После того как Венди Клэруайн сообщила ему, что его статьей заинтересовался журнал, он больше часа смотрел в окно. Эссе, посвященное «Ля Фантастик», было первой вещью, которую он попытался написать после своего срыва.
Когда Венди впервые упомянула о журнале, он заставил себя взглянуть на него. К своему удивлению, он обнаружил, что журнал этот информативен, умен и освежающе сумасброден. Однако он не испытывал желания встречаться с редактором тет-а-тет. В прошлом году он виделся только с доктором Бенедиктом и Венди Клэруайн, и ни с кем больше. Именно доктор Бенедикт в конце концов заставил его обзвонить половину городских агентов. Венди Клэруайн единственная согласилась представлять его интересы, когда он объяснил, как сильно подорвано его здоровье и что он страдает боязнью открытого пространства. Венди, спасибо ей, сама приехала к нему.
Когда он вошел в кабинет редактора, из-за письменного стола навстречу ему поднялась сногсшибательная негритянка.
– Здравствуйте, – радостно воскликнула она. – Вы, вероятно, мистер Ши. Меня зовут Вики.
– Доброе утро. Вики, – сказал Питер, щурясь на оранжевые стены.
Они казались влажными.
– Вы можете пройти в кабинет. Мисс Налл как раз освободилась. – Вики жестом указала на комнату у себя за спиной и повернулась к компьютеру.
Федалия Налл сидела за письменным столом. Ее белые, как бумага, волосы падали ей на плечи. Черные пряди шириной пять сантиметров лежали скобами по обе стороны красивого лица. Когда она встала, он рассмотрел полное тело, облаченное, как ему показалось, в бархатный шатер.
– Здравствуйте, Питер, – сказала она и широко улыбнулась.
– Здравствуйте, мисс Налл, – сказал он, пожимая ее руку.
– Прошу вас, зовите меня просто Фидл.
– Пусть будет Фидл, – согласился он, кивая головой.
– Присаживайтесь, пожалуйста.
Питер обвел глазами комнату и за неимением выбора неловко взгромоздился на шезлонг, покрытый черно-белым синтетическим пледом.
– Мне понравился ваш рассказ, – сказала Фидл.
– Благодарю.
– Очаровательно. Особенно та часть, в которой говорится о женщинах. Меня всегда интриговали девушки мадам Клео. Говорят, что некоторые из наиболее утонченных светских дам Нью-Йорка раньше были девушками Клео. Этот кусок восхитителен. Как вы решились написать это?
– Потому что никто еще не писал.
– Что ж, он мне очень понравился. Жаль, что нам это не подойдет.
Питер нахмурился:
– Простите?
– Это не наш материал, Питер. Если вы почитаете наш журнал, то увидите, что мы пишем о личностях. Так вот, если бы вы взяли интервью, скажем, у одной из девушек и рассказали бы, что, – уж я не знаю, как выразиться, – ну, скажем, что на стезю проституции она ступила от отчаяния, из-за изнасилования, виновником которого был Эд Кох[1]. Вот тогда мы получили бы нечто, что нас могло бы устроить.
– Мне кажется, я чего-то недопонимаю, – сухо сказал Питер. – Я полагал, что вы меня позвали из-за статьи.
Про себя он твердил заученное им заклинание доктора Бенедикта:
«Я спокоен, я спокоен».
– Вообще-то у меня есть работа, которую я хотела бы заказать именно вам, – сказала она, прерывая приговор, который он выносил надежде.
– Я, право, не пишу портретов.
– Ну да. Вы глубокомысленный аналитик, журналист-международник. Авторитетный и знаменитый, – ласково говорила она.
– Был авторитетным и знаменитым.
– Вот-вот. Тогда вы понимаете, что я хочу сказать, – произнесла она уже без тени приязни в голосе.
Питер сердито посмотрел на нее. Что за чушь собачья? К чему клонит эта женщина?
– Извините, не понимаю.
– У вас были свои собственные очаровательные пятнадцать минут, Питер. Скандальная речь по национальному телевидению – весьма эффектный материал. Ваше исчезновение с журналистского подиума лишь подогреет интерес. Люди хотят знать, почему так произошло, и лучше вас никто не сможет рассказать про это.
Питер рывком вскочил с шезлонга и сунул руки в карманы.
– А вы, значит, помните? – резко спросил он.
– Как же мне не помнить? Разве вы забыли, что я та самая девушка, которая исповедует постулаты Уорхола? Обидно за вас – после того, как вы всю жизнь на них пахали. Что случилось?
– Какой-то подлец спалил меня за то, что я принял чаевые в виде девушки с бездонными глазами, – сказал он, указывая пальцем на экземпляр статьи, лежавшей в развернутом виде на письменном столе Федалии. – Когда-нибудь, когда соберусь с силами, не пожалею времени, чтобы выяснить, кто именно всадил мне нож в спину.
– Очень жаль, что в рассказе вы не сделали на этом акцента. Смею думать, что это крайне интересно – и мне, и, уверена, моим читателям тоже.
– А я смею думать, что история эта гадкая, печальная и навсегда забытая.
Федалия покачала головой точно маятником, отчего ее волосы разметались по лицу.
– Ошибаетесь. А-ши-ба-етесь. Аш-шибаетесь, мистер Ши. Все куда сложней. Всегда так. Вот благодаря чему наш журнал имеет такой успех. Мы выискиваем те годы, которые ведут к четверти часа славы. – Она сделала паузу и направила на него долгий твердый взгляд. – Какие еще найти слова, чтобы вы изменили свое решение?
Питер сделал глубокий вздох.
– Не надо слов, – мягко сказал он. – Мне это не под силу. Слишком мучительно.
– Что? Писать о помешательстве? Что может быть в этом постыдного? Ну согласитесь, когда люди рассказывают о том, как они упали на самый низ, а потом опять поднялись наверх, это очень поучительно. Вернуться из «желтого» дома – вот задача для многих тысяч. Стыдливость вышла из моды. Сейчас главное – победа над самим собой. Приз – триумф.
– Как вы можете быть такой безжалостно оптимистичной? – хмуро глядя на нее, сказал Питер. – Я, черт побери, уничтожил себя.
Федалия подняла обе ладони в наигранном испуге.
– Да? – сказала она. – Используйте это. Это ваше, вы жили этим. Ваш опыт, может статься, окажет кому-нибудь помощь.
Питер покачал головой:
– Слишком рано. Я не в форме.
– Создается впечатление, что вы и не хотите быть в форме.
Чтобы подавить захлестывающее его волнение, он сделал несколько коротких вдохов.
– Второй психиатр мне не нужен, спасибо, – выпалил он.
Произнеся эти слова, он тут же пожалел. Было что-то доброе в этой женщине, несмотря на всю кажущуюся жестокость ее поведения.
– Я знаю, что вы думаете, – мягко сказала она. – Вы думаете, что если когда-либо и решитесь рассказать миру о том, что с вами случилось, то сделаете это в каком-нибудь престижном издании, вроде приложения к «Таймс» или «Вэнити фэйр».
Питер взглянул на нее и медленно кивнул.
– Возможно.
