— Но коммунисты продолжали бороться? — дрожа от благородного гнева, спросил Давид.
— Еще как! Пускали под откос поезда, убивали членов новой администрации. Однажды на них сделали облаву, подогнали специальную военную часть. А потом публично расстреляли рядом с уничтоженным «Смольным».
Комсомольцы, слушая рассказ Прошкина, готовы были растерзать врагов. И опять: все, кроме Репринцевой. Кирилл прочел это по ее отчужденному лицу, озабоченному совсем иным.
— На место казни героев! — воскликнула Надежда, а за ней и остальные.
— А после у вас выступление перед пионерами Старого Оскола, — продолжал раскрывать культурную программу Прошкин.
— Здесь тоже есть пионеры? — поинтересовалась Валентина.
— Есть. На сегодняшний день их не так много. Но… целых пятнадцать единиц.
— После встречи с нами будет сто пятнадцать! — уверенно заявил Рустам.
— Не хвастай — сказал Давид. — Их еще надо убедить в преимуществах нашей жизни.
— Убедим. Особенно девушек. Джигитов привезем, замуж выдадим.
— Какое замужество? — возмутилась Надежда. — Они еще дети.
— Девочка в 14–15 лет уже не маленький ребенок, а прекрасная женщина, — парировал Рустам. — Джигитов сюда, джигитов! Они проведут экспансию коммунизма.
— О чем вы? — приподнял брови Прошкин. — Никакой экспансии коммунизма нет, есть объективное стремление людей к социальному равенству и бесклассовому обществу. Когда у людей пелена с глаз спадет, сами, без джигитов справимся.
— Правильно! — воскликнул Давид. — Скорее покидаем гостиницу и в путь! В путь!
Валентина наконец дождалась, когда они покинули номер. Никто не уговаривал ее пойти со всеми, не убеждал, не бросал упреков. Давид вроде бы сделал попытку, да Надежда его сразу оборвала, а «деревянный» Прошкин нахмурил брови. Сначала Репринцева обрадовалась, потом призадумалась. Почему они так себя ведут? Как изменилась Надежда! Точно и не она это.
Видение в беседке по-прежнему беспокоило Валентину, она вновь с содроганием подумала об испорченной телефонной связи. Как могла, успокаивала себя, пыталась отвлечься от тяжелых мыслей. И главным «спасителем» был Александр.
Она посмотрела на часы. Он обещал в одиннадцать. Остается сорок минут, как мало и как много!
Рядом с Александром остановился черный лимузин, оттуда выскочил… тот самый плешивый преследователь. Горчаков едва успел встать в стойку для отражения удара. Однако плешивый крикнул:
— Не бойтесь. С вами хочет поговорить один человек, мой хозяин. Садитесь, он ждет.
— Нашел дурака! — ответил Александр. — Убирайся! Здесь улица и люди, свидетели!
— Садитесь! — в машине показалось седовласое лицо. Горчаков тот час узнал хозяина автомобиля: руководитель крупнейшего банка в городе Юрий Иванович Еремин.
«Сколько раз меня отстраняли от контактов с этим человеком, а теперь он приглашает сам», — с удовлетворением подумал Александр.
По знаку Еремина он сел рядом с ним на заднее сидение. Плешивый прыгнул вперед, к водителю.
— Вам куда? — величаво поинтересовался банкир.
— В гостиницу «Белогорье».
— Поезжай, куда требует гость, — последовал приказ, и машина сразу сорвалась с места. Горчаков спросил у плешивого:
— Какой я вам гость? И зачем вы следите за мной?
— Приказали, — с откровенным простодушием ответил тот.
— Я приказал, Александр Николаевич, — вновь величаво пропел банкир. — Но Арсения не стоит опасаться, он вам вреда не причинит.
— С какой же целью Арсений следил за мной?
— Необходимо было удостовериться в вашей хватке, наблюдательности.
— Я выдержал испытание?
— Вполне, — вступил Арсений. — Рассекретили меня довольно быстро и так же быстро оторвались. Кстати, а куда вы спрятались?
— В один из домов.
— Я так и думал.
— Что за испытание я должен был выдержать?
— О вас говорят, как о талантливом журналисте-сыщике, — плавный голос Еремина не позволял усомниться в обратном. — Именно вы ведете дело об убийстве Зинаиды Петровны Федоровской.
— И что?
— Вот, — Еремин протянул пачку банкнот. — Это вам.
— Хотите, чтобы я отказался от расследования? — Горчакову сразу припомнился Либер.
— Ни в коем разе! Вы должны довести это дело до конца. Отыскать преступника и передать его в руки правосудия.
