Валентина вспомнила, что так зовут героя книги какого-то неизвестного для советской публики автора. «Но ведь это же?!..»
— Все приедут: и Кот Бегемот, и Коровьев, и Азазелло. Совершенно незнакомые имена. Валентина поинтересовалась:
— Что они здесь будут делать?
— Устроят бал похлеще московского. То, что видите — даже не репетиция, а маленькое недоразумение. Скоро, очень скоро начнется настоящее действо. И если в Москве оно ничем не закончилось, — погуляли ребята и улетели, то у нас поддержка им будет капитальная, влиятельные люди в высших эшелонах власти готовы хоть сейчас повесить в кабинете портрет Воланда, и в его же честь переименовать центральную улицу Колчака. Так что пусть поживут они в нашем городе, пусть.
В это время один из господ приблизился к Горчакову и сказал:
— Очень рад, что вы с нами. Прессы нам и не хватало. Когда некоторое время назад Горчаков услышал его голос (именно он говорил о примерном наказании), то не поверил собственным ушам: совпадение. Теперь понял: не ошибся. Перед ним — заместитель главы администрации города. О, как все серьезно!
Следовало бы ответить крупному начальнику — я не ваш. Однако Горчаков решил не обострять отношений, дождаться Варвары и еще раз поговорить с колдуньей об убийстве. Поэтому он лишь ответил кивком на легкий поклон собеседника, который тут же направился в противоположный конец зала, наверное, к какому-то другому вельможе.
Танцующая девица мало интересовала Александра, он непроизвольно начал прислушиваться к диалогу Валентины с соседкой, продолжавшей перечислять достоинства компании Воланда. И вдруг она спросила:
— А кто из героев романа является вашим кумиром?
— Дело в том, что я вообще не читала его, — призналась Репринцева.
— Как? — изумилась соседка, правда тут же добавила. — Чтобы являться фанатом чего-либо, совсем не обязательно это читать.
И она повела рассказ: кто есть кто в воландовской компании. Вскоре Валентине уже показалось, что она видит здоровенного Котищу, Коровьева с надтреснутым пенсне, клыкастого Азазелло, коварную ведьму Геллу. А потом еще и летающую на половой щетке нагую Маргариту. Или они уже были тут, в этом чудовищно-странном подземном зале? Появились из преисподней, чтобы приветствовать своих явных и тайных обожателей?
Она не смогла бы ответить, поскольку картины начали странным образом трансформироваться, очертания предметов менялись, как менялись и сами существа в масках. Они — то худели, то толстели, то делали непонятные кульбиты в воздухе.
«Что со мной? У меня галлюцинации?»
Она взглянула на Александра и догадалась: с ним тоже что-то не так. Он сделался отрешенным, будто находился в другом мире. «Напиток, — догадалась Репринцева, — это наркотическое зелье».
А гигант с подносом и кубками ходил по комнате и одаривал чудовищным напитком остальных гостей. И вскоре каждый начинал видеть свою фантазию, которая очень быстро скрыла от него реальность.
— …Я должна отсюда уйти, — повторяла Валентина. Никто не обращал на нее внимания, даже Александр, обещавший… о, как много всего обещавший! Теперь он и сам был в своем мире, никак не соприкасавшимся с миром Валентины…
Единственной, кто заметила ее метания, была та самая нагая женщина верхом на половой щетке. Она опустилась рядом с Репринцевой и хитро подмигнула:
— Полетаем?
— Не хочется.
— Все равно садись ко мне. Дальше этой комнаты мы не улетим. Но даже здесь поймешь, насколько многомерна и удивительна жизнь.
Что-то в этой даме было дьявольски притягательное, так что Валентина согласилась. Села позади женщины на щетку (места хватило обеим), та сказала: «Но!», они взмыли в воздух.
Странно, вдруг видимость пропала, куда-то исчезла, точно растворилась подземная комната со всеми гостями. Одни силуэты — ничего больше. От страха Валентина закрыла глаза, вцепилась руками в «возницу». Та предупредила:
— Не делай больше так.
— Извини. Я испугалась, поэтому так и… вцепилась.
— Ты схватила меня за грудь. Я возбудилась.
— Я не хотела… Почему вокруг нас одна чернота?
— Слишком низко летаем. А тут человек видит только самую малость.
— Поднимемся выше?
— Не забоишься?
— Раз уж я села…
— Давай рискнем.
Маргарита развернулась и взмыла вверх так резко, что Валентина еле удержалась. Что это?.. Та же скрывающая видимость темнота, только силуэты внизу показались маленькими, постоянно суетящимися, как муравьи в муравейнике.
