Вслед за Ричардом я тоже пошел к Артуру, снова начал успокаивать его. Он, конечно, знал, что нелегко мне говорить утешительные слова, понимал также, что положение его опасно. Но все же стоял на своем. Я постарался подействовать на него строгостью:
— Довольно! Не будь ребенком. Я разрешил отнять тебе ногу. Не бойся. Возьми себя в руки. Ничего с тобой не случится!
Вошел какой-то человек, тощий, с реденькой бородкой, и, весело улыбаясь, обратился к Артуру:
— Не бойся, джигит… За свою жизнь я отрезал ноги по меньшей мере полсотне человек. Слава аллаху, пока ни с одним из них ничего не случилось. С тобой тоже ничего не будет. Не предавайся страху. Призывай аллаха!
Редкобородый обратился к окружающим:
— Ну, начнем!
Прежде всего Артуру крепко завязали глаза. Затем его осторожно подняли, переложили на палас и отнесли в соседнюю кибитку. Там уже, оказывается, все было подготовлено. В центре очага дымился котел с кунжутным маслом. Возле котла лежали плоская деревянная тяпка и топор, завернутый в белую тряпку. В кибитке стоял лютый холод: чтобы было светлее, откинули всю верхнюю часть крыши — туйнук.
Редкобородый (все окружающие почтительно называли его «уста» — мастер) снял халат, тельпек и положил их в сторонке. Закатал рукава, вымыл руки с мылом. Потом развязал повязку на больной ноге Артура, прощупал пальцем ногу от лодыжки до бедра. После этого он обратился к своим помощникам.
— Вот здесь перевяжите накрепко! — сказал он, показывая место в верхней части бедра.
Артур тяжело дышал. Видимо, он уже смирился с предстоящим мучительным испытанием: не выражал недовольства, не сопротивлялся. Я подошел к нему и, сев сбоку, положил руку на его лоб и тихо погладил. Он лежал, неподвижно, лицо его пожелтело. Хотелось утешить беднягу, но я не был уверен, что он станет слушать меня, больше того — боялся даже, что он не сдержит горечи, накопившейся в сердце, и наговорит мне неприятных слов. Лучше всего было молчать. Я осторожно отнял руку и поднялся на ноги.
Уста почувствовал, что я сильно беспокоюсь, по-своему начал утешать меня:
— Не печальтесь, таксыр. Ничего не случится. Если ваш ученик не поднимется на ноги самое большее через две недели, я отвечаю за все!
— Делайте что хотите… Но поскорее! — крикнул изнемогавший от боли Артур.
Уста заложил тяпку под повязку на больной ноге. Затем обмакнул белую тряпицу в кипящее масло и, старательно протерев ею острый как бритва топор, мигнул своим помощникам. Двое из них ухватились за ноги, а двое — за руки больного. Уста опустился на колени и внимательно, видимо примеряясь, стал всматриваться в то место, где нога должна быть отсечена. Затем задержал дыхание и со словами: «йа аллах!» занес топор.
Не выдержав, я отвернулся. В тот же момент Артур ахнул и дико, жалобно закричал. Я обернулся на крик и увидел, что левая нога его уже отделена от туловища и валяется в крови возле очага. Кто-то подобрал ее и положил в мешок. А уста с помощниками быстро подхватили Артура и сунули обрубок ноги в кипящее масло. На этот раз Артур закричал так страшно… От этого пронзительного крика я весь задрожал, на глазах выступили слезы. Закусив губы, охваченный жалостью, я стремглав выбежал из кибитки…
.. Есть ли на земле существа сильнее человека? Если бы все те испытания, какие я перенес за последний месяц, выпали на долю собаки, она их наверняка не выдержала бы. Но я, слава богу, опять пришел в себя, поднялся на ноги. Уже лучше и Артуру, рана на ноге у него начала заживать. Разумеется, он все еще подавлен, жалуется на свою горькую участь. Одно только лекарство сможет исцелить его — время… Но прошло всего три недели с того дня, как сверкающий топор вонзился в его тело. Хотя боль улеглась, но душевная рана все еще продолжала ныть.
Ричард тоже выглядел неважно. Правда, он все время был на ногах, то навещал меня, то бежал к Артуру. Но и его, видимо, сильно угнетал неудачный конец нашего путешествия и теперешнее наше жалкое прозябание взаперти, без свежего воздуха, без движения. То и дело спрашивал, когда же мы отправимся в дорогу. И вот желанный день настал. Решено было выступить в путь и с рассветом покинуть гостеприимный дом Мерген-бая.