— Причем здесь ваши деньги? Я получаю в редакции неплохую зарплату.
— Зарплата — зарплатой, а дополнительный заработок еще никому не помешал.
— Какой смысл в этом заработке?
— Видите ли, Александр Николаевич, актриса Федоровская была мне дорога. Да, у нее еще были любовники, но я прощал. Старость многое готова простить молодости. Потом поймете, если доживете до моих лет.
— Никогда не поверю, Юрий Иванович, что вы вот так просто бросаетесь деньгами?
— Будете сильнее стараться.
— Я и стараюсь.
— Постоянно отчитываться передо мной.
— Я отчитываюсь перед своим начальством.
— Перед ним, и передо мной.
— Никогда не являлся слугой двух господ.
— Отказываетесь?!
— Не вижу смысла. Вы предлагаете деньги, чтобы я делал то, что и так делаю.
— Пусть это станет вашим дополнительным стимулом. Безо всяких отчетов.
— Мне не требуется дополнительных стимулов. Но если хотите реально помочь, ответьте на некоторые вопросы.
— Спрашивайте.
— Вы сказали о любовниках Зинаиды Петровны. Не назвали бы их имена?
— Я их не знаю.
— Юрий Иванович, с вашими-то возможностями да не узнать?
— Я к этому не стремился, — вздохнул Еремин. — Можете считать меня человеком со странностями, но… по мне было лучше находиться в неведении. И нервы сохранишь, и здоровье.
— Может, у Федоровской не было никого?
— Кто-то имелся, — последовал тяжелый хрип; сейчас рядом с Горчаковым находился не властный человек, держащий в руках половину города, а измученный старик. — Чувствовал я.
— Деньги вы ей давали?
— Давал. Только кто-то помогал ей помимо меня. Дальше Горчаков спросил то, о чем спрашивал остальных:
— Что она была за женщина? Ее характер? Наклонности?
Еремин задумался, подыскивая нужные слова:
— Иногда она была ласковой, иногда превращалась в фурию. Чаще — второе. Но я очень любил ее и готов был пожертвовать очень многим. Я мог бы даже развестись и жениться на ней. Несколько раз подъезжал к ее дому с букетом роз, собирался сделать предложение. Однако всегда останавливался. Наверное, побеждало благоразумие? Как можно развестись с женщиной, с которой прожил сорок лет?.. И еще, я боялся получить отказ. Извините за откровенность.
— Мне как раз и нужна откровенность. А политикой Зинаида Петровна не занималась?
Густые брови Еремина взметнулись, он непонимающе посмотрел на Горчакова.
— У вас есть причина спросить меня об этом?
— Есть. Убит еще один человек, некий Либер Жан Робертович. А он политик еще тот!
— Какое отношение Либер имел к Федоровской?
— Слуги видели, как однажды он приехал к ней, они заперлись в комнате хозяйки и долго беседовали. А сегодняшней ночью зарезали представителя Рейха Дрекслера.
— Он тоже к ней приезжал?
— Врать не стану, не слышал.
После некоторого очередного размышления Еремин сказал:
— Мы никогда не говорили с ней о политике.
— Ее не интересовало ни положение Российской Империи после добровольного сложения Колчаком диктаторских полномочий, ни наши отношения с СССР, с западными странами, с Рейхом?
Впервые Юрий Иванович улыбнулся, правда, печально:
— Зинаида и политика — вещи несовместимые.
— Какова тогда ваша версия?
— Ограбление?
— Слуги уверяют, ничего не пропало. Вы, случаем, не дарили ей какую-нибудь уникальную драгоценную вещь?
— Попали в точку! Я заказал для нее колье. Но готово оно будет через две недели.
— Выходит дело не в ограблении.
— Если ревность? Очень вероятный мотив.
— Тогда и вы под подозрением?
Горчаков подумал, что банкир начнет оправдываться, доказывать мол, он тут не причем. Нет, Юрий Иванович согласно кивнул:
— Правы, Александр Николаевич.
— Тогда разрешите полюбопытствовать: где вы находились в ночь убийства Федоровской?
— В Белгороде, на важной деловой встрече. Свидетелей — уйма. На следующий день вернулся в Старый Оскол и узнал… Понимаю, убить можно и не своими руками. Но я не убивал Зину! Слишком дорога она была для меня! Правильно говорят: самое прекрасное на свете — женщина. А разные побрякушки на ней — только… побрякушки. Величайшие творения ювелиров созданы для нее. Но они лишь статисты, подтверждающие достоинства главной героини.
