Он предпринял еще одну попытку.
— Оставь меня! — обрезала Кароль. — Я устала…
Она села в кресло и утомленно приложила руку ко лбу. Злобная улыбка исказила лицо Филиппа. Он прошел в ванную. Она услышала, как он раздевается. Затем раздался сухой щелчок: он встал на весы.
Филипп положил деньги на стол и протянул Мерседес платежный бюллетень.
— Распишитесь здесь, — сказал он.
Она водрузила на нос очки в черной оправе (она не носила их на службе!) и с недоверчивым видом стала изучать его подсчеты. «Какая мерзкая рожа!» — подумал Филипп. Он никогда не разглядывал ее с таким вниманием. По-видимому, она надеялась разбудить всех, явившись в воскресенье в восемь тридцать утра. Но Филипп уже встал. Только надел халат и принимал ее в кабинете. Она продолжала стоять перед ним в своем плаще баклажанового цвета, перетянутом на талии, и читала, читала…
— Ну так что? — переспросил он с нетерпением.
— Месье забыл, что я имею право на два оплачиваемых выходных в месяц, плюс надбавка за расходы на жилье и питание! — сказала она наконец резко.
— Все это учтено в третьей строке, в графе «Разные доплаты», — сказал Филипп.
— Это не «разные доплаты»…
— Не играйте словами.
— Если в этом доме кто-то и играет, то, конечно, не я, месье, ведь речь идет о моем заработке. Мне нужно подробное перечисление…
Он со злостью взял платежный бюллетень, дополнил его на полях и вернул ей. Мерседес вынула из сумки бумажку и сравнила собственные выкладки с вычислениями Филиппа. Ее губы быстро шевелились. Она повторяла цифры по-испански.
Через минуту она сказала:
— А транспортные издержки? О них вы забыли?
— Верно, — сказал он. — Сколько?
— Тридцать семь франков семьдесят пять сантимов.
Он исправил сумму и буркнул:
— Все?
— Да, месье.
— Тогда подпишите.
— Зачем?
— Затем, что я хочу иметь подтверждение, что сегодня вам хорошо заплатил!
— Но вы мне пока еще не заплатили!
— А это? — спросил он, указывая на деньги, лежащие на столе.
— Не хватает транспортных!
Он добавил тридцать семь франков семьдесят пять сантимов. Она долго считала деньги, пересчитала их, положила в сумку, нацарапала неразборчивую подпись на копии платежного свидетельства. Затем, выпрямляясь, спохватилась:
— А мой сертификат, месье?
Он забыл об этой последней формальности. Вырвав листок из своего блокнота, он размашисто написал на нем, что мадемуазель Мерседес Маретта с такого-то по такое-то число работала у него горничной и что она от него уходит, свободная от каких-либо обязательств. Читая этот лаконичный текст, Мерседес чуть усмехнулась.
— Это все, что месье нашел нужным отметить в моем сертификате?
Кончиками пальцев она помахала перед собой листком, как веером.
— Да, это так! — рыкнул Филипп. — И я даже считаю, что был чересчур снисходителен! Если бы я захотел сказать все, что думаю, мне пришлось бы добавить, что вы самый неприятный человек из всех, которых я знал в жизни.
Лицо Мерседес даже не дрогнуло.
— Месье недоволен моей работой? — спросила она вкрадчиво.
— Да, и еще как! — воскликнул он. — И если бы это зависело только от меня, то вы и двух дней не остались бы в этом доме!
— Так что, меня держала мадам?
— К несчастью, да!
— Она такая хорошая, мадам! Правда, ей прямая выгода меня держать. Ведь я о ней столько знаю!
Филипп поднялся из-за письменного стола и показал ей на дверь:
— Уходите!
— Месье не интересно узнать, что он рогатый?
Она произнесла слово «рогатый» по-испански. Дьявольское ликование сверкало в ее глазах.
— Злоба делает вас идиоткой, моя бедная девочка, — произнес Филипп, не давая гневу вырваться наружу. — Уходите, если вы не хотите, чтобы я вас вышвырнул.
— Вы, может, считаете, что я придумываю? — заикалась она. — Вам нужны подробности? А если я вам скажу, что мадам спит с вашим сыном?
Это уже было слишком! Филипп сжал кулаки, обогнул стол и двинулся на Мерседес.
— Не прикасайтесь ко мне, — буркнула она. — Или я закричу. Подниму весь дом. Позову полицию…
Он схватил ее за локоть и потащил из кабинета.
— Вы мерзавка! — процедил он сквозь зубы.
