— Возможно, ты прав… — снова соглашаюсь с Роджером, потому что не желаю больше терять времени на пустые препирательства и зову его за собой: — Идём, покажу, где ванная.
***
Сижу на бортике и задумчиво наблюдаю, как наполняется ванна, расточительство, конечно, огромное, но, боюсь, под душем он не ототрет себя как следует. Лью из бутылочки побольше ароматной пены, может, хоть это перебьет жуткий запах, а то в противном случае останется только хлорамин. Даю Роджеру время вдоволь настесняться, перестать строить из себя девственницу, и, наконец, раздеться. Не собираюсь я пялиться и посягать на его честь, делать мне больше нечего. Но все же терпеливо жду и украдкой улыбаюсь. Выключаю кран и выглядываю в коридор. Стоит все еще одетый, пунцовый от смущения, теребит в руках свитер и отводит глаза.
— Ну, чего ты?
— Выйди, пожалуйста, я сам…
Усмехаюсь и уступаю ему место. Заходит робко и шарит взглядом по полу, не зная, куда бросить свое тряпье. Указываю ему на пустую корзину для белья и рассказываю, где что лежит. Нахожу в шкафчике запасную зубную щетку, вытаскиваю следом полотенце и выхожу. Кидаю через плечо: «Сейчас подыщу тебе что-нибудь» и оставляю его одного. Иду в спальню, достаю из комода новые боксеры, в шкафу выискиваю подходящую футболку, хлопковые домашние штаны и возвращаюсь. Роджер все так же дрожит застывшим изваянием посреди ванной и, не мигая, смотрит в одну точку, прямиком на возвышающуюся пенную шапку.
— Держи, вот вещи, надеюсь, подойдут. И вымойся хорошенько. Можешь не торопиться…
— Боишься, что я блохастый?
Хмыкаю и качаю головой. Да, именно так я и думаю. Вряд ли в подворотне у него имеется персональный душ. Но предпочитаю не отвечать на колкость, потому что эту словесную дуэль я безнадежно проиграю. Уж больно острый язычок у этого мальчишки. Опять же будем спорить, вода остынет…
— Если что — зови! — бросаю напоследок и даже не удивляюсь, когда в спину летит ядовитая шпилька:
— Зачем? Спинку мне потрешь? — и ухмыляется опять нагло.
— Могу и потереть.
Оглядываю его с интересом и снисходительной усмешкой. Нет, ну каков нахал! Осмелел звереныш. Наконец выхожу и прикрываю за собой дверь. Слышу щелчок задвижки и, уже не скрываясь, смеюсь.
***
Пока мой гость приводит себя в человеческий вид, я разбираю сумку, которую брал в поездку. Чистую одежду раскладываю по местам, все, что необходимо отправить в химчистку — в отдельную стопку; нужные документы и методички оставляю на компьютерном столе, решая разобраться с этим позже. Делаю пару звонков по работе, пока время еще позволяет и, наконец, заказываю еду. В магазин, конечно же не зашел, да и когда бы, если как одурелый носился по лужам за мелким засранцем. А в холодильнике, как и всегда после поездок, разве что бутылка масла имеется, несколько яиц, возможно молоко, и то, если его не выбросила домработница, оно точно скисло, да упаковка минеральной воды. Негусто, и вряд ли этим накормишь постоянно голодающего подростка. Можно было сбегать в местный супермаркет, но готовить что-то существенное долго и, честно говоря, сил нет. Устал…
Спускаюсь в гостиную, и мое внимание привлекает оставленный на стуле рюкзак. Я знаю, что копаться в чужих вещах — верх неприличия и признак дурных манер, а мои родители, — спасибо им, — все-таки достойно меня воспитали, к тому же, копаться в вещах бродяги еще и довольно неприятное занятие. Но, глядя на этот рюкзак, я забываю не только о воспитании, но и о брезгливости, да и причина у меня самая уважительная. Поэтому, игнорируя угрызения совести, расстегиваю молнию и лезу внутрь.
Какая-то одежда, даже чистая вроде, но очень изношенная, потрёпанный томик Керуака — хмыкаю и улыбаюсь — надо же! Это как нужно любить книгу, чтобы она сопровождала человека во всех его злоключениях? Хотя, чего я удивляюсь? Я, например, тоже таскаю с собой сборник стихов Шелли, а под подушкой держу Китса. У каждого своя тайная, романтическая страсть. Но я удивлен, что Роджер открылся для меня с неожиданной стороны, безусловно, приятной. Книгу кладу сверху на одежду и продолжаю маленькое расследование.
