Девушка немного отошла от жуткой картины в ванной. Красная Стерва исчезла так же внезапно, как и появилась. Постепенно Надежда уверовала, что перед ней промелькнуло видение, мираж, вызванный ее усталостью. Поэтому никто и не заметил каких-либо изменений в поведении Погребняк. О недавнем недомогании не вспоминали: было девушке плохо, сейчас поправилась. Комсомолец обязан быть железным!
— Вальки снова нет? — оглушил комнату гортанный голос Рустама.
— Как видишь.
— Доиграется она! До ребеночка — точно!
Давид, которому унизительные слова резанули сердце, поспешил переменить тему:
— Куда мы теперь бросим стопы, товарищ Прошкин?
— Очень необычное место. Вы удивитесь.
— Неужели на могилы кавказских ополченцев? — воскликнул Рустам.
— У нас не воевали кавказские ополченцы, — мотнул головой Прошкин. — Все гораздо прозаичнее. Мы совершим путешествие на Новый город, недавно администрация открыла там казино.
— Мы пойдем в казино? — комсомольцы в изумлении открыли рты.
— Именно.
— Подождите… — у Погребняк язык отнялся. — Валентине влетело от меня лишь за то, что она случайно вошла туда.
«Она там была?!» — криво усмехнулся Кирилл. Но не подал вида, что узнал важную новость. И продолжил:
— Неправильно рассуждаете, товарищ Надя, комсомол обязан быть в курсе любых мерзостей капиталистической жизни. После вы опишите эти мерзости в красках. Опишите так, чтобы у советского человека появился зуд.
— Зуд будет, — пообещал Рустам. — Зачешется все, даже задница.
— Какой же ты хам! — возмутилась Надежда. — При девушке такое?..
— Что я хамское сказал? — искренне удивился Рустам.
— Когда чешется задница, исчезает всякое желание сидеть за игровым столом.
На том и помирились. Кирилл отвел ребятам недолгое время на сборы, и вот уже второй раз за сегодняшний день они отправились в путешествие по Старому Осколу.
Комфортабельный двухэтажный автобус привел Надежду в восторг. Она плюхнулась на мягкое сидение и… сразу вспомнились дребезжащие московские трамваи с их переполненными вагонами, отчаянной руганью пассажиров, криком злобных кондукторш. Как хорошо, что здесь этого нет. Сиди, наслаждайся дорогой, хочешь — закрой глаза, подремли. Надежда так и сделала, отчего рот ее расплылся в улыбке.
— Чего лыбишься? — закричал Рустам.
— Нравится! Вот бы и в Москве нам иметь такой транспорт.
— Преклонение перед буржуазным транспортом? — дернулась верхняя губа Прошкина.
Правильное замечание товарища сразу отрезвило Надежду. Будущий комсорг не имеет права поддаваться иллюзиям красивой жизни. Она посмотрела на автобус и свою поездку под другим углом. До чего тут тесно, люди трясутся сильнее, чем на танцплощадке, место жесткое, кое-где (она даже мысленно не смела произнести любимое слово Рустама) скоро появятся мозоли.
Настроение упало до нуля. Даже в окно глазеть не хотелось, а то случаем соблазнишься какой-нибудь пакостью проклятого капитализма.
И тут автобус остановился, Прошкин предложил гостям выйти.
Сначала гости широко раскрыли глаза, будто возникшая красота украла их души. Затем, опомнившись, начали ругать капиталистических архитекторов за безвкусицу, смешение стилей и прочее. Поругали — и поскорее вперед, чтобы созерцать и ругать! Ругать и снова жадно созерцать! Публика тут одевалась изысканно. На ребят в униформе, в сапожищах смотрели кто с удивлением, кто с интересом, очевидно считая, что перед ними — представители авангардной моды.
— Зыркают, косятся, — недовольно промычал Рустам. — Спрашивается: почему?
— Никогда не встречали настоящего джигита, — едко напомнил Давид.
— Пялятся на нас, как в зоопарке…
И вдруг люди, как по команде, перестали смотреть на странную группу. Дело не в том, что они услышали слова Рустама. Просто потеряли интерес.
Последнее комсомольцы опять восприняли как оскорбление. Давид сердито покусывал губу, Рустам думал сплясать у фонтана лезгинку, да вовремя остановился, Надежда начала тихонько декламировать Маяковского «Стихи о советском паспорте». Но нет, у окружающих их людей не было даже капли ненависти, о которой твердил поэт, вместо нее — самое тягостное на свете: безразличие. Парковыми дорожками друзья вышли к достойной копии храма Артемиды. Вечно унылый деревянный Прошкин вдруг с иронией объявил:
— Вот оно, главное место нашего разврата!
