— Наверно, мне нужно перед тобой извиниться, Майк.
Полноватый раздавил в пепельнице окурок и мягко пробормотал:
— Не обязательно.
— Я очень свински напилась?
— Ты порядочно перебрала.
— Джек, конечно, был плохой помощник?
— Ты лучше меня знаешь Джека. Как он сейчас?
— Еще спит. Ты молодец, что отвез нас домой.
— А для чего еще иметь машину? Как голова?
— Сейчас лучше. Я проснулась чуть свет, и меня вывернуло прямо на стул у постели. — Она хихикнула. — Сразу полегчало.
Приезжий опустил глаза в записную книжку, стесняясь услышать продолжение. Там, откуда он приехал, напивались невоспитанные и отпетые девицы. А по этой не скажешь, что она отпетая. Сейчас она говорила:
— Кстати, не ты меня раздел?
— Боюсь, что нет.
— Слава богу. Значит, сама.
Полноватый взглянул на часы:
— Джек, во всяком случае, на это был неспособен. Ну, мне пора. Ты не забыла про завтрашний вечер?
— Если ты не раздумал нас звать, — сказала она.
Стоя, полноватый сказал:
— Я вас не разлюблю даже насквозь проспиртованных. Значит, около девяти.
— Выпивку приносить, Майк?
— Не надо, если вы на мели.
— Отлично, потому что мы почти на ней.
Полноватый сунул руку за пазуху:
— Взаймы не надо?
— Нет пока. Попрошу, когда дойду до ручки, ладно?
— Обязательно. Ну, не скучай, — сказал он и ушел.
Девушка пригубила кофе и стала со вкусом посасывать большой палец. На приезжего накатила решимость. Он встал, сунул в карманы газету и записную книжку, шагнул к опустевшему стулу Майка, осторожно положил шляпу на стол и сел. Девушка никак не реагировала на это. Он поставил локти на стол, переплел пальцы, прокашлялся и выпалил:
— Вы не возражаете, если я займу вас беседой?
Она улыбнулась и сказала:
— Ради бога. Мы, кажется, вчера вместе поддавали?
Он сурово замотал головой.
— Ну, значит, еще когда-нибудь.
— Нет-нет.
Чуть помолчав, она холодно сказала:
— Понятно. Не имеет значения. Занимайте меня беседой.
Этого позволения он только и ждал. Разом сбросив напряженность, он напористо заговорил как по писаному.
— Спасибо. Позвольте с самого начала быть с вами откровенным. Я тут новый человек. Сегодня в восемь утра я в первый раз приехал в Лондон, у меня никого нет в городе, и, если говорить совсем начистоту…
— У вас нет денег, — сказала она.
Он опешил:
— Почему вы так считаете?
— Обычно приезжие, заговорив откровенно и начистоту, просят потом взаймы.
Он поразился.
— Правда? Очень хорошо, что сказали. Очень ценное сведение. Только, — он просветлел лицом, — на самом деле у меня очень много денег. — Он вынул из внутреннего кармана бумажник, положил его между ними и постучал по нему пальцем. — Вы бы удивились, сколько у меня денег в этом бумажнике.
Она дважды кивнула и сказала:
— Понятно. И вы решили, что подвернулась девушка, с которой можно весело провести время.
Он помолчал озадаченно и вдруг залился краской. Схватив бумажник, он встал и заговорил бурно, чуть не со слезами в голосе:
— Я… Видимо, я насильно навязываю свое общество и этот разговор. Надеюсь, вы все же поверите, что я… что ничего оскорбительного для вас я не имел в виду. Я самым искренним образом прошу извинить мою грубость.
На свой лад огорчилась и девушка. Она сказала:
— Фу ты, черт! Да сядьте же. Сядьте, пожалуйста.
— Но…
— Сядьте, я вас прошу. Я только сейчас поняла, до какой степени вы новый человек. Я не прощу себе, если вы сейчас уйдете.
— Вы правду говорите?
— Правду. Я вас не поняла.
Совершенно успокоенный, он сел и с прежним дотошливым напором продолжал:
— На чем мы остановились?
— Вы что-то хотели сказать начистоту.
— Ага. Так вот, после автовокзала я совершил долгую прогулку по центру города, чтобы получить понятие о нем, и набрел на это кафе. Я отметил, что те люди, у двери, пусть не красавцы, но определенно артистичны. Тогда я вошел и нечаянно услышал ваш разговор с мужчиной, он ушел несколько минут назад, и из вашего разговора мне стало ясно, что вы тот человек, ради которого я приехал в Лондон. Сам я из Глейка. Слышали о таком?
— Нет. Расскажите о нем. Это маленький городок?
