Глаза Джослин наполнились слезами, пока холодный мокрый снег путался в ее волосах, а леденящий холод проникал в мозг. Она чувствовала дыхание Тристана на своем лице, головку его члена напротив ее входа. В последнем отчаянном усилии избежать всех последствий насилия, она отключилась от своих эмоций и посмотрела в небо. Мягкие, кружащиеся хлопья снега блестели как тысячи алмазов под полуночным холстом, слабый оттенок красного и оранжевого все еще мерцал среди шторма, словно огненная радуга.
Она принюхалась к воздуху, пахнущему влагой, холодом и горящим металлом, и попыталась искать звезды. Созвездие.
Может быть, Кассиопею, ее и Натаниэля. Да, было бы хорошо. Найти Кассиопею. Все что угодно, чтобы забыть о том, где она находится.
Но Тристан не собирался позволять ей притворяться, что она была где-то в другом месте. Чувствовала что-нибудь еще, кроме него.
Он потянулся к ее волосам, властно потянул ее голову вперед и приказал:
— Смотри на меня, когда я беру тебя!
Его глаза были дикими от похоти.
Его рот скривился в гневе.
Он зарычал, как зверь, которым и был. А потом толкнулся бедрами вперед.
Глава 20
Натаниэль Силивази спустился с неба, словно ангел смерти, его глаза пылали от гнева и ярости. Невероятно тихо он приземлился позади сумасшедшего охотника, наклонившегося над Джослин.
А затем напал со сверхъестественной скоростью.
Питаемый гневом и местью, он обнажил свои когти и, просунув руку между ногами существа, вцепился в член и мошонку железной хваткой.
Натаниэль потянул назад в тот же момент, как ликан толкнулся вперед, вырывая кусок плоти одним быстрым движением. То, что осталось от мужественности Тристана, было кровавой кучей плоти и крови, капающей с руки разозленного вампира.
Тристан не ожидал ничего подобного.
Нападение было таким стремительным, что ему понадобилось несколько секунд, чтобы осознать произошедшее.
Время словно остановилось.
А потом огромный мужчина закричал, настолько мучительно, что земля содрогнулась под ними. Все еще находясь в шоке, он попытался вскочить на ноги, повернуться и бороться, но был слишком слаб. Оставляя за собой реки крови, он упал на колени к ногам смотрящего на него с ненавистью вампира.
Джослин закричала в ужасе от того, что увидела — всепоглощающий гнев, который горел как олимпийский огонь в глазах Натаниэля — вампир стоял там и наблюдал за истекающим кровью охотником, его подобные кинжалам клыки полностью удлинились, рот искривился в беспощадном презрении. Он спокойно сделал шаг назад, как будто ожидая, когда боль полностью охватит тело оборотня.
Тристан наклонился вперед и только тогда рассмотрел свои половые органы. Воздух покинул его легкие, и его лицо вытянулось. Ошеломленный и дезориентированный, он встретил пристальный взгляд Натаниэля. Открыл рот... но не издал ни звука.
Натаниэль наклонил голову.
— Не так ты планировал вечеринку, да? — его голос был словно лед: резкий, холодный, неумолимый. Он приблизил свое лицо к ликану. — Я говорил тебе, если ты хоть пальцем коснешься моей женщины, я сдеру с тебя кожу.
Вампир посмотрел на то, что держал в руке, и нахмурился с отвращением.
— Я полагаю, это подойдет.
И тогда он нагнулся, запрокинул голову Тристана назад, схватив за густую гриву волос, и погрузил свой кулак в раскрытый рот ликана, проталкивая его в горло, погружаясь все ниже, глубоко в полость груди, от натиска мышцы и сухожилия разрывались, а кости и суставы ломались... и кровь выстреливала фонтанами. А потом Натаниэль вытащил свою руку, потянув за сердце с такой грубой силой, что орган поддался так легко, словно был не больше, чем йо-йо на веревочке.
Последние слова Натаниэля сочились ядом.
— И я обещал, что вырву твое сердце через горло.
Тристан моргнул два или три раза, давясь собственной кровью, и медленно упал на землю кучей искалеченной плоти. Последнее, что он видел, — собственное бьющееся сердце и то, что осталось от его мужественности, свисающее с руки Натаниэля Силивази.
Джослин задохнулась и попыталась прикрыться. Несмотря на облегчение от спасения, ее первой реакцией было желание отползти подальше: Натаниэль внушал страх, и его вид, источающий такую власть, такой примитивный гнев, наполнял ее ужасом. Он угрожающе возвышался над ней, труп Тристана резко упал к его ногам, кровь капала вниз с рук, темные волосы развевались на ветру... длинное черное пальто облегало его сильное тело, как кожа пантеры. Мужчина был олицетворением власти и целеустремленности, ада и ярости. Удивительный в своем гневе, он выглядел ужаснее, чем она когда-либо видела.
