Она продала квартиру в Загорске. Деньги как ветром сдуло, тогда-то Марина и стала хлопотать о переводе Оли в свою больничку. Налево-направо пришлось совать последние квартирные деньги. А через два года Анна Петровна продала и трехкомнатную квартиру сына, нашлась, как яичко ко Христову дню, эта сиреневая двушка. Сирень и кованое железо на окнах от современного разбоя не оставили шансов другим вариантам.
Аля принесла платьице на бретельках, лиф в обтяжку, а юбка – из косых клиньев, один на другом.
– Я переоценила свое изящество, – сказала она Марине. – А ей будет самое то.
Оля влезала в платье, как-то стесняясь, осторожно, ткань тонкая, эдакая шелковая марля. Платье на Оле сидело как влитое. Тут-то Марина и обнаружила, что у племянницы фигурка славненькая, тоненькая, но не тощая, и грудочки таким хорошим холмиком стоят, как кофейные чашечки донышком вверх. Вот голые руки, правда, подкачали. Плети с мослами локтей плюс крупные, как у матери, кисти, они для женщины большой и породистой, а не такой лепестковой. И ступни тоже большие, тридцать восьмой размер, не меньше, но без примерки обувь брать нельзя, может, и тридцать девятый.
В таком виде, и не в постели, а на стуле принимала Оля Валентина Петровича, психотерапевта, науськанного теткой на нужный, правильный разговор.
– Молодцом! – сказал он, глядя на девушку. – На пять с плюсом.
Оля покраснела, будто чуяла какую-то другую правду о себе. Съежилась, натянула на плечи лжепавловопосадский платок, который принесла бабушка на случай опасных летних ветров. Эту неговоримую правду о себе самой девушка и ждала весь разговор, пока врач воспевал ей могучую человеческую выживаемость и опять же особенную русскую крепость духа. Именно это Оля несет в себе, так сказать, изначально, а остальное возрастет от жизни, образование там, профессия, ремесло, что понравится. Валентин Петрович на ремесло приседал особенно, потому как в цене сейчас умелость и рукотворный труд. Но, конечно, и компьютер. Без него теперь ни тпру ни ну… Овладеть им просто. Он взял в руки крупную кисть Оли и выпрямил ее длинные пальцы.
– Самое то! – сказал он. – Овладеешь клавиатурой в два счета, во время окончания школы. Экстернат теперь принят абсолютно на равных. Самые разные дети так именно и получают аттестат. И бедные, и богатые, и умные, и недоумки. Весь срез современного общества. Знания у тебя восстановятся быстро, сама не заметишь, как вспомнишь и Куликовскую битву, и…
– Тысяча триста восьмидесятый год, – пробормотала Оля.
– Вот! – воскликнул Валентин Петрович. – А я вот уже забыл навсегда. А совсем по-честному – и никогда не помнил. Твои подружки уже небось все в замуже.
– Я знаю, – ответила Оля. – У них уже дети.
– Это большой плюс твоей жизни. Ты молода, красива и у тебя все впереди.
Оля смутилась. Она каждое утро трогала рубцы на своем животе, она видела в зеркале сдвинутый с места пупок, она щупала шов, который тянулся с низа живота в самое что ни на есть деликатное место. Тетка скороговоркой сообщила ей, что несчастье навсегда избавило ее от ежемесячных кровей, и она тогда ответила:
– Ну, и слава богу!
Потом она нагляделась этих журналов и трусиков, которые на веревочках и едва прикрывают пипку, – ей их не носить. Начиталась способов предохранения от беременности, их оказалось не счесть. Вспомнила маму, которая объяснила ей в двенадцать лет, что менструация ничего не значит, она просто стадия в развитии. Как смена зубов, как волосы под мышкой и на лобке, как смена тембра голоса. И ничего больше. Ни-че-го! Мама так подчеркивала заурядность события, что она не понимала девчонок, которые так горячо делились этим, в сущности, неприятным пустяком в жизни. Она очень удивилась, когда узнала, что с этого незначащего момента можно уже и беременеть. В первый момент наивное дитя не связало это с существованием мальчиков, а когда осознала, то стала их сторониться в менструальные дни. Какая же она была дура! А ведь были игры в куклы. И девчонки клали клоунов на любимых куколок и требовали, чтобы те родили им ребеночка. Все, как говорится, мимо глаз.
Открытие пришло позже, когда в седьмом классе забеременела девчонка, которую мальчишки из старших классов вечно затаскивали в мужской туалет, откуда она выходила на раскоряченных ногах и с какими-то странно затуманенными глазами. Оля просто похолодела, как бы познав великую тайну бытия. Тайна билась в животе у малолетки, ее рвало от всего сразу, лицо пошло серо-коричневыми пятнами, а губы превратились в вывороченное сырое мясо.
Пока Валентин Петрович чирикал ей про мудрое медицинско-житейское, Оля думала о нежно-девичьем, способном превращаться в кошмар и ужас, и мысль, что у нее этого не будет, не была радостной, а была обидной и горькой.
– Медицина шагает вперед очень быстро. Все, чего мы не сумели сделать вчера, можно будет сделать завтра или послезавтра. Это не красное словцо, это правда. У меня, к сожалению, нет времени, но ты запомни слова: «клонирование», «суррогатная мать», я уже не говорю, что от швов твоих на животе можно будет избавиться, и будешь носить эти бикини, как все. Ты девочка красивая, тебе это пойдет.
Как он догадался, про что она думает?
Он же вышел как ужаленный. Он видел глаза Оли, понимал, что все его благоглупости прошли мимо цели. Что-то задело девчонку, и она нырнула в память прошлого, но что это было? У него не было времени вникать, в какой момент его победительно-побуждающих речей Оля отключилась и сидела замерев, слушая себя, а не его. В конце концов, сказал он себе, помочь понять себя в обстоятельствах новой жизни и есть главная задача психотерапевта. Значит, он отработал деньги. Он пробудил ее размышления.
Потом была примерка туфель, одних, других, третьих. Нашлась пара на каблучке с заостренным носиком-клювиком: на кончике была маленькая круглая дырочка. В нее как-то удобно ноготочком поместился второй палец, он был у нее чуть длиннее большого, тут и оказал свое превосходство.
Анна Петровна почти до обморока скребла и мыла квартиру. Конечно, хорошо бы обновить ее обоями, свежей краской окон и дверей, но на какие шиши это сделать? Точнее, шиши пока есть, но они на другое.
Тут недавно у нее случилась встреча с бывшим поклонником. Он ее не узнал. А стояли в очереди за яблоками через человека. И она была раньше него. Естественно для очереди – ее видеть. Она вот увидела, встрепенулась, даже подумала уйти, но он скользнул по ней ничего не признавшим глазом. Боже ты мой! А мечтали об общей старости. Но вот как получилось, к ней она пришла и расположилась уже навсегда, эдакая хозяйка-владелица ее души и тела. А он все еще шустрый, с хорошо обихоженными ногтями. Это ж где вела подсчет статистика, что мужики живут меньше? Во всяком случае его не посчитали. Но мысли ушли быстро. Это сейчас, встряхивая на улице пледы, вспомнила яблочную очередь.
