Вскоре за окном раздается гул мощных моторов, и на стоянку возле кафе вкатывается несколько трейлеров. С появлением в кафе больших и шумных людей, одетых в клетчатые рубашки, как герои вестернов, события моментально ускоряются. Столы сдвигаются, на них появляется водка, ее начинают пить, кричат, чтобы скорей подавали закуску, не дожидаются, еще пьют, Катя приносит салаты и нарезанную колбасу, убегает, чтобы подготовить номера, ковбои закусывают, наливают, затем придвигают к столам дополнительные стулья для приехавших вместе с ними молодых женщин. Женщины задержались для легкого макияжа перед зеркалом в коридоре – отсюда видно, как они заканчивают подрисовывать брови, проводят помадой по губам и, улыбаясь, присоединяются к компании.
– Эй, чего скучаешь? Давай к нам, места хватит!
– Это вы мне? – спрашиваю с удивлением.
– А кому еще?! Мы бы и Катьку пригласили, только ей Зинаида запрещает с нами сидеть. Верно, Кать? Замордовала хозяйка, не дает расслабиться?
С осуждением взирая на компанию, Катя всем своим видом подчеркивает, что между ней и этими вульгарными женщинами – моральная пропасть. Я не раз встречал их, голосующих на обочине трасс и явно отличных от других женщин, бредущих с тележками или сумками в руках. Мини-юбки, черные колготки, краска на лицах, распущенные волосы – это знаки, символы принадлежности к особой касте жриц любви. При этом самая невзрачная и дурно одетая женщина с тележкой неодобрительно поглядывала на дорогие украшения и одежду. Иногда жриц подхватывала легковая машина, но чаще тормозили вот такие трейлеры, и женщины высоко задирали ноги, чтобы забраться на подножку и исчезнуть внутри кабины.
– Ну, чего там рожаешь? – кричит главный ковбой, с красной бейсболкой на голове. – Иди, тут место есть рядом с Галкой! Эй, подвинь задницу, пусть парень сядет!
Мой переход за соседний стол оказывается гораздо серьезнее, чем переход российской границы. Прости меня, Катя, пусть тебя успокоит хотя бы то, что водку я пить не буду. Ковбои наливают щедро, от широкой русской души, но я отодвигаю стакан – только пиво.
– Какое, на фиг, пиво?! – Возмущается рыжая красотка, названная Галкой. – Мужик ты или не мужик?!
Но я непреклонен, как и положено нордическому немцу. Как ни странно, мое немецкое происхождение мужчинам все объясняет: не раз бывшие в Евросоюзе, они обладают зачатками толерантности. Галка толерантностью не обладает, и главный ковбой вынужден ее прервать:
– Заткнись, шалава, дай с человеком побазарить!
Ковбои тянут ко мне ладони, называют имена, которые я, конечно, не запоминаю, и начинается разговор о дорогах. Почему в Германии хорошие дороги, а здесь – говно? Ну, ладно, трасса М1 еще нормальная, но стоит свернуть влево или вправо – все, полная жопа! Мне приятно соглашаться: натюрлих, от Франкфурта до Берлина – очень хороший автобан! А от Берлина до Гамбурга – еще лучше! Между тем Галка придвигается ко мне, и я ощущаю тепло ее тела, отделенного полупрозрачной материей. Сквозь материю проглядывает черный бюстгальтер, скрывающий (наполовину) грудь красивой формы, да и сама она, если честно, привлекательная. Зря только они так густо мажут лица, будто готовятся выступать в театре пантомимы…
Где-то за спинами ковбоев мелькает знакомый силуэт, и я вижу раскрытый в удивлении рот Магды.
– Ну, майн либер… У меня просто нет слов! Ты полностью потерял представления о приличиях! Стал копией сводного брата, который всегда был развратным французом!
– Наполовину французом… – уточняю вяло (слишком ущербна моя позиция).
– Эта половина его полностью подчинила, заставила связаться с русской проституткой!
– Люба не была проституткой.
– Тем не менее, она выглядела, как женщина легкого поведения! Я видела ее два раза, и оба раза она мне очень не понравилась. Она вульгарная, шумная, навязчиво сексуальная… Она была похожа на тех женщин, что сидят в нижнем белье у окон в старом городе. Помнишь эту улицу напротив крепостной стены?
– Сейчас в этих окнах сидят в основном африканки. Хотя и русские есть, и с Украины тоже…
– А ты откуда знаешь?!