— Джослин, — Натаниэль произнес ее имя с благоговением, — не бойся, любовь моя. Я никогда не причиню тебе боли.
Он нагнулся, чтобы отмыть кровь снегом, прежде чем взять ее на руки. А затем одним изящным движением преодолел расстояние до крыльца домика, распахнул дверь ударом ноги и внес ее внутрь.
Натаниэль оглядел гостиную, нашел тяжелое шерстяное одеяло и, накрыв Джослин, уложил на мягкий диван. Обхватив ладонями ее лицо, он нежно приподнял ее голову и прошептал, пристально вглядываясь в глаза:
— Святые боги... я никогда еще так не боялся. Ты ранена?
Красный в его глазах уступил место обсидиановому.
Джослин подняла левую руку, на которую напал Тристан, пытаясь выхватить сигнальную ракету; она выглядела плохо. Помимо многочисленных колотых ран, плоть была разорвана до кости, очевидно, сломанной в нескольких местах. Она была так поглощена нападением Тристана — и местью Натаниэля — что забыла о боли до этого момента.
— Тристан… — она поморщилась.
Натаниэль низко сердито зарычал.
— Я так сожалею, Джослин, — он взял ее руку, осторожно изучая раны.
Джослин боролась со слезами.
— Тебе не за что просить прощения. Это я ушла от тебя.
Она отвела взгляд.
Даже сейчас ей было трудно думать о том, как легко она отвернулась от него. Очевидно, что он не держал зла, и сделал все, чтобы вернуть ее... От этого было только хуже.
Натаниэль потянулся и нежно провел пальцами по ее щеке; его прикосновение походило на теплый бриз, мягкий и успокаивающий.
— Нет, любовь моя, ты сделала то, что любой в твоем положении сделал бы. И ты доверяла ему.
Джослин кивнула, ее глаза блестели. Внезапно события последних дней прорвались на свободу, как сквозь дамбу, и обрушились на нее — страх от увиденного в пещере с Валентайном, действительность того, что она принадлежала Натаниэлю, и как это отразится на ее будущем, предательство друга и напарника, попытка изнасилования и боль в руке. Она хотела быть сильной; ненавидела свою уязвимость... особенно перед Натаниэлем. Но вес всего этого был слишком велик.
Слезы потекли рекой, ее грудь вздымалась от рыданий. Ее трясло, и она уткнулась головой в ладони, не в силах поднять свою израненную руку.
Натаниэль обхватил кисти Джослин и осторожно убрал их подальше от ее лица. Крепко обняв, он прижал ее ближе к своему сердцу, осторожно, пытаясь не задеть поврежденную руку. Его объятья были сильными и надежными. Внезапно теплый электрический импульс прошел по ее руке, и боль растаяла... как будто он просто забрал ее у нее.
— Meu iubit... — эти слова были просто шепотом. — Моя любимая, ты теперь в безопасности.
Он поцеловал ее лоб, а затем щеки, виски и веки. Он поймал ее слезы губами, а потом нежно приподнял подбородок, его горящий взгляд излучал столько тепла, и она подумала, что расплавится от нежности.
Джослин смотрела в его невероятно красивые глаза, замечая, как сияют зрачки, словно сверкающее полуночное небо. В их глубине таилась огромная сила, а от формы и совершенства его рта перехватывало дыхание: такие идеальные губы — приглашающие... безупречные.
Он смахнул ее слезы подушечками пальцев и наклонился ко рту. Она дрожала от предвкушения, пока греховно-красивый мужчина ласкал ее, как будто она была его миром.
А потом их губы встретились, и мир вокруг пошатнулся.
Его рот подчинял, дразня медленно и мучительно. Это было и поцелуем, и заявлением прав. Обещанием будущих жарких ночей... Клеймом его души, горящим в ней. И она поняла, что с этого момента принадлежит ему... полностью... безвозвратно. Он был прав с самого начала: она всегда принадлежала ему.
Когда Натаниэль отодвинулся, Джослин задыхалась. Он задел ее так глубоко, и это был только поцелуй. Что же, во имя всего мира, произойдет, если они когда-нибудь займутся любовью?
Натаниэль притянул ее к себе и просто держал.
— Если мы когда-нибудь займемся любовью? — его голос был хриплым дразнящим шепотом, отозвавшимся в ее сердце мягким звуком виолончели. — Когда, мой ангел. Когда мы займемся любовью.