Перепутанные вусмерть старые наушники с трещиной на правом динамике тесно переплелись с парой дешевых пластиковых бритвенных станков, совсем новых, их я так и оставляю, даже не пытаясь распутать. Затем вытаскиваю выжатый почти насухо, скрученный тюбик зубной пасты, зубную щетку, которую выкинуть стоило бы еще год назад, перочинный ножик, красивый, с гравировкой, вероятно, украденный, а может, наоборот — кем-то подаренный, мятую пачку сигарет и паспорт с вложенными в него какими-то бумажками. На дне остается всякий мусор, обертки от еды, крошки, да немного блестящих монеток. Складываю все обратно в том же порядке, а вот документы решаю изучить поподробнее.
Паспорт детский, в нем фотография маленького Роджера, розовощекого, улыбающегося, с растрёпанными вихрами и лучистыми голубыми глазами, но пустой — ни одного штампа. Видимо, планировали съездить куда-то за пределы страны, но так и не получилось. Сложенный в несколько раз листочек оказался свидетельством о рождении{?}[Британскими властями выдается два документа при регистрации рождения ребенка, свидетельство о рождении — Certificate of Birth, — где указаны имя, дата и место рождения, но нет сведений о родителях, и копия актовой записи -Certified Copy of an Entry, — где указаны имя, дата и место рождения и сведения о родителях. У Роджера первый вариант.]. Читаю имя, дату рождения, перечитываю еще раз, ничего не понимая, хмурюсь и резко выдыхаю. Снова открываю паспорт и сравниваю записи. Откуда-то из середины выскальзывает и беззвучно падает на пол пластиковая карточка. Поднимаю и вглядываюсь — совсем новая, полученная чуть больше двух лет назад CitizenCard, на которой четко прописаны то же имя и та же дата рождения, что и в свидетельстве. Остатки сомнений тут же исчезают.
Обманул, гаденыш! Восемнадцать значит? Судя по документам, а они, надеюсь, настоящие, ему только-только семнадцать исполнилось, всего-то два месяца прошло. Потрясающе! И что мне теперь с ним делать? На улицу его отпускать нельзя, а если обращусь в социальную службу, то его тут же заберут, а он… он точно меня возненавидит, да и весь мир в придачу, и после такого наверняка перестанет верить людям. Дальше рассматривать документы смысла нет, все равно ничего не изменится, поэтому складываю все, как было, и убираю в рюкзак.
В раздумье опускаюсь на диван. Где бы Роджер ни проживал раньше, сейчас он находится в моей квартире, отмокает в моей ванне, моет свои лохмы моим шампунем, чистит зубы моей пастой и, что самое важное, находится под моей защитой, и даже не подозревает, что буквально в эту минуту взваливает на мою шею большую проблему. Хотя, чего уж там… если и быть честным до конца — я сам взвалил на себя эту проблему, притащив его в свой дом. Разве я мог предположить, что он меня обманет? Но внутренний голос — голос моей неспящей совести, отчетливо зудит, что я поступил правильно.
Поднимаюсь к себе в спальню и переодеваюсь. Решаю все выяснения оставить на потом, когда поест и немного придет в себя. Когда мы оба придем в себя — слишком много впечатлений для одного вечера.
Спустя час выходит из ванной в моей предсказуемо мешковатой одежде, несуразно сидящей на его тощем, как скелет, теле. Ничего, зато все чистое. Расслабленный и разрумянившийся, с подозрительно покрасневшими, неестественно огромными глазами на исхудавшем лице, отмытый до скрипа и какой-то другой совсем, словно я не его вытащил с улицы. А он и вправду симпатичный, на такого я бы, пожалуй, обратил внимание, если бы… В голове мелькает странная непрошенная мысль, но я не позволяю ей обрести форму.
— Ну как? Порядок? — Кивает и растерянно озирается, не понимая, куда себя деть. — Спускайся в гостиную, можешь телевизор включить, и собери свою одежду в пакет, я оставил его рядом с твоим рюкзаком, завтра отнесу в химчистку. А я пока приму душ. И, кстати, скоро должны привезти наш ужин из ресторана. Надеюсь, тебе нравится средиземноморская кухня? — Равнодушно пожимает плечами, и я усмехаюсь. Ну, конечно, откуда ж ему знать. — Когда придет курьер, открой, пожалуйста, дверь и забери заказ. Все оплачено. Я недолго, не скучай.
