Так или иначе, Джим был Крису очень благодарен - за умение вовремя прийти и сказать то, что нужно именно сейчас.
Когда Кристофер ушел, Джим действительно почувствовал себя лучше. В шоте плавали отблески света, стекающий по глотке алкоголь походил на проглоченную жидкую звезду: тоже обжигал, тоже дарил спокойствие.
Почувствовав дурноту, Кирк вышел из бара и поплелся в студгородок, с трудом ворочая тяжелыми мыслями.
Он отрицал это целых три месяца: то яростно, то презрительно, то безнадежно. Искал что-то в глазах и объятьях тех, кто приходил к нему. Нежнее смотрел на темноглазых брюнеток и напряженно вслушивался в их стоны, ища хоть один похожий. Без толку.
Даже Боунс заметил то разочарование, которое преследовало Джима по утрам после таких ночей. То ли догадался, то ли неудачный брак и впрямь чему-то его научил, но он, изменив ворчливой манере, изрек:
- Это сильнее тебя, не сопротивляйся.
- Хренова иллюзия и ошибка, - согласно вздохнул Джим; оба к теме больше не возвращались: Кирк не делился, а Леонард и сам плохо управлялся с сильными чувствами.
С любовью точно.
Пьяная походка выравнивалась; в студгородке Джим снова поднял голову к небу. Рассвет уже занимался, да и городские огни не давали увидеть часть звезд… Одна упала, и он зажмурился, загадывая желание, как в детстве.
Беспомощность, сколько беспомощности. Именно то, что он ненавидел больше всего - сценарии, в которых ты ничего не можешь сделать, а значит, и выиграть не можешь.
Джим не любил и не умел ощущать себя чьим-то стыдом. Ни мать, ни отчим, ни даже задира-Сэм, что бы ни делали, никогда не стыдились за него. Пайк не стыдился за него, скорее уж, гордился; а если были странные истории, все больше смеялся, списывая на юный пыл. Даже Боунс в глубине души не стыдился его, несмотря на то, что умел театрально закрывать лицо руками, закатывать глаза и всячески намекать на идиотизм собеседника.
Почему Споку было стыдно?
Джим не слепой, он чувствовал, как Спок реагировал на него, а субординация… Как будто Джиму было бы впервой притворяться, что все идет как идет, и никто ни с кем не спит - да половина Академии делала точно так же! Преподаватели тоже люди - и тоже спят с мужьями, женами, друг с другом… иногда и с учениками, хоть об этом и молчат! Почему этот чертов Спок думает, что он какой-то особенный?
Ноги сами несли его к офицерскому корпусу. Джим не был достаточно пьян, чтобы вломиться к Споку просто так, но и не был достаточно трезв, чтобы дождаться утра.
Коммандер Спок открыл через пять минут - такой же собранный и строгий, каким был днем, разве что одежда другая. Из квартиры несло вулканскими благовониями и жарким воздухом.
- Кадет? Извольте объясниться, - проговорил он ровно.
- Хотите, чтобы все услышали? - усмехнулся Джим.
Спок, мгновенно поменявшись в лице и став настороженнее, огляделся и впустил его.
- Что вы себе позволяете? - снова спросил он, на сей раз далеко не так спокойно.
О, Джим чувствовал, как шевелится в вулканце возмущение. Да, вот он сделал шаг назад, к шкафу, и уверенность из взгляда начала исчезать.
- Ты меня боишься? - плевал Джим на субординацию, он не для того пришел.
А для чего, и сам не знал.
- Я не боюсь вас, но… - глаза Спока сфокусировались на Кирке и тут же взгляд скользнул в сторону. - Это нарушение Устава, способствующее распространению многочисленных порочащих слухов…
- Так вот чего ты боишься! - фыркнул Джим хищно. - И я все три месяца чувствовал себя дерьмом, только потому что правильный вулканец испугался слухов?
- Нарушение Устава - это серьезное…
- Я устал болтать, - все три месяца снова всплыли в голове Джима одним неприятным комком. - Я помню, каким ты можешь быть.
Кажется, его снова несло, словно рядом со Споком он уже не мог контролировать речь и просто озвучивал все, что приходило в голову. Чем ближе, тем тише, но сокровеннее.
Вулканец наконец поднял на него глаза, темные, как ночное небо, и свет от ночника пускал по ним звездные блики, окончательно сносящие Кирку крышу. Опять.
Вот руки тянутся, как к видению, но находят, наконец находят не сон, а живую плоть. Джим слышал, как часто Спок задышал. Просто обняв его, он так ясно чувствовал ответ, как будто был сверхчувствительным передатчиком.
Он три месяца мучился из-за какой-то ерунды в голове Спока, он устал и больше не хотел проигрывать себе самому…
Когда руки Спока сомкнулись вокруг него надежнейшей из всех цепей, Джим понял, что победил - хотя бы на эту ночь.
А когда вокруг его члена сомкнулись тонкие нервные пальцы, Джим понял, что звезды впервые его услышали.
Последний этой ночью метеор стремительно сгорел в атмосфере, и его блик слизал один из первых лучей солнца.
У Джима в груди зажглась крохотная собственная звездочка - острое ухо Спока покоилось на его плече.
========== Когда пришла осень ==========
You were strong and I was not
My illusion my mistake
I was careless I forgot
I did
James Arthur «Impossible»
У осени холодные руки и сердце не теплее. Осень приходит по дороге из опавших листьев и, шурша подолом вдовьего платья, качает головой, делает всех грустными и нервными.
Однако Джиму с осенью повезло больше - она была его доктором, его психиатром, залечивающим августовскую тоску и ее последствия. Словно отвечая золоту листвы, золото волос Кирка сияло ярче, и осень гладила его по голове, успокаивая еще недавно мятущуюся душу. Джим не знал осени фигуральной - той, что селится в груди, - а знал только осень фактическую.
Но в этом году все осенние черти вцепились в его душу когтями-скальпелями и замерли так на долгие недели.
Леонард вошел в комнату, устало плюхнулся на кровать и лишь потом огляделся, присвистнув.
- Это ж какой черт в тебя вселился, малец?
Обычный залихватский бардак комнаты куда-то подевался. Лен точно помнил, что этих стульев тут не было - или подождите-ка, так эти кучи шмотья и были стульями? А вон те статуэтки откуда взялись? Ах ты ж черт, а он думал, это подставки, и вешал на них всякую дрянь… На золотых фигурках сверкали надписи «Джеймсу Тиберию Кирку за то-то». И учебники рядками на полках, дела-то совсем плохи… И как теперь носки искать? Строго говоря, общая куча в углу не очень вдохновляла, но какая разница, если они одинаковые и чистые? Даже календарь прошлогодний выкинул, паршивец.
Кирк поднял на него ясные голубые глаза, такие серьезные, каких Маккой давно не видел.
- Заняться было нечем, - буркнул он неохотно.
- Вчерашний день искал? - проворчал тот себе под нос.
«Вчерашнего себя», - мысленно поправил Джим, но вслух ничего не сказал, слепо уставившись в учебник.
- Что стряслось-то? - вздохнул Маккой.
- Ничего, Лен, - бездумно ответил Кирк, и Леонард чуть не подавился очередным ругательством.
- Да никак ты болен, Джимми-бой? Где твое дурацкое «Боунс»?
- Все тут же, Боунс, если хочешь, - все так же отсутствующе отозвался Кирк.
Маккой вздохнул. Вот всегда так. Чертов мальчишка настолько упрям и непредсказуем, что о причинах его поступков можно только догадываться - сам никогда не скажет.
Леонард, кажется, был одним из немногих, кто философски относился к образу жизни Кирка: все выкрутасы, загулы и изобретательность он воспринимал скорее как здоровую норму молодого парня; с Кирком было хлопотно, но весело жить рядом. Не то чтобы Маккой смеялся или участвовал, но внутри он был доволен - с этим пацаном никогда не соскучишься. К слову сказать, веселья иногда перепадало и в прямом смысле - захаживающие к Джиму красотки в последнее время нуждались в утешении или просто в бокале виски, раз уж сам Кирк постоянно отсутствовал.
Видимо, причина как раз в этих отсутствиях.
- Кто-то втюрился по самые уши, - в пространство сообщил Маккой и увидел, как Джим вздрогнул.
Но не столько из-за попадания в яблочко, как думал Леонард, сколько из-за напоминания об ушах. Джим мог бы поклясться, что видел, как Спок повел ухом как-то раз - хотя тот и отрицал.
