— Хочешь моё терпение испытать? Чтобы драку затеять? Не выйдет, Кирша! Ты не тот, да и я не прежний.
Нескладные отношения со Шпунтовым слегка омрачали безоблачный горизонт Пашутиной жизни. Но когда он приходил домой, всё плохое забывалось. Пашуте никогда не было скучно одному. Если же вдруг выпадала тоскливая минута, он развлекался беседой с рыжим котёнком Пишкой. Котёнок приблудился к его квартире месяца дни назад, был тогда крохотным синеглазым комочком шерсти, но уже с лужёной глоткой, и постепенно вымахал в кривоногого, пушистого зверюгу необыкновенной сообразительности и бесшабашного нрава. Раньше Пашута кошек недолюбливал, но к Пишке привязался. Котёнок вопил от радости дурным голосом, когда Пашута возвращался домой, и, поднятый на руки, с наслаждением впивался когтями ему в шею или в грудь. Разговаривать с Пишкой было одно удовольствие. Пашута не сомневался, что котёнок его понимает. В трогательных местах Пишка деликатно прядал остренькими ушками, и по его тельцу пробегала судорога сочувствия.
— Вот такие дела, Пишка, — втолковывал ему Пашута. — Остались мы с тобой одни на белом свете, и никого нам больше не надо. Верно? Нам и так хорошо! Мурлыкаем и горя не знаем… А раньше было плохо, Пишка. Чего-то я всё мельтешил. Даже одно время жениться собирался на молодой девице. Эту дурь ты ещё по молодости понять не можешь.
Пашутино любопытство к людям поутихло, но заводить новые знакомства он не избегал. Появился у него дружок в соседнем подъезде, инженер Степан Степанович, семейный, двухдетный, степенный с виду человек, но когда Пашута с ним ближе сошёлся, то обнаружил родственную душу, полную неутолённых желаний и азарта. С ним на пару по хорошей погоде они совершали загородные прогулки, и на природе Степан Степанович отмякал, раскрепощался и становился таким, каким был, наверное, в начале жизненного пути, лет тридцать тому назад. Глаза у него делались как две переспелые сизые сливы, и он подбивал Пашуту на грешные забавы.
— Я тебе в одном завидую, — говорил Степан Степанович с вызовом, — что семьи у тебя нету и ты свободен в проявлениях чувств. Мужик что волк, ему кабала заказана, да только поздно мы это понимаем. Я, думаешь, семьёй дорожу? Или работой? На-ко-ся! Маскируюсь, Паша, скоко уж лет маскируюсь, а в душе орлы парят. Давай мы с тобой сейчас подкатимся вон к тем двум девицам и увезём их в Ригу. А? Слабо? Деньги захвачены. Всегда беру с собой на такой случай. НЗ! Давай! Отсюда — на вокзал. И уж гульнём, поразвратничаем! А? Слабо?
— Скучно будет.
Инженер подначивал его девицами для затравки, на самом же деле мечты его были грандиознее. Окинув прощальным взглядом несостоявшихся попутчиц, Степан Степанович придвигался ближе и переходил на роковой шёпот:
— Шут с тобой! Не хочешь в Ригу, у меня получше предложение… Согласен на большую афёру рискнуть?
— Я на всё согласен.
— Ювелирный магазин будем брать. Все детали я обмозговал, Паша. У тебя руки золотые, у меня — голова. Разок жизнь на кон поставим — и гуляй, пацаны. Что ж мы всё над копейками трясёмся! Ну как? Учти, план безупречный.
— Мне много денег не нужно.
— Тебе сколько лет, Данилыч?
— Сорок шесть.
— А мне — пятьдесят. Вспомнить не о чём на краю могилы.
— Зря себя не растравляй, Степан Степаныч. — Пашуте нравились разговоры с подтекстом и нравилось, что собеседник един в двух лицах: здесь, на полянке, — шебутной, безрассудный и глупый, а там, в Москве, — степенный и осмотрительный. — У всех жизнь серая, не у тебя одного. Наполеонов среди нас нету. Стран чужих не завоёвывали, дак и то слава богу.
— Я не про то, Павел. — Инженер перемещался на одеяльце так, чтобы всё же не упускать из виду приглянувшихся девиц. — Ты меня не совсем понял. Не победы хочу вспоминать, а наслаждения. Такие наслаждения, чтобы годы спустя голова кружилась. У меня их не было. Да и откуда. С шестнадцати годов воз волоку без отдыха. Обижаться сильно не приходится, дорога накатанная, торная, ты прав: много нас по ней бредёт, придурков; но сходить с неё ни разу не довелось — вот о чём ныне тоскую. И завидую тем, кому удавалось. Может, они и ноги ломали на обочинах, зато у них воспоминания иные. Их по глазам всегда можно отличить. Да что я перед тобой, Павел, распинаюсь, ты овечкой прикидываешься, а я ведь вижу — дровишек в прошлом немало наломал. Чего уж там, да?
