Уже на третий день перед Кузьнаром грозно встали назревшие вопросы, которые ему приходилось разрешать, полагаясь на свое чутье и сметку, так как никакого опыта в этих делах у него не было. «Отсутствие технической документации». Эти три слова упорно повторялись во всех отчетах и докладах, звучали в телефонной трубке, стали кошмаром, который по ночам гнал сон от его глаз. Он ездил с инженером Боярским в «Горпроект» выяснять, почему тянут с чертежами. Причина приводилась всегда одна: перегрузка. Мозг новой Варшавы, создавший четкие картины будущего, а мечты исчислявший в миллиметрах, по временам не поспевал за темпом их осуществления. Осуществление обгоняло бег человеческой фантазии. «Потерпите, — говорили Кузьнару, — представим вам чертежи через два дня…» «Подождите!» — с такой просьбой обращалась коллективная мысль к коллективной воле. В данном случае выразителем этой воли к претворению мысли в действие был Кузьнар. А мысль представлял улыбающийся мужчина за письменным столом, на котором были разложены планы с синими контурами новых кварталов.
— Но как же котельные? — кипятился Кузьнар. — Человече, поймите вы — котельные ждать не могут!
Действительно, отсутствие чертежей и расчетов для котельных в корпусах 17 и 31 — В грозило задержать проводку центрального отопления, а зима была на носу.
И Кузьнар с Боярским возвращались на стройку, чтобы написать в министерство заявление, в котором они настаивали на его вмешательстве в это дело. Но Кузьнар не верил в заявления. Не раздеваясь, он брал телефонную трубку в обе руки, как автомат, и часа два держал под обстрелом министерство, выкрикивая в телефон мольбы и угрозы. Через два-три дня чертежи и расчеты для котельных были присланы, но у Кузьнара уже появилась новая забота: по дороге с завода пропали плиты для цоколя интерната. Опять надо было ехать в министерство или главное управление — теперь уже с инженером Гнацким или с Шелингом, который в машине все время язвительно усмехался, но в министерстве — надо отдать ему справедливость — дрался с яростью голодного тигра. Когда они вернулись на стройку, охрипшие и потные, выяснив, что плиты, повидимому, вместо Новой Праги III отправлены в Муранов. Боярский, для разнообразия, сообщил им убийственную новость, что чертежи и расчеты котельной оказались неточными, что он звонил уже в «Горпроект» и ему обещали заменить их. У Кузьнара, бледного от бессильного бешенства, вертелись на языке самые страшные ругательства, но он молчал, понимая, что это делу не поможет. Да и времени не было — его уже ожидала делегация зетемповцев. Зетемповцы пришли требовать поддержки в их споре с начальниками участков. По их словам, мастера притесняли молодые кадры.
— Да, да, товарищ директор, — говорил председатель ячейки ЗМП Вельборек, малорослый, но преисполненный важности паренек. — Я, допустим, выдержу, но другие? Другие, может, нервнее меня, товарищ! А мастер Фанасюк обзывает нас неприличными словами. И не желает делиться с нами своим опытом и знаниями. Знаете, что он сказал? «Пачкуны, говорит, пока я жив, будете у меня песок возить и больше ничего». Я вас спрашиваю, товарищ директор, где же зетемповская честь?
Перед Кузьнаром вставала новая проблема, требовавшая разрешения. Вельборек смотрел на него, и в его карих глазах, посаженных близко к широкому носу, читалась непреклонная воля. Кто тут прав, Вельборек или Фанасюк? Кто из них врет, кто говорит правду? Кузьнар сознавал, что обязан выполнять указания партии, и искал в себе той мудрости и справедливости, которые были необходимы, чтобы принять правильное решение. Он смотрел на Вельборека и думал: как удовлетворить его зетемповскую честь и вместе с тем не обидеть мастера Фанасюка? Но тут в комнату влетел взволнованный инспектор Ляхович: — В присылке экскаватора и скрепера нам отказано!..
В тот день в клубе, украшенном плакатами с лозунгами, передовик труда Звежинский прочитал всему коллективу рабочих, собравшихся здесь в конце обеденного перерыва, письмо от строителей Сталинграда строителям Варшавы. — «Советские люди, — читал Звежинский медленно, звучным голосом, — с большим вниманием следят, как трудящиеся Польши создают промышленные предприятия и дом за домом, квартал за кварталом, строят новую социалистическую Варшаву…»
Кузьнар сидел в президиуме между Тобишем и Гнацким. Он видел обращенное к нему лицо Илжека, который уселся на полу в глубине залы, и Челиса, который слушал с открытым ртом, стоя у стены и возвышаясь над всеми. В первом ряду иронически сверкали очки Шелинга. За ним виднелись тесные ряды голов и лиц, в открытых дверях тоже толпились рабочие и работницы.