Гримаса ненависти и ужаса обезобразила лицо Мерседес. Она отбивалась, спотыкалась и вопила, следуя за Филиппом:
— Мерзавка — это мадам! Я видела ее с месье Жан-Марком! О! Это было некрасиво, поверьте мне! Она спала с ним здесь, потом в его комнате на улице д’Ассас! Если не верите мне, можете спросить Аньес, которая убиралась у месье! Она нашла там вещи мадам! Чулки, носовые платки, нижнее белье…
Она задыхалась, путаясь в гнусных подробностях. Дотащив эту взбешенную фурию до холла, Филипп вышвырнул ее на лестницу, захлопнул дверь и остановился, оглушенный. Он удивился, что слова сопливой служанки смогли причинить ему столько боли.
— Дрянь! — прошептал он для облегчения. — Дрянь!..
Затем он вернулся в спальню. Кароль уже не было в постели. Из ванной доносился шум бегущей воды. Дверь была оставлена открытой. Но Филипп не переступил порог. Побоялся ли он застать Кароль обнаженной в ванной? Словно парализованный, он рухнул в кресло рядом с еще не застланной кроватью.
— Филипп, это ты? — раздался голос Кароль.
— Да.
— Все нормально прошло с Мерседес?
— Да, да…
— Мне тут еще на две минуты! Будь добр, распорядись насчет завтрака!
Он встал, дернул два раза за шнур звонка, висевший в алькове, и снова сел. Шок прошел, ярость остыла, он чувствовал себя ослабшим, раненым, отравленным. Как будто надышался в этой комнате смертельных миазмов. Чем больше он размышлял, тем сильнее обострялась его тревога. Обвинение, брошенное Мерседес, было совершенно невероятным. Но тогда чем объяснить гнев Кароль против Жан-Марка накануне вечером? Когда она говорила о Валерии, не было ли у нее интонаций ревнующей женщины? «Ну нет, я смешон! Кароль и Жан-Марк! Полная чепуха!» Он окинул взглядом смятые простыни, пару подушек, зеркало в золоченой раме, шерстяное одеяло, картины в слащавом вкусе XVIII века, и эта дамская обстановка показалась ему ужасной.
В дверь постучали. Это была Аньес с завтраком на подносе. Он посмотрел на нее, словно увидел впервые. Грузная, непроницаемая, вызывающая беспокойство.
— Куда мне поставить поднос, месье? — спросила она.
— На кровать. Спасибо, Аньес.
Она вышла. Он вспомнил, что по утрам ему нужно принимать натощак диуретик. Флакон стоял на ночном столике. Две пилюли. Он проглотил их.
Появилась Кароль, закутанная в банный халат, с розовым полотенцем, закрученным тюрбаном на волосах. От нее пахло скошенной травой. Лицо без косметики выражало свежесть мысли, цветущую радость кожи, признаки удовольствия, которое она получила, совершая свой туалет.
Она скользнула в постель, притянула поднос на колени, налила кофе, молока, приподняв губу, откусила тост, смакуя его.
Филипп пил утром только чай.
— Ты действительно ничего не хочешь съесть? — спросила она.
Филипп покачал головой — диета! Он держал в руке чашку и мрачно смотрел, как в золотисто-коричневой жидкости растворяется таблетка сахарина. Первый глоток чая, крепкого и горячего, вернул ему самообладание. Не достаточно ли вернуться к каким-то обыденным действиям, чтобы изгнать видения? Когда тело обретает свои привычки, настроение постепенно исправляется. Он наблюдал за Кароль. Она пила кофе с молоком, как ребенок, обеими руками сжав с двух сторон чашку. Были видны только дымчато-серые глаза над белым фарфором. Халат расходился у нее на груди. Она была спокойна, естественна, невинна.
Зазвонил телефон.
— Возьми трубку, — сказал он.
— Нет, — ответила Кароль. — Ты!
Он встал и подошел к телефону.
— Алло!
— Алло, папа? Как дела?
Это был Жан-Марк. Филипп почувствовал легкое подергивание в груди и пробормотал:
— Все в порядке… А у тебя?
— Прекрасно. Я хотел бы тебя попросить: ты не мог бы дать мне сегодня машину?
— Зачем?
— У меня вчера случилась авария с «остин-купером» Валерии. Думаю, полетел распределитель зажигания. А сегодня воскресенье, гаражи закрыты. Такая глупость! Мы собирались прокатиться нашей компанией. Тогда, если бы ты смог…
— Подожди, — сказал Филипп, — поговорю с Кароль. — Он положил руку на микрофон и сказал, обратившись к жене: — Жан-Марк хотел бы взять машину.
— Ах, нет! — воскликнула она.
— Почему? Она тебе нужна?
— Да.
Филипп повернулся к аппарату:
— Невозможно, старик! Кароль она нужна. Сочувствую…
Положив трубку, он снова сел, закинул ногу на ногу и на какое-то время умолк. Кароль выпила кофе и поставила поднос на кровать, рядом с собой.