– Ты забыла, что одна из моих статей касалась этой темы. Я писал о том, что на этой неприметной улице парадоксально соединилось наше прошлое – крепостная стена XIII века – и наше неприглядное настоящее. В конце концов, туда ходят именно немцы, так называемые «честные бюргеры»…
– И ты тоже ходил?!
– Нет, я ходил к тебе, но какая разница?
– Что значит: какая разница?! Ты приравниваешь меня к этим животным?!
– Они не животные, они тоже люди.
– Возможно, но это опустившиеся люди. Причем по собственной вине. У каждого есть шанс создать нормальную семью, пусть даже жизнь будет небогатой. А они решили идти на панель!
Я вспоминаю еженедельные встречи с Магдой, наш аккуратный секс, без выхода за разумные пределы, с умеренной страстью и с обязательным поцелуем в щеку по окончанию процесса. Начинала Магда поцелуем в губы, будто подавала знак – начало игры; далее первый тайм (изредка – второй), а финальным свистком было прикосновение ее губ к щеке. И никакого дополнительного времени, тем более пенальти.
– Конечно, – раздается обиженный возглас Магды, – тебе больше нравятся шлюхи! Эта Катя, например, готовая лечь в постель только потому, что ты немец! А эти подруги дальнобойщиков? У нас их даже в публичный дом не приняли бы! Поэтому у них и нет нормального слова для обозначения семейного союза. Что значит: brak? Это значит плохо сделанная вещь, ошибка, а…
– А вот здесь, майне либер, ты должна закончить. Так нечестно, ты не знаешь странного языка, где «да» и «нет» произносятся вместе.
– Вот именно: «да» и «нет» вместе! Разве это признак здорового сознания? Мне кажется, эти люди поголовно больны. Им требуется успокоительный укол или компресс. Их надо госпитализировать, а кого-то, возможно, отправить на процедуру эвтаназии.
– Тогда лучше сразу в газовую камеру…
Диалог прерывается, когда я замечаю внимательный взгляд соседки-Галки. Она поглядывает искоса, о чем-то размышляя, затем предлагает:
– А давай я тоже с тобой пиво буду пить?
Не дожидаясь согласия, она заказывает две бутылки, мы чокаемся (бутылками) и теснее прижимаемся друг к другу.
– У вас делают неплохое пиво… – говорю, чтобы начать общение.
– Да? Я в нем вообще-то не разбираюсь.
– Почему тогда пьешь?
– А за компанию! – смеется Галка. – И вообще, причем здесь пиво?! Ты на баб наших посмотри – вот кто у нас лучшие!
– Наши бабы – супер! – поднимает стакан бейсболка. – За баб, по-гусарски!
Мужчины ставят стаканы на тыльную сторону ладони и, отведя локоть в сторону, заливают в себя очередную порцию водки. Я пытаюсь проделать то же с бутылкой пива, едва не роняю ее, и тут же – взрыв хохота. Вести беседу уже невозможно, ковбойский пикник с каждой минутой становится громче, назойливей, водки выставляется все больше, и нам остается язык тела. Он красноречив, этот язык, в нем тоже есть «да» и «нет» – и еще множество других выражений. Галка кладет мне руку на колено, вроде как опирается на него, проводит ладонью по бедру, затем рука взлетает и укладывается за моей головой.
– Так ничего?
– Ничего – значит хорошо?
– Это значит – тесно, удобнее так.
– Если удобнее, я согласен.
Еще раз чокаемся, и Галка говорит:
– Ты прикольный.
– Какой я?
– Юморной. Я сразу это поняла, когда ты наших «гусаров» стал передразнивать. Я таких мужиков люблю.
Мы ничего не знаем друг о друге, но понимаем друг друга без слов. Вот моя наложница (гейша? куртизанка?), притягивающая меня, как Земля Луну. Я попал в это поле притяжения, как в ловушку, мне не вырваться, да и не хочется вырываться, если честно. Когда «наложница» предлагает набрать пива и удалиться в номер, возражений нет. Какие возражения, если в глазах Галки обещание чего-то такого, отчего сладко ноет в паху и армейские брюки начинают трещать?
– Я с тобой без денег буду… – шепчут на ухо.
– Да? А почему…
– Потому что ты мне понравился!
Я выхожу, прижимая к груди охапку бутылок, Галка же остается для выяснения отношений.
– …не нанималась… с кем хочу, с тем и буду… пошел нах… – доносятся реплики, не связываясь в целое. «Наложница» вылетает возбужденная, поправляет растрепанную шевелюру.