«Сталинград и Варшава, — с расстановкой читал Звежинский, — это мир и вместе с тем грозное предостережение поджигателям войны!»
Кузьнар встал и захлопал вместе с остальными. Он был взволнован до глубины души. Ведь это письмо относилось и к Новой Праге III, к ее рабочим и руководителям. Однако он не мог отделаться от какого-то чувства неловкости и тревоги. Ему казалось, что строители Сталинграда введены в заблуждение: между словами их письма и буднями стройки Новая Прага такое несоответствие! Некоторые выражения в письме — слишком большая честь для той суеты и хаоса, куда он, Кузьнар, угодил по воле Русина. Со стыдом вспоминал он об отказе в присылке экскаватора, о задержке чертежей и расчетов, о Фанасюке и Вельбореке, о том, что из-за неисправности сточных труб на участке 39 дождевая вода залила каркас здания. Кузьнар подозревал, что этот чортов Шелинг думает о том же и в душе подсмеивается, как он всегда смеется над всем, включая и себя самого!
«Вы строите новые дома, социалистические кварталы», — мысленно повторил Кузьнар фразу из письма сталинградцев и ужаснулся: «А что, если не построю?» Перед строительством стоят огромные задачи, самое трудное еще впереди: поля, о которых говорил Русин, поля, что тянутся нетронутой целиной на юго-востоке… Кузьнар часто смотрел на них с высоких мест стройки и, обегая взглядом эти равнины, где только кое-где паслись на привязи козы, подсчитывал, сколько сил придется потратить в предстоящей битве. «Стройку необходимо развернуть именно в этом направлении», — сказал ему Русин в первый день, — а сил у нас нет». И ему, Кузьнару, придется эти силы находить! Добывать их из себя, начинять ими, как порохом, Шелинга, Гнацкого, Ляховича, вдохнуть их в Челиса и Илжека, в сотни других душ — и вперед!
От криков и рукоплесканий задрожали стены клуба: Звежинский прочитал проект ответа строителей Новой Праги III на письмо сталинградцев. Когда шум утих, Тобиш подтолкнул Кузьнара:
— Ну, теперь выступите вы, товарищ, и скажите насчет учебы.
После обеденного перерыва в кабинете директора состоялось совещание по вопросу о недоделках и браке, которые наблюдались на стройке и грозили невыполнением плана. Человек двадцать сидело в тесной комнате, полной табачного дыма. Прения были бурные. Кузьнар пил шестой стакан чаю, обливаясь потом, и редко брал слово. Каждый из выступающих указывал другие причины неполадок, и почти все были правы: причин было больше, чем участников совещания. Споры к концу велись уже вяло, ибо все понимали, что выяснить причины — еще не значит устранить зло. Шелинг сидел с иронической миной фаталиста и подавал реплики только для того, чтобы портить другим кровь. Тобиш твердил свое — об учебе и культурно-просветительной работе, Гнацкий и Боярский молчали.
Совещание подходило уже к концу, и там и сям слышался шум отодвигаемых стульев, когда в кабинет, не постучав, вбежали Мись и Побежий, два каменщика, выкрикивая наперебой что-то бессвязное и размахивая руками.
Еще не успев сообразить, в чем дело, Кузьнар остался один в комнате: все побежали за Мисем и Побежим. Но через минуту и он тяжелыми скачками мчался по территории, спотыкаясь о валявшиеся на земле бревна. Со всех сторон, бросив лопаты и тачки, спешили рабочие к корпусу 31-В, где обвалилась стена котельной, придавив ученика-слесаря Решку. Его с раздробленными ногами вытащили из-под развалин, и он лежал на земле, укрытый до пояса брезентом.
Кузьнар заглянул в его полные ужаса голубые глаза. Решка вел себя мужественно, не кричал. Он несколько раз терял сознание, но от боли опять приходил в себя. — Не бойся, Решка, — тихо твердили ему товарищи. — Не бойся, сейчас приедет скорая помощь.
— Он жил в общежитии, — шепнул кто-то за спиной у Кузьнара. Около головы раненого образовалась лужица, так как его все время обливали водой. Только один человек стоял подле Решки на коленях, остальные обступили его полукругом и смотрели на него с напряженным вниманием. Кузьнар отвернулся и спросил у Гнацкого, нельзя ли перенести мальчика в барак, чтобы он не лежал под открытым небом.
— Нельзя, — отвечал Гнацкий, — он не даст себя тронуть. Да и куда понесем? Амбулатории-то на стройке нет.
