– Постараюсь. А зачем?
– Я думаю ненадолго уехать.
– Ты приглашаешь меня с собой?
– Я вроде так и сказал, нет?
Очень окольным образом, но я знал, что с ним лучше не спорить.
– Я с удоволь…
Он жестом остановил меня.
– Не спеши соглашаться, прелесть. Сначала мне надо предупредить тебя, что со мной будет совсем не весело. Я буду капризным, угрюмым, раздражительным и чудовищно неуравновешенным. Ты должен пообещать, что не станешь обижаться, каким бы скверным ни было мое поведение.
– Ты скажешь, почему будешь капризным, угрюмым, раздражительным и неуравновешенным?
Он улыбнулся мне – уголками губ.
– Возможно. Со временем.
– И тем не менее ты хочешь, чтобы я поехал?
Он вновь уставился в стол, а пряди волос заблокировали от меня выражение его лица.
– Очень.
– Хорошо, – сказал я, – но за себя я буду платить сам.
Этим я вынудил его поднять голову и закатить глаза.
– Прелесть, серьезно. Это совершенно лишнее и только еще больше усложнит мороку с бронированием.
– Тогда я никуда не поеду.
– Солнце, не будь ты таким занудой. Ты ведь сказал, что хочешь поехать.
– Только в том случае, если ты прекратишь упираться насчет денег. Ты же знаешь, насколько я не люблю, когда ты так делаешь.
Он по-прежнему не понимал – и вряд ли когда-нибудь смог бы понять, – почему моя гордость не разрешает ему оплачивать каждый наш чек.
С минуту он обдумывал мои слова.
– Ладно, – наконец сказал он. – Билеты я куплю сам, потому что хочу, чтобы это был сюрприз. Ты можешь платить за еду, если для тебя это настолько важно…
– Важно.
– …а расходы на гостиницу поделим пополам. Так тебя устроит?
– Устроит.
– Слава богу, – с преувеличенным облегчением выдохнул он. – Господи, иногда я не понимаю, во имя чего я тебя терплю.
***
Теперь, когда я больше не мотался по всей стране, мое – и наше – расписание стало стабильным. С понедельника по четверг он ждал меня дома, а выходные мы всегда проводили у него. Вскоре я сделал открытие, что и он перестал куда-либо уезжать. Я не заметил, в какой момент это прекратилось. И не понимал, из-за чего – из-за меня? – но по опыту знал, что лучше не спрашивать. Он бы в любом случае ответил, что я тут совсем не причем.
Тем временем приближалась дата нашего загадочного путешествия. Меня раздирало любопытство, но он упорно отказывался говорить, куда мы поедем. Сказал только, что мне понадобится один костюм, и что погода будет умеренной. Наконец наступила пятница, и я заехал за ним по дороге в аэропорт.
Когда он сказал, что будет угрюмым и раздражительным, я не поверил – просто потому, что редко видел его в каком-либо ином, помимо его обычного манерного и насмешливого, расположении духа. Однако шли недели, и он становился все менее похож на себя. И сегодня все стало совсем плохо. По дороге в аэропорт он молчал. И только у стойки регистрации вручил наконец-таки мне билет.
– Нью-Йорк? – удивленно прочел я. – Мы едем к тебе в Хэмптонс?
– Не в этот раз, солнце.
Никаких подробностей я не узнал, поскольку он явно не был к ним расположен, да и женщина за стойкой попросила наши билеты и документы.
Первым она зарегистрировала Коула и, возвращая ему билет, сказала:
– Приятного путешествия, мистер Дэвенпорт.
Я с удивлением оглянулся на него. Он стоял, опустив голову, в своей уже привычной для меня манере скрывая покрасневшие щеки.
– Дэвенпорт?
– Что «Дэвенпорт»?
– Почему она так сказала?
– Потому что меня так зовут!
– Но я думал…
– Господи боже, – оборвал меня он, – не разводи шумиху!
Тут и я заметил, что женщина за стойкой с подозрением к нам прислушивается, и решил отложить эту тему. По крайней мере, пока. Сдав багаж, мы встали в очередь на досмотр, которая оказалась на удивление короткой. Я все ждал какого-то объяснения. Он же, отказываясь смотреть в мою сторону, упорно молчал.
Когда мы сели в зоне ожидания у нашего выхода, я не выдержал.