И тут глаза его жадно и одновременно тоскливо блеснули. Он напоминал человека, который бы с удовольствием окунулся в омут этого разврата, но возможностей нет, главное — финансовых.
— Они устроили вертеп в храме, пусть даже в языческом? — удивилась Надежда.
— Что тебя удивляет? — спросил классический атеист Давид. — Везде один обман, везде один опиум.
— Зайдем, «курнем»? — зычным голосом проговорил Рустам.
— Плохая шутка для комсомольца, — тут же одернула его Надежда, постепенно примеряющая тогу комсомольского секретаря.
Прошкин с трудом оторвал взгляд от волшебного здания и дал команду: «Вперед!».
Внутри, среди шума толпы, команд крупье, мелькающих рядом с игровыми столами официантов и официанток, у каждого из четверых возникли свои ощущения. У Прошкина постреливала одна и та же мысль: «Сыграть бы? Не сейчас, не при ребятах, но сыграть?» В отличие от подавляющего большинства оскольских коммунистов, он был человеком не бедным, мог бросить на стол приличную сумму… «Да, да, в следующий раз я сыграю, обязательно сыграю! И пусть Коровин ругается, требует „покаяния“. Имею я право осуществить свое страстное желание?»
Давиду показалось, будто он видит своего деда, известного организатора всевозможных азартных заведений. Дед глядел на внука, грозил кулаком, но не за то, что Давид появился в казино. Он слал проклятия отпрыску, который теперь в рядах тех, кто лишил его прибыльного бизнеса.
Рустам выискивал хотя бы одного джигита. Он подошел бы к нему и сказал: «Зачем позоришь нас игрой в поганую рулетку?». Нет, не так: «Давай перережем эту свору, а деньги отдадим на дело революции». Однако джигитов он не обнаружил, поэтому революция пока осталась без дополнительных средств.
Надежда зажмурилась, дабы не лицезреть вертеп, что-то зашептала про себя. Но то были не слова молитвы, а ода Ленину. Вождь мирового пролетариата не смог, увы, заглушить развратное веселье, поэтому Надежда стала напевать коммунистический марш.
К друзьям подошел мужчина в безукоризненном смокинге, спросил: имеют ли желание господа сделать ставки? Давид промычал нечто невразумительное, Рустам, сурово сдвинув брови, отвернулся, Надежда умолкла и крепче поджала змеиные губы. И только Прошкин артистично развел руками:
— Не сегодня.
Лицо мужчины в смокинге тронула едва заметная усмешка. Поклонившись, он тут же исчез.
— Сдается мне, он смеялся над нами, — Рустам буквально кипел. — Если так, то я… то я…
— Заткнись! — строго оборвала его Надежда, и он сразу замолчал.
Они пошли вдоль столов, Прошкин комментировал:
— Обратите внимание, товарищи комсомольцы, на эти лица, глаза…
Он прав! Игра сделала обычных людей подобием зверей. Самые низменные инстинкты — алчность, корыстолюбие, желание во что бы то ни стало разбогатеть легким путем прочитывались здесь точно в раскрытой книге. Жизнь за стенами казино с ее радостями, проблемами, печалями умирала, в крайнем случае, оставалась где-то далеко за пределами достигаемой реальности. Только фишки, карты, голос крупье…
Нет ничего на этом свете: ни возвышенных идеалов, ни священной музыки любви. Все заменила удача! Снова: фишки, карты, голос крупье…
— Скажите, Кирилл, — тихонько произнес Рустам. — Каков смысл этой бесовской игры? Я должен поставить фишки в определенный кружок?
— Примерно так, — ответил Прошкин. Не объяснять же комсомольцу смысл игры? И самому Прошкину влетит и Рустаму. Но тот вдруг крикнул: «Я сейчас!» и исчез. А через несколько минут появился с фишками.
— Ты чего? Не смей! — возмутилась Надежда. — Товарищ Прошкин, скажите ему…
Но Кирилл будто оглох. Гордый джигит наконец-то осмелился поднять бунт против беспощадного вожака в юбке:
— Не мешай! Чтобы описать порок, нужно почувствовать его.
Он положил фишки в квадратик с цифрой 10, почему именно сюда? Он никогда бы не смог этого объяснить. Играл он и… не он?
Колесо фортуны завертелось. Надежда остервенела: «Что ты натворил, товарищ Калоев?», а он — грудь колесом! Он сыграл, смог! Теперь все родное село заговорит о смелости Рустама. Он даже не слышал, как крупье что-то сказал…
Давид душил его в объятиях, поздравлял. Ничего не соображающий Рустам посмотрел на крупье, который повторил:
