От восторга хочу побыстрее смотаться до какого-нибудь супермаркета. Картинки того, что мне хочется, слишком резво мелькают перед глазами и не дают сосредоточиться на чем-то определенном. Решаю разобраться по пути и, забрав пакет с остатками еды, выметаюсь в дождливые сумерки, припуская со всех ног подальше. Боюсь, как бы не одумался, что так расщедрился и не отобрал деньги. Сто фунтов — это же огромные деньжищи! Я давно таких не держал в руках. Этот кудрявый либо идиот, либо очень богатый идиот. Конечно, он красивый и весь из себя джентльмен, но я почему-то робею перед ним и… боюсь.
Мечтательно цокаю языком, перебирая в уме все, что смогу купить.
В первую очередь, конечно, сигарет — нестерпимо тянуло курить. А последний раз, помнится, курил еще в начале осени, и то это была пара ничтожных затяжек какого-то самодельного дерьма. Можно взять каких-нибудь подешевле, зато целую пачку, чтобы надолго хватило. Очень хотелось любимых «Мальборо», но отдавать за них почти пятнадцать фунтов было жалко. А еще, пожалуй, куплю пива и чипсов — устрою себе маленький праздник, нечасто попадаются такие щедрые люди. На этом я утихомирил разгулявшееся было воображение, потому что от внезапно привалившего счастья есть риск потратить все сразу. А я ведь не дурак! Остальное, здраво рассудив, собираюсь растянуть как можно дольше, покупая только еду.
***
В притон с такими деньгами соваться рискованно, там их сразу отберут, да еще и побьют до кучи. Можно, конечно, податься к Тиму, моему товарищу по несчастью, в его подвальчик, где тот обычно обитает — именно с ним я провел первые месяцы, как пустился в бега. Он будет рад, без сомнения. Но тогда придется делиться едой со всеми, кто там ошивается. И прощай мои денежки. И дело не в жадности, я жадным никогда не был, зато очень хорошо понимаю, что такое голод. Уж лучше потратить все на себя. Поэтому сначала отправляюсь на одну из облюбованных мной свалок. Откапываю под грудой картона и тряпья свой припрятанный рюкзак с личными вещами: старой растянутой футболкой и такими же затасканными до дыр джинсами, закидываю его за плечи и плетусь в ближайший супермаркет.
В этом районе продавцы круглосуточных магазинов, привыкшие к частому появлению беспризорников, и мой до жути потасканный вид никого не удивляет, даже охранник у входа никак не реагирует, будто я невидимка. Смело подхожу к молодому парню за кассой, прошу пачку самых дешевых сигарет, ставлю на прилавок бутылку пива и пакет чипсов. Расплатившись, прячу покупки в рюкзак, на выходе, демонстративно размахивая перед носом охранника чеком, пусть не воображает, что я могу украсть, хотя нередко как раз этим и занимаюсь. Он раздраженно отмахивается, бурчит что-то обидное, но я пропускаю оскорбление мимо ушей и выхожу на улицу.
Единственное место, в котором я смогу спокойно отсидеться, никому не попадаясь на глаза, и где меня точно никто не потревожит — коллектор, случайно обнаруженный мной в прошлую зиму. Вот туда я и направляюсь.
На самом «дне» не так уж плохо: несмотря на мерзкий запах нечистот, сырость и сквозняки, внутри довольно тихо, если не обращать внимание на шорохи и писк крыс, света достаточно, чтобы не шариться в потемках, места для ночлега немного, но я нашел небольшой выступ с сухой поверхностью, где и устроил себе лежанку. Но самое важное — не так холодно, как снаружи, на голову ничего не капает, а к запаху можно привыкнуть. Ко всему привыкаешь со временем, даже к дерьму.
Развешиваю вымокшую насквозь куртку на чуть теплую трубу, надеясь, что к утру просохнет, и сажусь на старый матрас, притащенный со свалки, закуриваю. Первая сигарета как бальзам на душу, конечно, не «Мальборо», но тоже неплохо. Вдыхаю дым поглубже, и голова начинает кружиться: вот что значит давно не курил. Делаю несколько глотков пива, хорошо становится почти сразу, мышцы расслабляются и чувствую, насколько сильно я вымотался за этот день.
