Трейс нахмурился, словно тема кормления была ему неприятна, потом распрямил широкие плечи:
— Поскольку я не собираюсь опускаться до уровня Кармайкла, у нас все пройдет хорошо. Я уверен.
— Главное тут — ваше собственное позитивное отношение, — заверила она Трейса. — Улыбка тоже помогает делу. Знаете, они не должны видеть, что нам трудно.
Он поднял темную бровь:
— Мы ведь говорим о маленьком ребенке.
— Вот именно.
В ответ Трейс пробормотал нечто невразумительное, снова набрал на кончик ложечки немного пюре и предложил Микки. Мальчик не захотел есть. Он повернул голову налево, а когда его отец понес ложку в ту же сторону — направо.
— Эк! — С недовольным криком Микки оттолкнул руку Трейса. Капельки пюре оказались на груди отца. Тот мрачно посмотрел на свою недавно чистую белую майку.
— Хорошо, что вы сняли форменную рубашку, — заметила Ники в надежде заставить его видеть и положительную сторону ситуации. Ее усилия были вознаграждены кривой улыбкой.
Сосредоточив все внимание на Микки, Трейс сумел-таки положить ему в ротик порцию пюре.
Маленький красный язычок немедленно выпихнул еду обратно, а потом мальчик вдруг резко выдохнул воздух, и майка Трейса покрылась оранжевым горошком.
Папа и сын одинаково хмуро и упрямо уставились друг на друга. Ники подавила смешок.
— Вы тут старший, — напомнила она Трейсу и уже не удержалась от смеха, когда они оба повернули сердитые лица к ней. — Вы же не собираетесь сдаваться, правда?
— Нет. — Глаза Трейса сузились, но в их изумрудно-зеленой глубине она увидела легкую усмешку. Он повернулся к Микки. — Ну, малыш, больше не плеваться, договорились? Груши — вкусная вещь, так что открывай рот.
И Трейс слизнул грушевую кляксу со своей руки. Глазенки Микки заблестели, и он немедленно повторил движение отца — облизал свой кулачок.
— Мм! — сказала Ники и ободряюще улыбнулась.
— Мм! — повторил малыш и снова облизал свою ручонку.
— Смотрите! — В порыве радости она схватила Трейса за руку. — Он повторяет за вами. И ему нравится. Дайте Микки еще пюре.
Трейс уставился на ее пальцы. От огня в его глазах у Ники перехватило дыхание.
Никаких прикосновений!
Ники отдернула руку.
— Не забывайте, вы кормите завтраком вашего сына.
Его взгляд скользнул по ней, чувственный и одновременно напряженный. Ники охватил жар.
— Ну и что? — неожиданно заявил он. — Вы знаете статистику. Средний мужчина думает о сексе каждые столько-то секунд. Если мы не занимаемся сексом, то воображаем его.
От удивления Ники на миг лишилась дара речи, откинулась на спинку стула и скрестила руки на груди.
— Вот как? И, тем не менее, строгое выполнение всех правил требуется от меня.
Уголки его губ поднялись, однако он тут же сменил тему:
— Кроме того, мисс Родес, напоминаю, его имя — Кармайкл.
Трейс посмотрел на нее с упреком, и она поняла, что оговаривалась, и не однажды.
— Извините.
Девушка закусила губу, потом решила высказаться откровенно. Ей всегда было трудно хитрить. Очень часто она говорила не подумав, но честность делала жизнь проще.
— Я просто не могу называть его так. Уверяю вас, дело не в неуважении и не в том, что я не слежу за собой. Кармайкл — хорошее, красивое имя. Но мне оно кажется еще и холодным. Если бы я так обращалась к малышу, мне бы казалось, что я постоянно на него кричу. А Микки из-за столь резких перемен в его жизни нужны тепло, любовь, понимание.
И тут Ники смогла воочию увидеть применяемые шерифом Оливером методы ведения допроса: он сидел, откинувшись назад, и буквально буравил ее взглядом. Этот взгляд, казалось, пронизывал ее насквозь. Трейс все выяснял, все раскладывал по полочкам и делал выводы, причем без единого слова, не меняя выражения лица. Она уже готова была выдать самые свои большие и маленькие тайны, но понятия не имела, о чем думает он.
Наконец Трейс отвернулся от нее и стал обтирать сынишке личико.
Ники вздохнула свободно. Со страшным напряжением она ждала его ответа, надеясь, что они смогут уладить это дело мирно, так как действительно не могла обещать, что будет называть ребенка не симпатичным ей именем.
— Лесли Трейс.
— Что? — Ники уставилась на суровый профиль своего нанимателя. Его ответ был совершенно неожиданным. А когда он повернулся к ней, и его лицо осветила загадочная улыбка, она просто перестала что-либо понимать.
— Так мама называла меня, когда была недовольна.
Теперь его лицо было не суровым, а скорее веселым, понимающим. Она явно задела нужную струну, вызвала в нем воспоминания детства.
— Лесли Трейс? Звучит не слишком приятно. Вас это обижало?
Веселость исчезла.
— Когда мама нас оставила, я сказал отцу, что хочу зваться просто Трейсом. Он не возражал.
— Хорошо. Сколько вам было лет, когда она умерла?
— Я не говорил, что она умерла. Но это все равно. Мне было десять лет, когда она бросила меня и папу.
— Это очень тяжело. Вы с отцом, вероятно, были близки?
— Он умер перед тем, как я женился на Донне. Но мы не были по-настоящему близки. Отец не любил, так сказать, проявлять свои чувства.
— Вероятно, вы унаследовали это качество от него.
И как только Ники произнесла эти слова, она поняла, что все испортила.
Трейс встал и отодвинул стул двумя короткими, хорошо рассчитанными движениями.
— Да, унаследовал. — Прежде чем направиться к двери, он посмотрел на Микки. — Мне надо переодеться.
— Трейс! — Ники вскочила на ноги, но его уже не было в комнате. Она медленно опустилась на стул и встретила сердитый взгляд малыша. — Да, знаю, я все испортила.
Трейс смотрел на лежащий на столе отчет и напряженно ждал, когда медсестра назовет ему день и час визита к педиатру. Сегодня утром он обнаружил, что совершенно ничего не знает о состоянии здоровья своего ребенка, и это сильно расстроило его. Он передал заботы о Микки его бабушке Фрэн и думал, что поступил правильно. Фрэн и Оуэн только что потеряли дочь. Им нужен был кто-то, кто заполнил бы пустоту в их душе. А кто мог сделать это лучше, чем собственный новорожденный внук?
Он с легкостью убедил себя, что старики больше подходят для ухода за младенцем, чем полицейский из отдела по расследованию убийств без четкого графика работы и какого-либо опыта общения с детьми.
Конечно, он навещал их, привозил им деньги. Да и в Парадиз-Пайнз перебрался, чтобы заняться малышом. Но по сути, он просто оставил своего сына на руках женщины, измученной тоской по погибшей дочери.
