— И вот доложу я вам, — недовольно говорил Шиллинг- наши судьбы, судьбы всей армии, а возможно, и России вручены нынче генералу Слащеву. Каково?
— Похоже, Врангель только ему и доверяет, — вздохнул Вильчевский.
«Слащев… Слащев!» Вера почувствовала, как все в ней напряглось, обострилось — слишком велика была ее ненависть к этому человеку, чтобы она могла остаться спокойной. Теперь она боялась пропустить хотя бы слово…..
— Доверяет? — засмеялся Шиллинг. — Вы думаете, верховный способен приблизить к себе человека, равного, если не более сильного, по уму и таланту? Я Слащева не люблю — это все знают — но умен, ничего не скажешь — умен! У Врангеля в избытке амбиции, а у Слащева — талант военачальника. Барон воспользуется им, а там!.. Скажите, как вы относитесь к слухам о каком-то тайном плане Слащева?
— Это не слухи, — ответил Вильчевский. — Слащев действительно разработал план какого-то десанта. И поставил верховному условие: все должно держаться в строгом секрете. Барон согласился.
— Когда прибывает Слащев?
— Поезд его ожидается через два дня…
— Мне приходилось встречаться с супругой генерала Слащева, — вступила в разговор Вильчевская. — Оригинальная женщина, непохожая на других.
— Да-да, — подтвердил Вильчевский и добавил усмехаясь: — Он и сам большой оригинал. Особенно если это к его выгоде. Представьте, Александр Андреевич: гоню в Феодосию оружие, снаряды, транспорты, а истинной цели не знаю…
— Все это авантюрой попахивает, — брюзгливо проворчал Шиллинг. — Нет чтобы обсудить на военном совете — мы в тайны играем! Ведь не рядовая операция, будущее поставлено на карту, будущее!..
— Ах, господа, будущее в руках божьих, — с иронией заметила Вильчевская.
В столовой послышался скрип отодвигаемых стульев, и через несколько минут в библиотеку вошла Вильчевская.
— Вы еще работаете, Вера?
— Собираюсь уходить. Мне пора.
Ей и в самом деле нужно было идти. Торопясь в Ушакову балку, она опять и опять повторяла про себя услышанный разговор, догадываясь, что каждое слово о Слащеве и его планах старшие, более опытные товарищи способны понять и осмыслить гораздо полнее, чем она сама.
Остановившись у знакомой калитки, она украдкой осмотрелась и дернула ручку звонка — в глубине двора затрепетал колокольчик. Встретивший ее Ермаков как всегда доброжелательно улыбался.
— Угадала в самую точку! Сейчас познакомлю тебя с товарищем — у-у, это большой человек!
Легко было с Ермаковым — спокойно и просто.
В низенькой комнатке с маленькими, завешенными плотными шторами окнами Вера не сразу разглядела сидящего у стола мужчину. Однако что-то в его фигуре показалось знакомым…
Человек резко поднялся, и тут же она поняла: Журба!..
Это было так неожиданно, невероятно и странно, что Вера шагнула назад, к порогу.
— Чего испугалась? — удивился Ермаков. — Проходи, садись. Буду знакомить вас.
Ермаков дружески обнял девушку за плечи, подвел к столу.
— Вот это и есть наша Вера, — сказал Журбе. — Знакомься, товарищ Николай.
— Мы знакомы, — тихо ответил Журба.
Глаза уже привыкли к темноте, и Вера отчетливо видела, что Николай взволнован и растерян не меньше ее.
— Я должна передать важное, — дрогнувшим голосом сказала Вера. — Сегодня я стала невольной свидетельницей одного разговора у Вильчевских…
Вера присела к столу, начала рассказывать свои новости. Журба и Ермаков слушали внимательно, не перебивая. И по тому, как обменялись они несколько раз быстрыми встреноженными взглядами, Вера поняла: предполагаемая ею ценность информации подтвердилась…
— Спасибо, Вера, — оказал Журба, когда она закончила. Повернулся к Ермакову: — Не позднее завтрашнего утра надо будет нам всем собраться.
— Есть! — кивнул Ермаков. Глаза ого зло сощурились, резко обозначились на смуглом лице скулы. — Опять Слащев… Это же позор для нас, что он но земле ходит! Перед светлой памятью всех наших товарищей, казненных им, — позор! Так получается, будто сам сатана взял под свое крыло этого гада! Несколько раз совершали на него покушение — все мимо. Последний раз симферопольцы поезд хотели взорвать — опять промашка! — Ермаков в сердцах стукнул кулаком по столу. — Предупреждают его, что ли?!
— Завтра, Петр, завтра все обсудим, — настойчиво повторил Журба.
Он посмотрел на Веру, как ей показалось — с беспокойством, и девушка вспыхнула: «Господи, как глупо, легкомысленно я вела себя! Но кто же мог знать!..»