Бай действительно оказался хорошим человеком. Служил нам от всего сердца. Не жалел для нас ничего и ни разу, даже намеком, не высказал своего неудовольствия нашим присутствием. Поначалу меня удивила такая гуманность. Вернее сказать, зародила во мне подозрение. Может быть, ему известно, кто я? Может быть, Кирсанов проговорился ему о чем-нибудь? Но сомневаться не стоило. Причина радушия бая крылась в ином. В первый же день по приезде я объявил ему, что сам я родом из Аравин, что живу в Мекке. И, оказалось, бай тоже собирался совершить паломничество в Мекку. Он то и дело заговаривал об этом, расспрашивая о пути, каким надо следовать, о порядках и обычаях в тех местах, спрашивал, как найти меня, если он приедет туда.
Мы беседовали о многом. Я, заводя разговор издалека, старался разузнать у него о положении в Хиве, о том, как ведут себя Сеид-Абдулла и Джунаид-хан. Бай сообщил мне много интересного. За последние дни мы особенно сблизились. Бай начал раскрывать мне свою душу, жаловался на Джунаид-хана, говорил о его злобе и свирепости.
— Говорят, англичане перешли границу и уже находятся возле Мерва. Может быть, они придут и в Хиву? Может быть, тогда положение улучшится? — спросил я.
Бай недоверчиво покачал головой:
— Как знать! Толкуют, и Джунаид-хана тоже подстрекают англичане. В народе говорят: «Пес, имеющий защитника, побеждает волка». Как бы с приходом англичан он не стал еще кровожаднее!..
А совсем недавно бай открыл мне одну свою тайну.
Один из именитых туркменских ханов — Тачмамед-хан — прислал к нему человека, предложил выступить сообща против Джунаид-хана и положить конец его тирании. Посланный вскользь упомянул о том, что Тачмамед-хана поддержат и большевики в Турткуле.
Рассказ Мерген-бая весьма заинтересовал меня. Нам было известно, что такие аксакалы туркмен, как Тачмамед-хан, Молла-ораз, Шаммыкель, настроены против Джунаида. Но они, конечно, знают, что это мощный противник, располагающий нашей поддержкой. Поэтому и сами ищут силу, которая сможет их поддержать. Посылали людей в Турткуль, пробовали договориться с узбекскими баями и ханами. Это угрожало нашей позиции в Хиве. Если не принять мер, Джунаид-хан рискует попасть в западню.
Я спросил Мерген-бая, что он ответил посланному Тачмамед-хана. Бай сказал, что предпочитает оставаться в стороне от распрей местных властителей, что ни одному из них не намерен протянуть руку. Я решил высказаться откровенно. К этому времени из Хивы возвратился Кирсанов (я направил его туда, приказав ознакомиться с положением в Хиве, в частности узнать, что думает народ о Джунаид-хане и Сеид-Абдулле). Он хорошо поработал там, рассказал весьма любопытные вещи и о Тачма-мед-хане.
Теперь я предложил Кирсанову встретиться наедине с Мерген-баем и осторожно намекнуть ему, кто я такой на самом деле. Узнав правду, бай опешил. Он пришел ко мне с растерянным видом, словно пойманный на месте преступления, и начал жалобно извиняться:
— Простите меня, господин полковник! Я безмозглый глупец. Простите… Знаю, что совершил глупость. Простите меня на первый случай!
Я не стал успокаивать бая, напротив, постарался еще припугнуть его:
— Вы, Мерген-бай, напрасно черните себя. Вы отнюдь не глупец. Нет, вы очень умный человек! Я внимательно слушал ваши рассказы, всесторонне взвесил все, что вы говорили, все ваши соображения. Вы — человек прозорливый… Но не забывайте одного: умом можно победить только глупца. А вы, надеясь на свой ум, обращаетесь одинаково со всеми, кто попадется вам навстречу.
— Нет, нет, господин полковник, — возразил бай прерывающимся голосом. — Аллах свидетель, поверьте, у меня не было такого умысла. Я вообще не вмешиваюсь в чужие распри.
— Но придется вмешаться! — перебил я еще более строго. — Идет борьба с мятежниками, с разбойниками без роду, без племени. А вы зарылись в своей норе и хотите уберечь шкуру. Допустим, вы не вмешались в споры властителей. А если завтра сюда нагрянут большевики? Что вы тогда станете делать? Или вы думаете, они погладят вас по головке?
— Что вы… Я очень хорошо понимаю, что добра от них не будет!
— Тогда в чем же дело? — Я строго посмотрел в испуганные глаза бая. — На кого вы надеетесь? От кого ждете покровительства?
Бай промолчал, опустил голову. Я допил остаток чая из пиалы и, не смягчая тона, продолжал:
— Вот вы говорите, Джунаид-хан жаждет крови. Но скажите мне: найдется ли сейчас другой человек, который лучше его смог бы управлять народом? Если есть, назовите имя… Не бойтесь! Быть может, вы способны на это?
Бай, сжавшись в комок, слабо проговорил:
— Простите меня, господин полковник. Я поступлю так, как вы посоветуете.
