Девочка бандита (СИ) - Мила Дрим

Основано на реальных событиях, но, пожалуйста, не расспрашивайте, как всё это было на самом деле.

Пролог

— Шлюха!

Пощечина обожгла меня, и я почувствовала во рту привкус крови.

Кажется, моим губам тоже досталось…

Они запульсировали, но эти неприятные ощущения были крошечными по сравнению с теми чувствами, что разрывали мне грудь.

Стараясь не показывать, как мне больно, я попятилась назад, однако новая порция пощечин прилетели ко мне.

— Шлюха! — повторил злой голос. — Что, плачешь? Где же твой принц? Ты всё еще думаешь, что нужна ему? Да он попользовался тобой!

1998, Россия

Я сжалась в комок, когда услышала грохот в коридоре.

Входная дверь с треском закрылась. Воздух затрясся от ругательств, и даже кран, до этого капающий в ванной, замер.

Кажется, даже мое напуганное сердце, и то перестало биться.

Так сильно я боялась.

От напряжения на лбу проступили капельки пота, так, если бы на улице стояла июльская жара.

Но за окном была октябрьская ночь. Холодная, напоминающая о грядущей зиме, которую в этом году обещали снежной и морозной.

Отопление в нашей пятиэтажке еще не включили, и потому каждую ночь я дрожала от холода.

Но сегодня причина для этой дрожи была в другом.

Мой отец вернулся пьяным. Впервые за два месяца папа напился.

И я чувствовала, что он был не в настроении.

— Лиза! — услышала с своё имя.

Я вцепилась в подушку, и мои пальцы свело от боли.

— Лиза!

Громкие шаги теперь раздавались со стороны кухни.

Так, значит отец завернул туда и ждет, когда я отыщу ему «заначку». Всё, как обычно.

Но я не хотела наливать ему, я вообще не хотела отзываться на его пьяный ор.

— Лиза! — в третий раз позвал папа, и до моего слуха донеслись шаркающие шаги.

— Витя, ну, что ты разорался? — голос бабушки был мягким, словно она разговаривала с неразумным ребенком.

Хотя, именно таким он и был, когда пил.

Капризным, злым, избалованным ребенком.

Но я допускала мысль, что даже будучи трезвым, папа всё чаще проявлялся, как маленький.

— Где эта?… — язык отца заплетался, и слова были еле различимы.

— Кто? Лиза? — уточнила бабушка.

В её голосе послышались учительские нотки. Учителем она и была — преподавала в музыкальной школе в хоре последние сорок лет.

— Нет! Маруся где?

Мое сердце забилось, как птица, когда я услышала имя своей матери.

Видимо, сегодня папа выпил слишком много, раз искал свою покойную жену.

— Витя, поздно уже, ложись, сынок, — тон бабушки снова стал ласковым.

Даже со мной она так ласково не разговаривала, хотя я догадывалась почему.

Дверь в ванную, застонав, открылась. Приглушенный, успокаивающий голос бабушки раздавался на фоне льющейся воды. Иногда был слышен и папин голос.

Кажется, он плакал.

Я уже не удивлялась. Так случалось каждый раз.

Когда отец напивался, он сперва становился злым, а затем его охватывала жалость.

Жалость к самому себе.

— Лиза! — крикнула бабушка спустя 10 минут. — Иди, убери за отцом.

А вот меня не жалели.

Свисток закипающего чайника вывел меня из утреннего оцепенения.

Я вздрогнула и едва не опрокинула сахарницу. Живо представив, сколько «эпитетов» получу в свою сторону от бабушки, если бы это случилось, я облегченно выдохнула и выключила чайник.

Наша кухня была маленькая, и почти всё находилось на расстоянии вытянутой руки. Таким же маленьким был холодильник, и треть его занимали бабушкины лекарства, которые она пила каждый день.

Не то чтобы бабушка была тяжело больна, но хронические болячки у неё имелись. Гастрит, гипертония, геморрой.

И всё на букву «г». Интересно, это намек, что наша жизнь тоже на буку «г»?

Заварив чай, я плюхнулась на стул. Он, угрожая развалиться, заскрипел. Стул был вдвое старше меня, а мне скоро должно было исполниться 18.

Возраст, который многие с трепетом ждут, вызывал у меня приступы отчаяния и ужаса.

Всё просто. Я не ощущала себя хозяйкой своей жизни. Несмотря на мои 170 см, ко мне относились как к ребенку.

Не особо любимому, но пока еще нужному.

А мне хотелось, чтобы со мной считались. Чтобы слышали — самые близкие мои люди, но то были лишь наивные мечты. Это в книгах и фильмах старшие в семье проявляют мудрость и понимание к подросткам. А в жизни все было иначе.

Никакой мудрости — по крайней мере по отношению ко мне — со стороны отца и бабушки я еще не видела.

Разве можно назвать нравоучения и приказы мудростью? По мне — нет.

Стараясь не пускать дальше эту мысль, я поднялась и налила себе чай. Моя чашка — с нарисованными на ней ягодами, когда-то принадлежала маме. Каждый раз, когда я пила из неё, я чувствовала себя чуть ближе к ней и ощущала себя немного сильнее.

То, что мне нужно было всегда.

Потому что каждый раз, когда папа напивался, мой, и без того хрупкий мир, разлетался на части. И не всегда я успевала достраивать его обратно, как отец вновь прикладывался к бутылке.

Ну, вот, снова о грустном…

Отгоняя от себя неприятные мысли, я сделала бутерброд. Тонкая пластинка масла и белый хлеб. Правда, после вчерашней ночи в горло кусок не лез. Я до сих пор ощущала ту ужасную вонь и липкую массу, которую мне пришлось убирать за отцом.

Потом я минут двадцать мыла руки, но если их удалось отмыть, то с памятью это было сделать невозможно.

Быстро позавтракав, я так же быстро убрала за собой и завернула в ванну. Стараясь не шуметь, закрыла дверь.

Но она, конечно же, противно заскрипела. Дверь, как и другие места в нашей квартире нуждались в починке.

Напротив входа висело старое зеркало, и потому мой взор уперся в собственное отражение.

Я выглядела не очень свежо.

Синие круги под глазами. Покрасневший нос — вот он, результат вчерашних слез, и к довершение всему, на подбородке краснел бугорок. Наверняка, к вечеру тут появится больнючий прыщ.

Замазать бы его тональным кремом, как учила Аленка. Только вот тональника у меня не было, а денег на него и другие неважные вещи мне не давали.

Ну, ничего. Сегодня у меня появится возможность наконец-то заработать свои первые рубли.

Я ободряюще улыбнулась собственному отражению.

У меня всё получится!

Ощущая разгорающееся волнение