Однако совсем иная причина вызвала беспокойство Журбы: предстоял еще один разговор, но он не знал, как приступить к нему — слишком переплеталось здесь личное с делом, и Николай опасался, что Вера неправильно, слишком однозначно, унизительно для него воспримет приготовленные вопросы. Он посмотрел на Ермакова, и тот, не посвященный в обстоятельства, смущающие Журбу, прямо и сразу спросил у Веры:
— Что за человек Дмитрий Афонин? Ты должна знать его хорошо…
Смутилась и Вера: меньше всего ей хотелось говорить об этом при Журбе. Но Ермаков и Николай ждали, надо было отвечать.
— Ему можно верить. Он надежный товарищ, боевой. И смелый! — Вера говорила, глядя на Ермакова. И то, что Петр Степанович слушал ее, мягко кивая, как бы соглашаясь, успокаивало девушку.
Ермаков одобрительно кивнул:
— Молодец, не жалеешь для друзей доброго слова. Однако вопрос серьезный. Спрашивай, товарищ Николай.
На мгновение Журба задумался, будто взвешивая что-то, и решительно сказал:
— Против кандидатуры Афонина у меня возражений нет. Можно включить его в нашу группу.
— Ты, товарищ Николай, поговори с Верой, как собирался. Скоро темнеть начнет, отпускать одну опасно, а провожать — конспирация не дозволяет.
— Мне можно! — скупо улыбнулся Журба. — Мы с Верой под одной крышей живем.
— Вон-на! — присвистнул Ермаков. — А я — то никак понять не мог… Тогда прощаться будем, что ли? Времени у вас на разговоры вполне хватит! Ну, держите, ребята! — Ермаков протянул им большие, с жесткими ладонями руки. Уже уходя, весело добавил: — Есть все- таки справедливость на белом свете! Кому как не вам жить под одной крышей?..
… Вера и Журба медленно шли по Хрулевскому спуску. Еще страшась чего-то, смущаясь, Вера чувствовала: вместе с сегодняшней их встречей в Ушаковой балке, пришло к ним что-то необыкновенно важное, и это открытие кружило голову своей новизной — никогда не испытывала она ничего подобного, никогда — ни в мыслях своих, ни во сне…..
— Ты знаешь, я только теперь поняла, как ты рисковал, связываясь с тем офицером, — сказала вдруг Вера. — С Юрьевым. Ты очень рисковал, ты не имел права…
Николай видел, что Вере трудно говорить, что она заставляет себя, и хотел прервать ее, перевести разговор на что-нибудь другое, но Вера решительно продолжала:
— Я должна объяснить, рассказать. Нет, нет, не перебивай, я знаю, что должна!
Вера рассказывала о поездке в Джанкой, о брате, Лизе Оболенской, о встрече со Слащевым… Она все время хмурилась, но откровенность ее радовала Николая так же, как и естественный их переход на «ты».
Вера рассказывала ему о своей джанкойской встрече с Юрьевым, и Журба видел, что она мучительно краснеет.
— Не надо, Вера, — тихо сказал он.
И тут в гомоне многолюдной улицы Журба услышал то, что обожгло его вдруг.
— А вот «Таврический голос»! Покупайте «Таврический голос»! — выкрикивал пронзительный мальчишеский голос.
Журба все еще не мог поверить.
— Подожди, Вера, я сейчас, — быстро сказал он. Бросился к мальчишке, выхватил газету. С волнением вглядывался в жирно оттиснутые буквы… Да, это был именно «Таврический голос!» И вот объяснение — в правом верхнем углу страницы напечатано: «Выпуск возобновлен по разрешению Отдела печати штаба вооруженных сил Юга России».
На мгновение позабыв обо всем, торопливо просмотрел справочный отдел. Бросились в глаза строчки объявления, полный смысл которого был понятен только ему, Журбе.
Рядом стыло в тревоге озабоченное лицо Веры. Неожиданно для себя, не обращая внимания на многоглазую суету улицы, Николай схватил Веру за плечи и поцеловал.
— Живем, Вера! — осевшим от волнения голосом прошептал он. — Теперь — живем!..
И опять посмотрел на объявление.
Петрович вызывал его на связь!..
На станции Симферополь, прежде чем дали зеленый семафор, поезд генерала Слащева около часа стоял на запасных путях: ожидали, когда пройдет встречный из Севастополя. Явился с извинениями комендант станции, но Слащев не пожелал его слушать. Он уже знал, что встречный идет с военным грузом, по срочному графику, однако недовольство, вызванное задержкой, не уменьшалось. В окно он видел, как комендант — пожилой благообразный полковник, выйдя из вагона, с явным облегчением перекрестился и суетливо засеменил прочь, спеша от генеральского гнева подальше. Что-то жалкое было во всей его солидной фигуре. Слащев подумал, что не следовало обрывать полковника, как провинившегося кадета, на полуслове, и тут же забыл о нем…