– Коул, ты правда не собираешься говорить, почему тебя назвали мистером Дэвенпортом?
Он откинул челку и наградил меня красноречивым взглядом, сообщающим, что я не просто идиот, но в придачу идиот доставучий.
– Я уже говорил. Потому что так написано на моих правах.
– Я думал, твоя фамилия – Фентон.
Он отвернулся, снова заслонив волосами выражение своего лица.
– Так и есть.
– Ты нарочно секретничаешь?
– А ты нарочно тупишь?
– Ладно, – сказал я, еле удерживаясь от смеха. – Не хочешь – не говори.
Мы посидели в молчании минуту. Или две. Наконец он картинно вздохнул и настороженно на меня покосился.
– Мое полное имя – Коул Николас Фентон Дэвенпорт Третий.
От неожиданности я громко расхохотался, но, завидев на его лице крайнее смущение, сразу умолк.
– О-о… хм… Вау.
– Ужасно вычурно, правда?
– О да.
– Теперь ты понимаешь, почему я предпочитаю представляться короче. Иначе я начинаю чувствовать себя претенциозным.
– Да и выглядеть тоже.
Он закатил глаза.
– Не усугубляй, солнце.
Тут на посадку пригласили пассажиров первого класса, и если я по привычке проигнорировал объявление, то Коул встал. Я поднял на него удивленный взгляд.
– Ты идешь? – спросил он.
– Мы что, летим первым классом?
– Господи боже, ну разумеется! – сказал он, и мне пришлось спешно подхватывать свою сумку и догонять его.
– Никогда не летал первым классом, – признался я, когда мы нашли наши места. – И никогда не летал на диване.
Сев на место возле окна, он сразу закутался в плед, прислонился к стене и, весь съежившись, устремил взгляд на взлетную полосу. Я был почти уверен, что невозможность снять обувь сводила его с ума.
– Все хорошо? – спросил его я.
– Нормально, – ответил он тихо. – Я предупреждал, что буду неуравновешенным.
– Ничего, – сказал я. – Просто я не знаю, стоит ли пробовать развеселить тебя или оставить в покое.
– Я тоже не знаю, солнце. Но я рад, то ты здесь.
Меня тронуло это простое признание – настолько искреннее, настолько на него не похожее. Мне захотелось переместиться из самолета, где мимо нас проходила бесконечная цепочка людей, туда, где я мог бы обнять его и вернуть на его лицо улыбку. За неимением лучшего я положил руку ему на колено. А он накрыл ее своей и сплелся со мной пальцами.
– Я тоже рад, – сказал я.
Перелет из Финикса в Нью-Йорк длился почти шесть часов. Первую половину он в основном молчал. Я читал журнал и не трогал его. Спустя три часа в воздухе он внезапно спросил:
– Как звали твою маму?
Я удивленно обернулся к нему. Он так и смотрел в окно.
– А что?
Он молчал, но, когда я уже начал думать, что не дождусь ответа, вздохнул и искоса взглянул на меня.
– Я читал карточки.
На полсекунды мне показалось, что он имеет в виду какое-то гадание, но потом я вспомнил коробку с рецептами. Я не думал о ней с того самого дня, как отдал ее ему.
– Да? – мягко подтолкнул я его к продолжению.
Он выглядел таким неуверенным в себе. Что было для него нетипично. Опустив голову, он перевел взгляд на свои колени, и упавшая завеса волос снова спрятала от меня его глаза.
– У меня такое чувство, словно я ее знаю, – сказал он негромко. – Понимаю, звучит глупо, но тем не менее. Я знаю, как она выглядела – по фотографиям у тебя дома. И я столько всего узнал о ней из ее рецептов.
– Например?
– Например, что она любила чеснок. Что ее любимым десертом был тыквенный пирог и что ей нравился лимонный крем, а вот что бы то ни было с кокосом она не жаловала. Я узнал, что она убирала отовсюду зеленый перец…
– Из-за меня. Я не ел его, – пробормотал я, а он продолжал, словно не замечая:
– …а свою запеканку с тунцом она украшала по верху чипсами со сметаной и луком. Я узнал, что она добавляла в суп-гуляш творог и что она никогда не пекла пирогов с корочкой. Я узнал, что чаще всего прочего она готовила бефстроганов…