— Ошибаешься, Степаныч, не наломал. Хотел один разок наломать, да вовремя пригнулся. А то бы башку оторвало.
— Не верю тебе! Хоть убей, не верю. Очень ты скрытный человек, Павел. Это нехорошо… От меня чего скрываться…
Когда встречались возле дома, выкуривали по сигаретке перед сном — разговоры были совершенно иного свойства. Поразительно, до чего иного.
— Чёрт те что, Павел Данилыч, какой нескладный денёк выдался, — жаловался Степан Степаныч, лучась младенчески невинным взглядом. — На работе ревизия из министерства, очередной переаттестацией пугают. А чего меня переаттестовывать, когда до пенсии два шага? Верно? И ведь придираются к каждой мелочи, бумажные черви. Целый день на ушах простоял. Потом в школу пошёл на собрание. А там того хуже. У Ёлочки (младшая его дочка) две тройки и замечание в дневнике. Скрыла, вертихвостка. Ну что её — пороть? Говорят, непедагогично. И что обидно: способная девочка, ты же её знаешь. Но невнимательная, безалаберная. Я уж думаю взять отпуск да сидеть с ней. Всё-таки восьмой класс, не шутка. Сейчас упустишь, после не наверстаешь. Вот так и получается. Третий год отпуск зимой беру, и когда по-людски отдыхал — не помню. Тебе хорошо, у тебя семеро не сидят по лавкам… Но честно скажу — не завидую. Какие радости в жизни, кроме детей? Мне бы волю дай, я бы ещё семь штук настрогал. Тебе советую, Павел, пока молодой — не затягивай. Для мужика — семья главное.
— Дак у меня пока и жены нет.
— И это напрасно валандаешься. Столько хороших женщин вокруг, и все одинокие. Хочешь, поспособствую? У нас есть одна на работе, по всем статьям тебе пара. Красивая, нрав спокойный, зарабатывает чистыми триста в месяц. Маленько сутулится при ходьбе, но это после родов пройдёт. Да и что внешность, верно? С лица воду не пить. Давай, завтра познакомлю?
— Завтра не выйдет, Степаныч. Завтра наши с французами играют. Матч хоть и товарищеский, но важный. Нельзя пропустить.
— Пропустить нельзя, ты прав, совместить можно. Она вроде тоже не чурается большого спорта. Подкованная девица. С ней скучать не придётся. Она и на пианино играет.
— У меня пианино нету.
— Купите. С её трёхсот много чего можно купить, бедствовать не придётся… А ты, если не секрет, сколько получаешь?
— Да тоже, пожалуй, на круг столько и выходит.
— Это хорошо. Когда женщина больше мужика получает, так или иначе это на отношениях сказывается. Уважение уже к мужчине не то.
Женщину он ему вскоре привёл отменную — Катерину Демидовну Прохоровикову. В субботу Пашута после завтрака подрёмывал на кровати с газеткой, на дверной звонок пошёл как был, в затрапезном халате, гадая, кто бы мог заявиться в такую рань. А тут — на тебе! Степан Степаныч и с ним дама — разнаряженная, в ярком платье, на высоких каблуках, но и без каблуков, пожалуй, на голову повыше Пашуты. Он не удивился нежданным гостям, но почувствовал неловкость за свой растелешенный вид и сразу подумал: видно, крепко у дамочки припёрло, раз способна вот так нагрянуть для знакомства. Степан Степанович поспешил объясниться:
— Мы тебе, Павел Данилович, звонили по телефону, да ты трубку не брал. Катерина Демидовна любезно пообещала Ёлочку по языку подтянуть. Она по-английски говорит, как мы с тобой по-русски.
— Ну уж! — басом возразила женщина. Пашуту она разглядывала откровенно и без стеснения, словно в магазин заглянула за покупкой. Что ей, интересно, наплёл про него двуличный инженер, от него ведь любой каверзы можно ждать. Он себе тайное веселье добывал, где только мог.
Пашута усадил их в комнате, а сам, похватав шмотки, на кухне переоделся и на скорую руку поскрёб подбородок электробритвой.
Степан Степанович таял в лукавой улыбке. Пашуте он тут же изложил причину внезапного визита. Оказывается, у Катерины Демидовны есть небольшая дачка, вернее, садовый участок с финским домиком, и на этой дачке образовалось множество неполадок: с электропроводкой и с водяным насосом, и всё такое прочее. Она давно ищет надёжного человека, чтобы тот привёл всё это в порядок, и, естественно, Степан Степанович порекомендовал своего друга, прекрасного мастера, который при этом и не сдерёт втридорога.
— А что именно с насосом, Катерина Демидовна? — поинтересовался Пашута, не веря ни одному слову расшалившегося инженера.
— Ой, да разве я в этом смыслю! То течёт вода, то не течёт. Приходил один деятель, полдня прокопался, взял с меня четвертной, а назавтра то же самое. Намучилась я, ей-богу!
