Он спал долго. Однако сквозь сон ощущал, что ему предстоит что-то невыносимо тяжелое, если он проснется.
В школу не надо было идти, и поэтому Абрахам проснулся только в одиннадцать часов. Ему принесли завтрак в постель. Однако есть совсем не хотелось.
Абрахам оделся и вышел из комнаты. Он миновал узкий коридор и направился к комнате родителей, но дверь оказалась запертой. И тогда Абрахам пошел через кухню.
Его удивило, что на кухне хозяйничала повариха, та самая повариха, которую обычно приглашали родители, когда в доме ожидался какой-нибудь званый вечер с гостями. На этот раз повариха энергично орудовала у плиты, где уже кипел котел с мясным супом.
Из кухни Абрахам прошел в гостиную — с тем чтобы войти в комнату родителей. В гостиной он встретил фру Бентсен — супругу районного доктора. Кроме того, в гостиной находилось еще несколько знакомых дам. Все они были одеты в черное, а на диване лежали груды белой материи. Всюду ощущался сладковатый запах мускуса.
Шли какие-то спешные приготовления, непонятные Абрахаму. Но он отчетливо понял, что случилось, когда подошел к постели матери.
Она лежала недвижимая. Это было совершенно очевидно.
— Мама, — сказал он совсем тихо. И затем воскликнул: — Мама!
Что-то сдавило горло Абрахама. Он разом понял, что такое смерть, неумолимая смерть, но плакать он не мог.
К Абрахаму тихо подошел отец и дружеским тоном сказал ему:
— Ну вот, мой друг, мы остались вдвоем, и теперь нам нужно держаться вместе. Мамочка отстрадала свое, и теперь ей спокойно. Взгляни, как мирно и тихо она лежит.
Взяв под руку сына, профессор Левдал вывел его из спальни.
Между тем в доме царило интимное настроение и шла хозяйственная спешка. Торопливо занавешивались окна белой материей. Окон же было великое множество — дом выходил на две улицы.
Отец и сын вошли в кабинет. Здесь можно было отдохнуть от всей суеты. Сюда не полагалось входить посторонним.
Профессор, горько вздыхая по временам, принялся составлять телеграммы. Абрахам, подойдя к окну, бесцельно смотрел на улицу — там моросил мелкий осенний дождь.
Но вот занятия профессора были прерваны приходом какого-то постороннего человека. Абрахам вспомнил, что этот бледный и вежливый человек — распорядитель похорон. Отец принялся с ним беседовать, и тогда Абрахам вышел из кабинета и снова направился в спальню родителей.
Там он сел на стул возле матери и, не плача, долго и пристально смотрел на нее. Какое неподвижное, окаменевшее лицо у его матери! Но, может быть, произошла ошибка, и она не умерла? Может быть, она сейчас повернет к нему свою голову и воскликнет: «Мой бедный, маленький мальчик, я не умерла».
Опять явился отец и опять, мягко взяв сына под руку, увел его из спальни.
В гостиной профессор что-то шепнул красивой маленькой супруге полицмейстера, и та почти немедленно, но как бы случайно обратилась к Абрахаму с просьбой:
— Будь такой добрый, Абрахам, подержи эту лестницу, на которой я стою. И дай мне, пожалуйста, булавки — зашпиливать гардины.
Абрахам, прекрасно понимая, в чем тут дело, подошел к жене полицмейстера и стал ей помогать. И вскоре все дамы старались чем-нибудь занять Абрахама и при этом превозносили его проворность и ловкость.
Таким образом прошел день до обеда. За обедом Абрахам понял, зачем была приглашена повариха.
В столовой стоял длинный стол, за который уселись все дамы, присутствующие в доме.
Абрахам занял за столом свое обычное место. Но когда он поднял глаза, то увидел, что рядом с ним сидит фру Бентсен. Она сидит возле миски и разливает суп по тарелкам. Тут Абрахам разразился громкими рыданиями. И он так горько и неутешно рыдал, что должен был встать из-за стола и выйти из комнаты.
Только сейчас невыносимое горе до боли сжало его юное сердце. Только сейчас это неутешное горе — огромное, как океан, — захлестнуло все его существо.
Взрослые полагают, что даже огромное детское горе быстро проходит, потому что его оттесняет множество новых впечатлений. Но такое священное горе не исчезает полностью — в глубине души оно оседает особой, непреходящей болью, из которой потом вырастает все, что наполняет наше сердце.
Жизнь и годы сгибают и меняют человека. Все раны его затягиваются, зарастают. Однако рубцы от большого горя, от самой тяжелой потери остаются у тех, кто, раз пережив его, приобрел способность все понимать и страдать.
