варкан. Пусть дохнут! Лишь бы добыли для нас победу своей кровью. Да, брат Утана. — Дзир-вжиг. Дзир-вжиг. — Подлинное могущество от войны!
— Почему? — хмуро возразил Утана. — Вон, Финикия. Благодаря чему она сильна? Благодаря обширной, хорошо поставленной торговле. А дружба… Разве ты забыл, что привлек Иудею и города приморских сирийцев на свою сторону не мечом, а словами дружбы и мира?
Куруш смутился и беспомощно взглянул на Гау-Баруву.
— Там было другое! — воскликнул советник. — Государь выступал тогда как освободитель западных стран от власти Набунаида. Теперь, когда они в наших руках… пусть только пикнет какой-нибудь иудей.
— Вот! — Дзир-вжиг. — Нет, Утана. Не купеческая гиря — добрый меч принес нам победу над великими народами. И мечом, а не гирей, мы покорим еще немало новых земель!
— Легко было размахивать мечом у стен дряхлой Бабиры! — гневно повысил голос Утана. Он говорил сейчас без обычных шуток, усмешек и ужимок, и Куруш, как бы прозревая, увидел, как умен и проницателен взгляд недруга. — Много сил и храбрости потребовалось персам, чтобы одолеть всех этих разжиревших, изнеженных, обленившихся мадских, бабирских, сфардских царей и вельмож? Они в тысячу раз больше, чем тебя, боялись своих голодных поданных. Ты не победил — ты спас их от близкой гибели. Запад развалился, как плохо сложенная горка хлеба на лотке. Ты только шагал да подбирал лепешку за лепешкой. А саки? Это не вавилоняне. Они не делятся на богатых и бедных. У них нет грызни между собой. Среди них ты вряд ли найдешь предателей, подобных мадской знати, выдавшей в разгар боя царя Иштувегу.
— А Фрада, который «не такой»? — напомнил Гау-Барува.
— «Из-за хромого осла караван не остановится». Фрада — один на сто тысяч. Он плохо кончит, я предчувствую. Смерть его будет ужасной изменников саки не щадят. Саки — народ молодой, дружный, сплоченный. У них человек человеку — друг и брат. И не на словах, а на деле, брат Гау-барува! Именно в этом их мощь. Из всех стрелков на свете саки самые искусные. Это воины, не пускающие стрел наудачу. С таким народом лучше жить в дружбе, чем во вражде. Подумайте, персы! Подумайте над моими словами. Осторожность — не грех. Благоразумие — не преступление. Сказано: «Бежать вперед — беги, но и назад поглядывай».
Торговец умолк. Персы растерянно переглядывались, напуганные грозной правдой его хлесткой речи.
Гау-Барува сорвался с места.
— Негодяй! Сам ты отступник и предатель! Не слушайте его, други. Разве не видите вы, что он собирается одурачить нас? Хочет дыму в глаза напустить, чтобы прикрыть грязь помыслов тайных! Я заметил — он быстро снюхался с Томруз. Ему, видите ли, выгодно с нею торговать! А нам-то что до твоей выгоды, сын праха? Мы печемся о благе великой Айраны. И не царю царей, богоданному Курушу, бояться двуногих собак. Бояться саков оборванный сброд, вооруженный тростниковыми стрелами? Ха! У них даже панцирей путных нет. Пятнадцать дней — и мы разнесем сакскую орду вдребезги. Пожалуй, и мечей не придется вынимать. Зачем? Для чего? К чему? При виде касок наших тяжелых, при виде медных кирас, больших щитов, конских нагрудников, длинных копий, огромных таранов и громоздких осадных башен саки разбегутся, кто куда. Попрячутся в норы, как суслики при виде ястреба. Если уж говорить начистоту, брат Утана, то вовсе не в саках и не в сакских верблюдах дело. Плевать на саков! К дайву саков! Зачем нам их дырявые шатры? Да, не в саках дело. А в том дело, что шайка этих конных бродяг оседлала, как нарочно, дорогу в богатейший Хорезм, дорогу в благодатную Сугду. Из Хорезма и Сугды идут пути на северо-запад, к великой реке Ранхе [14], на север, в Страну Мрака, где леса кишат соболями, и на восток, в Золотые горы, к сокровищам, узкоглазых царей. Усядемся на перекрестке этих путей — сколько зерна, рыбы, рабов, мехов дорогих, меда, меди, олова, золота, серебра и разного прочего добра будет оседать у нас в руках! На одних пошлинах можно удвоить казну. Восток неизмеримо богаче Запада. Возьмите хотя бы Бактру. С маленькой Бактры мы получаем 360 серебряных талантов [15] дани — то есть, на десять талантов больше, чем с Палестины, Сирии, Финикии, Ассирии и Кипра, вместе взятых. С Турана же удастся содрать три тысячи талантов — втрое больше, чем с Бабиры и Нижнего Двуречья! Вот где настоящая торговля, брат Утана — брат «на словах», а не «на деле». Удивлен? Поражен? Не думал о таких возможностях? Еще бы! Ты — мелкий купчишка, Утана, мысль твоя не может подняться выше горшка, мир твой — не шире бычьей шкуры. Разве государь против торговли? Нет. Он против нестоящей возни с горшками и шкурами. Государь — за крупную торговлю. Дай нам только добраться до Сугды и Хорезма — и ты увидишь, что за дела там развернутся! Но, пока мы не разгоним аранхских саков, Хорезм, Сугда и земли позади них закрыты для нас наглухо, как подвалы израильских купцов для грабителей. Потому-то мы и должны, не откладывая, погромить кочевья за Аранхой.
— Так! — воодушевился Куруш. — Пылкая речь соратника принесла ему облегчение, смела со лба тень сомнений, внушенных Утаной. — Хвала тебе, Гау-Барува! Ты мудр, как удод.
— Я слышу все это наяву, или сплю, или брежу, сижу среди взрослых или среди детей? «Разогнать, погромить…» Да в своем ли вы уме, люди? Неужели до вас никак не может дойти, с кем вы хотите связаться? Нельзя же находясь во главе такого великого государства, рассуждать подобно бесшабашному гуляке-забияке. Боже мой, есть тут хоть один человек, способный мыслить серьезно? Образумьтесь!