Все-таки повезло мне найти это место, теперь есть где переждать холода, а если все удачно сложится, то и зиму здесь проведу. Конечно, не так весело, как в притоне, и не так удобно, как у Тима в подвальчике, зато тепло и безопасно. Надо будет навестить Джона, вдруг у его отца найдется подходящая работа, раз сегодня все обломилось. Сто фунтов, конечно, здорово, но до весны их все равно не растянешь, как ни старайся.
Выпиваю пиво, выкуриваю еще одну сигарету, не беспокоясь о таком расточительстве, вон их еще сколько, оставляю немного чипсов на утро, как и еду из кофейни, — кто знает, что приготовил мне завтрашний день? — и собираюсь поспать. В сон клонит жутко, потому что устал за день, потому что замерз нещадно, а сейчас отогрелся, еще и пива выпил — разморило. Укладываюсь на матрас и пялюсь в стенку тоннеля, рассматривая трещины и прислушиваясь к шорохам, да к журчанию воды вдалеке. Казалось, так устал, что стоит только голову приклонить, и сразу усну. Но черта с два! Сна словно и не бывало, и вместо того, чтобы попытаться заснуть, лежу и думаю о своих родных, по которым очень скучаю.
Особенно сильно тоска накатывает в Рождество, когда вижу счастливые семьи, улыбающиеся лица детей, и вспоминаю, как ходил с родителями на рождественскую службу в Собор Пресвятой Девы Марии, а после возвращались домой по праздничным улочкам, расцвеченным яркими огнями гирлянд. Папа обнимал маму за плечи, а мы с сестренкой бегали вокруг и радостно напевали: «Here We Come A-wassailing». Перед сном, когда мы ложились в свои мягкие кроватки, мама приносила молоко с корицей и печенье с апельсиновыми кусочками. А потом я рассказывал Клэр какую-нибудь интересную страшилку, которую сам же и выдумал, чтобы напугать мою чересчур впечатлительную сестру. Она залазила под одеяло почти полностью, наружу торчал только ее курносый, весь в веснушках, любопытный носик и расширенные от восторга и испуга глаза.
Горько улыбаюсь и ерзаю на комковатой слишком тонкой лежанке, пытаясь устроится поудобнее. Понимаю, что нигде и никогда мне не будет так хорошо и уютно, как в родном доме, уж точно не в этом душном и мрачном коллекторе, кишащем крысами и клопами. И я бы ни за что не сбежал, если бы мама мне поверила, если бы она меня поняла. Почему так случилось? Неужели ей проще было представить, что ее сын лживый педик, чем то, что…
***
Старшая школа Труро, в которой я обучался, не отличалась ни чем примечательным — те же мальчишки, те же девчонки, предметы и учителя точно такие же, как и во многих других школах Англии. Учился хорошо, прилежно выполнял домашние задания, и друзья у меня были, не сказать, что очень близкие, но одиночкой и изгоем себя не чувствовал. Просто я был не таким, как все, скорее не таким как многие, поскольку подозревал, что могу быть не единственным геем среди такой многочисленной толпы учеников.
Исподтишка наблюдая за другими парнями на переменах или в общих раздевалках, подмечая их улыбки и взгляды, тайком любуясь сильными руками, подтянутыми телами, и даже чувствуя терпкие, дурманящие запахи, я постепенно себя осознавал. Свою ориентацию я принял спокойно, без стыда и дурацких истерик — все равно ведь ничего не изменишь. Но все же старательно скрывал ото всех свой маленький секрет. И, как оказалось, не зря.
Все изменилось в один далеко не прекрасный день.
Его звали Энтони Миллер. Наверное, из всех будущих выпускников он особенно отличался по-настоящему внушительными габаритами — высокий под два метра ростом, накаченный амбал, и, по мнению многих девушек, таскавшихся за ним хвостиком, был красавчиком. Вот только его широкая белозубая улыбка не могла компенсировать полное отсутствие мозгов. Подозреваю, что именно благодаря спортивной стипендии или защите влиятельного папочки его и не выпнули из школы. По мне так он был обычным придурком, единственная заслуга которого в том, что он являлся хукером и звездой школьной команды по регби. Когда я смотрел на этого бугая в неизменном капюшоне, надвинутом на бритую макушку, мне почему-то всегда вспоминалась музыка из фильма «Звёздные войны», сопровождающая каждый шаг грозного и беспощадного Лорда Вейдера.
