- Потому что я работал, в отличие от тебя. А еда только для тех, кто трудится! - выкрикнул Исери и, резко подорвавшись с места, бросился наперерез брату, не подпуская его к очагу.
Ашарх остановился и скрестил руки на груди, начав злобным взглядом буравить младшего, который сразу же ответил ему неприличным жестом из сложенных пальцев.
- Почему у тебя кровь на руке? - неожиданно заметил Аш и напрягся. - Опять со своими недалекими дружками душил кошек? Или змей полосовал?
- Они не недалекие! Не называй их так! Иначе однажды ночью мы и тебя задушим, если будешь так о них говорить!.. И эту глупую скотину Дымка, который меня укусил сегодня!
- Врешь. Дымок - смирный мерин. Что ты ему сделал, Исери? Признавайся!
- Да ничего я не делал! Он просто взял и укусил меня. Я это так не оставлю! Я тоже сделаю ему больно! - яростно выкрикнул младший брат и топнул грязным башмаком.
- Не смей трогать Дымка. Ты же знаешь, отец на будущей неделе поведет его на продажу.
- Отец со мной считается! Если я скажу, что Дымок бешеный, то его зарубят на месте. Потому что папа мне ферму оставит в наследство, а не тебе! - дразнился Исери, скорчив гримасу и показав язык. - Он сам мне сказал, что больше не видит в тебе хорошего наследника!
- Мне и не нужна эта проклятая ферма, - произнес Ашарх и отступил на шаг назад, но младший брат все продолжал кривляться, словно ему это доставляло несказанное удовольствие.
- Ферма - мне! Ферма - мне! А тебя с книжками твоими нудными я выгоню за порог! Будешь на улице сопли этой бумагой себе подтирать.
Мальчика было уже не остановиться, он мерзко хихикал и тыкал грязными пальцами в старшего брата:
- А потом подохнешь от голода где-нибудь в овраге, и о тебе, как о слюнтяйке-Маре никто здесь и не вспомнит!..
Ашарх жестко схватил за грудки Исери и приподнял его над полом, угрожающе сжав зубы.
- Не смей так говорить о сестре! Она была лучше вас всех вместе взятых! - Аш кричал. Он был в ярости.
- Слабачкой она была и размазней, как и ты. Умерла - и слава богу. Одним ртом меньше.
***
Ашарх проснулся рано утром в холодном поту, едва осознавая, что он находился в избе тети Лантеи, а не в старом родительском доме посреди южных степей.
Умерла - и слава богу. Одним ртом меньше.
Эти слова профессор никогда не позволял себе забыть. Прошло уже столько лет с той, казалось бы, обычной семейной ссоры, но воспоминания все еще были ярки, а обида ничуть не стала слабее. Через два года после того разговора Аш ушел из дома исполнять свою мечту. Он оставил за спиной маленькую покосившуюся избу, пропитанную нестерпимой вонью навоза и необъяснимой людской озлобленностью, бросил отца и мать, так и не принявших его выбор. Там же осталась его нескладная старшая сестра Линетта, которую никто не брал замуж, и младший брат Исери, за два года превратившийся в жестокое чудовище, избивавшее детей и калечившее животных ради удовольствия. Ашарх оставил в выжженных солнцем степях даже память о бедном мерине Дымке, которому Исери выколол глаз крючком для чистки копыт в качестве мести за укушенную руку.
Но слова брата об умершей сестре Аш тогда забрал с собой и хранил их в самом темном уголке своего сердца многие годы. Он никогда не простил бы Исери за них.
Утром на легкую задумчивость профессора никто даже не обратил внимания. Не сразу, но марево дурного сна-воспоминания все же развеялось, хоть и оставило после себя гнилое послевкусие где-то на корне языке практически на весь день. Лантея и Чият были сосредоточены на сборах: женщины проверяли сумки, набитые провизией, сменной одеждой и теплыми одеялами, пытались наспех перерисовать на клочок бумаги давно позабытый обеими маршрут через узкий горный перевал, представлявший собой самый короткий путь к пустыням Асвен. Стараясь не мешаться и никого не отвлекать, Аш наспех позавтракал, переплел свою длинную косу и с неудовольствием пригладил недельную густую щетину перед крошечным зеркальцем, висевшим над умывальником. Давно он не отпускал бороду, и оттого очень удивился, что его исхудалое лицо стало выглядеть неожиданно суровым благодаря небритости.
Когда путешественники покидали дом, то солнце еще даже не показалось из-за восточной части горного хребта. Чият долго и нежно обнимала племянницу, гладя ее по голове и нашептывая какие-то наставления. С горечью наблюдая за этой сценой, профессор чувствовал невольную обиду за свою спутницу, которая даже не подозревала, что это были последние мгновения, которые она проводила с тетей. И больше всего Ашарха печалил запрет, наложенный Чият на его уста, - девушка ничего не должна была узнать раньше времени, чтобы, поддавшись эмоциям, она не посмела вернуться обратно к своей родственнице. Седовласая хозяйка дома желала принять смерть в одиночестве, наедине со своей трусостью.
- Берегите ее, профессор, пуще собственной жизни... Иначе, поверьте мне, я буду беспокойным духом преследовать вас до самой вашей кончины, - на прощание прошептала Чият на ухо мужчине, одарив его сдержанным поцелуем в щеку. Словно сама смерть коснулась его кожи своими сухими безжизненными губами.
Аш кисло скривился, отступая к калитке, у которой его уже ждала сосредоточенная Лантея. Подобного рода угрожающие обещания его ничуть не радовали, но почему-то в серьезность слов тети верилось безоговорочно. Поправив на плечах дарованный Чият старый серый плащ в заплатках, профессор крепче намотал на кулак ремни походного мешка и покинул скромную обитель отшельницы, спрятанную в осиновой роще. Худая высокая девушка с седыми волосами, собранными в две косы, и смуглокожий преподаватель истории с чуть уставшим взглядом болотных глаз бок о бок двинулись к подножию Мавларского хребта.
А за их спинами на пороге избы стояла сгорбившаяся, словно во мгновение ока постаревшая на десятки лет, осунувшаяся женщина в темно-зеленом сарафане и махала вослед путникам уголком своего пухового платка. И никто не знал, как неистово она молилась в тот момент своей мудрой богине, чтобы щемящая тоска в сердце от этого последнего расставания стала хоть немного легче.