— Ничего не изменилось? — крикнула Валентина.
— Не рассчитала. Теперь взлетели слишком высоко.
— Так ведь наверху все должно быть видно?
— Только тем, кто за пределами комнаты и этого города. А так и вверху и внизу летают одни и те же. Маргарита опустилась ниже, и темнота вроде бы рассеялась. Опять те же мужчины и женщины в масках. Ничего не изменилось. Стоило ради этого постигать какую-то истину верхом на половой щетке? Нет, картины стали другими. Даже формальная невинность исчезла, публика перестала чинно беседовать, сидя на широких диванах. Стихия похоти окончательно вышла из подполья, став символом обожания и поклонения изощренной публики. Женщины срывали с себя платья, затем набрасывались на мужчин. Те, еще недавно гордые и властные, торопливо помогали снять с себя рубашки, брюки, чтобы остаться голыми, как только что появившиеся на свет младенцы. Нет, одна деталь сохранялась — маски, последний оплот их призрачной значимости.
Похоть более и более завоевывала пространство. Например, бывшую соседку Валентины ласкали двое: мужчина и женщина, каждый старался захватить как можно больше ее плоти. Совсем рядом с ней еще одна дама с достоинством королевы мочилась в рот возлюбленному. Чуть поодаль, около таинственного круга «великолепная четверка» застыла в разных позах камасутры. Были и трагикомические сцены: вот одна, судя по фигуре, совсем юная особа, впилась зубами в половой член старика (не его ли доставляли сюда почетным эскортом?), тот вопил, что не сможет, время его прошло, никакие волшебные снадобья Варвары больше не действуют. Юная особа, на секунду прерываясь, шипела: «Давай! Давай!» и работала с удвоенной энергией. Когда все ее возможности оказались исчерпанными, она подняла голову, спросила:
— Пригласим нашего друга?
— Только не того с огромным… он раздирает мои внутренности.
— Именно того, любимый.
Угроза возымела действие. Член старика встал. Девица мгновенно оседлала жертву и понеслась на нем, как тореадор на бешеном быке.
Веселье расцветало гигантским пожаром. А что же Александр? Он сидел на том же диване, отрешенный от всего. Происходящее вокруг его не интересовало. «Тоже мне Диоген (известный древнегреческий философ Диоген, в своей демонстрации отречения от мира, дошел до того, что жил в бочке. — прим. авт.) нашелся!»
Валентина не выдержала, закрыла глаза, прошептав Маргарите:
— Я не в силах этого видеть. Унеси меня куда-нибудь.
В тот же миг подземная комната исчезла уже по-настоящему, теперь они двигались (не летели, а двигались)… по ночному лесу. Но какому! Деревья столь огромные, что не видно вершин, трава по пояс, сквозь стену папоротников можно пройти лишь специальными извилистыми дорожками, которыми и вела Маргарита. Теперь она не была обнаженной, на ней — темный плащ, сапоги и шляпа, на левом запястье горел рубиновый браслет.
— Куда идем? — не выдержала Валентина.
— Туда, куда ты подсознательно стремилась попасть. В мире абсолютной свободы.
— Разве свобода бывает абсолютной?
— А ты посмотри вокруг. В этом лесу нет ни принципов, ни морали — хорошей или плохой. Все растет и развивается по законам Природы. Люди стремятся к ним и тут же создают разные условности, правила поведения. Поэтому и начинают мечтать о Воланде; именно он поможет достигнуть полного внутреннего освобождения.
— Ты его посланница?
— И да, и нет, — рассмеялась Маргарита. — Формально я — героиня одной нашумевшей у нас книги. Автор думал, что писал образ со своей жены, на самом деле это я являлась к нему по ночам, рассказывала, каким является ощущение этой самой свободы. Он просто записал мои откровения. Но так бывает часто: женщины придумывают, мужчины присваивают.
— Так кто ты?
— Дух свободы! Но чу! Слышишь, квакают лягушки? Там река, где сможешь искупаться.
Лунный свет упал на реку, вода походила на темное зеркало. Однако когда подошли ближе, Валентина услышала тихие всплески. Кто-то уже купался здесь.
— Не бойся, — сказала Маргарита, — вокруг нас обычные жители лесов, вечные носители абсолютной свободы. В Греции их называли сатирами и нимфами, на Руси — лешими и русалками.
Из воды показались существа, лиц не разглядеть, одни силуэты. Они приветственно махали руками, приглашая обеих женщин присоединиться к ним.