XIII
Зима прошла для Абрахама тихо. Мальчик много грустил и в особенности первое время тяжело ощущал, что с ним нет его матери. Не раз он усаживался возле печки в ее пустой комнате и горько плакал.
Отец бережно заботился о нем. Он беседовал и гулял с сыном. И даже разрешил ему всегда, когда он захочет, приглашать к себе Брока и всех остальных друзей.
Впрочем, теперь все люди старались позаботиться о бедном мальчике. Весь город испытывал сострадание к сироте, который остался без матери. Однако большинство из этих людей в откровенных беседах высказывалось, что без такой матери Абрахаму будет, пожалуй, даже и лучше.
Внезапная смерть фру Венке явилась для многих горожан тревожным и даже потрясающим событием. Некоторые люди, давно не посещавшие церковь, стали ее ревностными прихожанами. Они теперь с трепетом прислушивались к пастырям, которые произносили грозные проповеди о тех грешниках, кои погрязли в своих грехах и в упрямстве, а засим стали добычей смерти.
Профессор Левдал, сидя на своем стуле со сложенными руками, внимательно вслушивался в эти проповеди. И тогда его лицо приобретало печальное, но эффектное выражение. Абрахам сидел рядом с отцом и тщательно старался уклониться от любопытных взглядов окружающих людей.
Абрахам не знал, что ему думать о матери. Он только знал, что она уже никогда больше не войдет в его комнату и перед конфирмацией не станет его допрашивать, что он думает о религии.
А ведь она непременно допросила бы его перед конфирмацией! И при этом взглянула бы на него своими глазами, от которых никуда нельзя скрыться! Ну что он ответил бы ей?
Конечно, теперь эта забота отпала. Абрахаму было совестно, что мысль об этом являлась для него каким-то облегчением. Тем не менее это было все же так.
Профессором Левдалом многие и прежде интересовались, но теперь он стал предметом всеобщего внимания и поклонения.
Из уст в уста передавался подробный рассказ о той ужасной ночи, когда профессор проснулся и нашел свою жену умирающей. А из того мужества, с которым он нес свое горе, и из той обаятельной манеры, с которой он искал утешения в религии, каждый мог почерпнуть много назидательного.
Но всего более занимали людей те обстоятельства, которые были связаны с последним вечером фру Венке. В самом деле, где она была?
Жена полицмейстера уже в самом скором времени смогла удовлетворить это любопытство: фру Венке была у Мордтмана. Правда, она была у него недолго — минут десять. Но эти десять минут, при некотором желании их растянуть, так легко превращались в двадцатиминутное свидание. А кроме того, ведь и за самый короткий срок можно было немало вещей… обсудить. Мордтман в тот же вечер уехал в Берген.
Но так как пароход на Берген отходил ровно в полночь, то поневоле возникал законный вопрос: где именно находилась Венке в период от начала десятого до одиннадцати часов ночи? Вот это обстоятельство придавало делу ужасный характер.
Однако тут выступили фру Вит и фру Бентсен; они не могли утаить, что знали, а знали они, и притом совершенно точно, где именно Венке провела свой последний вечер, — она провела его у этой так называемой фру Готтвалл, которую иногда посещала. Ведь фру Венке обычно общалась с людьми, репутация которых была далеко не безупречна.
Эта весть разрушала все построения жены полицмейстера и сбила с толку добровольных следователей, тем более что, по словам Готтвалл, профессорша, посетив ее, якобы жаловалась на крайнее нездоровье.
Надо сказать, что в тот вечер фру Готтвалл и в самом деле встретила профессоршу. Причем это случилось на улице. Фру Готтвалл весь день провела на кладбище у своего маленького Мариуса и, возвращаясь домой, увидела Венке у последнего газового фонаря. Нет, она даже не подошла к профессорше, так как на лице ее прочитала такое страдание, которое невозможно забыть.
На следующий день фру Готтвалл, узнав о слухах, которые появились в связи со смертью Венке, пустила в ход свою маленькую ложь о том, что жена профессора Левдала будто бы посетила ее перед своей внезапной кончиной.
Ведь Венке была матерью Абрахама — единственного друга маленького Мариуса. А помимо того, и сама Венке была единственной женщиной в городе, которая относилась к Готтвалл благожелательно и с искренним уважением.
Все же тот факт, что истинные мотивы смерти Венке так и не всплыли, объяснялся только тем, что никому в голову и не пришла бы истинная версия — это было бы слишком ошеломительно. А так как профессор и доктор Бентсен, служанки и фру Готтвалл рассказывали о прискорбном событии тоном, в котором не ощущалось ни малейшей неуверенности, то для каких-нибудь сомнений не оставалось места.