— Нет, большой. Мы производим рыбий клей, свитера и много плавленого сыра. Некоторые считают, что первыми стали делать плавленый сыр американцы. В известном смысле это так, но он был уроженцем Глейка, Мёрдок Стэрз, который придумал технологию. Еще один наш уроженец — Гектор Маккеллар, он готовит телепередачи, так что, как видите, в географическом смысле Глейк будет побольше, чем просто точка на карте. Зато в культурном смысле масштаб совсем не тот. Из-за этого я и уехал. Вы читали Ницше?
— Кого?
— Фридриха Ницше. Немецкий мыслитель.
— Не читала.
— Но хоть слышали о нем?
— Может быть. Не уверена.
Он покачал головой, не в силах поверить в это. Он сказал:
— Странно. По вашему разговору я мог бы поклясться, что вы читали Ницше. В вашем разговоре сквозил ницшеанский дух — я бы так сказал. С вами, во всяком случае, мне легко говорить о нем. А в Глейке — без преувеличения — мне было буквально не с кем потолковать о Ницше. Не с кем.
Она из сочувствия спросила:
— А что вообще обсуждают в Глейке?
— Спорт. Спорт и религию. Собственно, даже не обсуждают: дерутся за них. Мыслителей в Глейке нет, художников тоже. Вы сами не художница?
— Боюсь, что нет.
— Забавно. А похожи на художницу. Знакомых художников у вас нет?
— Есть, мой приятель художник.
Он пришел в восторг:
— Я так и знал, что вы связаны с искусством! Он — хороший художник?
— Не могу судить. Я не очень разбираюсь в живописи. Его друзья считают, что никудышный. А что, вы сами художник?
Его глубоко задел этот вопрос.
— Я?! Ни в коем случае! У меня, слава богу, совсем нет художественного таланта. Но в художественной среде люди обычно восприимчивы к новым идеям, особенно — к ницшеанским, а через них я и намерен преуспеть.
— В чем преуспеть?
— Не важно в чем. Мне все равно, с чего начать. — Он постучал указательным пальцем себе в висок и со значением объявил: — Я тут все вычислил.
— Что вы вычислили? — озадаченно спросила она.
Неожиданно он во весь рот улыбнулся.
— Наш разговор, — сказал он повеселевшим голосом, — увлекает нас на опасную глубину. Вы позволите узнать ваше имя?
— Конечно. Джил.
— А фамилия?
— Не надо об этом. Противно.
— Как может быть фамилия противной?
Вздохнув, Джил безразличной скороговоркой сообщила, как мать после развода вернула себе девичью фамилию и велела Джил взять ее же, потому что не хотела даже слышать фамилию отца. Потом мать снова вышла замуж и теперь заставила Джил взять фамилию отчима, чтобы у девочки была семья. Но Джил невзлюбила отчима, и поэтому друзья продолжали звать ее просто Джил. От этих сведений незнакомец только шире раскрыл глаза и рот. Казалось, он снова зальется краской смущения, но вместо этого, потрясенный открытием, он сказал:
— Как это грустно!
— Да ничего особенного, — сказала она. — Теперь уже ничего особенного. А вас как зовут?
Он постучал пальцем по ее запястью и важно объявил:
— Келвин Уокер. Вы не откажетесь, Джил, сделать мне громадное и исключительное одолжение? Которое только вам по силам оказать?
Она улыбнулась и сказала:
— Если смогу.
— Не откажите отвести меня в самую дорогую ресторацию в Лондоне и заказать нам обоим самый дорогой обед. За мой счет.
Растрогавшись, она ответственно сказала:
— Очень мило с вашей стороны, но вы в самом деле можете себе позволить?..
— Сегодня я всё могу себе позволить.
Она сказала:
— В самый дорогой ресторан я не могу вас отвести, а в довольно дорогой — поведу, если вам так хочется.
Он расплатился с официанткой, и они вышли на улицу. Он сказал:
— Вы скажите, если я что-нибудь делаю неправильно. Манеры у меня приличные, но лоска еще маловато.
Она велела ему просто держаться естественно.
Они ужинали во вращающемся ресторане на самом верху высочайшего здания во всей Британии. За широкими зеркальными окнами уползала вбок панорама городских крыш и простертого над ними неба — ясного, усеянного редкими облаками, раскроенного темными громадами деловых кварталов на полосы кричаще красивого заката: желто-оранжевый запад, сине-зеленый, с парой звездных точек восток. Мало-помалу небо погасло, и засверкал город. Среди крыш, подсвеченные прожекторами, обозначились собор св. Павла, Вестминстерское аббатство, Бекингемский дворец. Теплый воздух был приправлен венской музыкой. Келвин и Джил сидели лицом к лицу за столом, покрытым камчатой скатертью. Официант убрал остатки трапезы, и сейчас они покуривали, не очень затягиваясь, сигары, заказанные Джил, и время от времени пригубливали вино.
