— Кто–то с воза — кому–то легче! — Он отложил шипящий паяльник и посмотрел на дочуру испытующе: — Мама и так кричит, что я тебя разбаловал.
— Ну, маме только дай покричать! — отмахнулась Янка и, перехватив его взгляд, добавила: — Молчу.
В дверную щель заглянула Марина, легка на помине:
— Зря ты это делаешь! Вот посидела бы без телефона!.. — и с победным видом скрылась в коридоре.
Янка и тут не удержалась:
— Как ты с ней уживаешься? — и в ответ на его досадливую гримасу важно провозгласила: — Это риторический вопрос.
«Вот умора! Сейчас как раз самое время с ней поговорить, в спокойной непринужденной обстановке…» — Володя начал как будто между прочим:
— Так что у вас с мамой случилось? Я уезжал, всё было спокойно… Сравнительно.
— Ничего не случилось! Просто я неправильно живу, — дочка вскочила на ноги и зашагала взад–вперед («как тигр в клетке», опять–таки по образному выражению Марины). Он и сам частенько так метается из угла в угол, когда нервничает — до чего же Янка на него похожа! Жутковато бывает наблюдать, как этот маленький, но уже независимый человек морщит твои брови, произносит с твоей интонацией твои же слова и улыбается знакомой улыбкой. Янка тем временем продолжала, резкие порывистые жесты выдавали волнение, хоть всеми силами пыталась его скрыть:
— Пока я делала, как она хочет, всё было хорошо. Но она хочет одно, я другое… это нормально, все люди разные! Я же не вмешиваюсь в ее жизнь! Почему она вмешивается?!..
Ну конечно, каждая пытается перетянуть его на свою сторону. Как же ему надоела эта роль миротворческого корпуса!
— А ты не пробовала с ней поговорить?
Янка презрительно повела слегка курносым маминым носом, вышло презабавно:
— Говорить мы не умеем, мы кричим! С ней надо на ее языке, я так не могу. И не хочу — меня потом полдня колбасит, как мы поругаемся! А ей хоть бы хны! Такая веселая бегает, сбросила на меня все свои…
Владимир жестом остановил этот горячий поток:
— Подожди, так не бывает. Мать плохая, а ты прямо ангел небесный!
— Нет, ну и я не ангел. Я ж не говорю…
— Что ж она такого страшного хочет?
Вот он, главный вопрос! Дочка замолчала в глубоких раздумьях — не помешает разрядить обстановку:
— Чего–то он недоговаривает… — протянул Володя гнусавым голосом, старательно выпучивая в Янкину сторону глаза.
Дочура от восторга едва не поперхнулась воздухом и на одном дыхании подхватила:
— Подумала Муму, глядя на Герасима! — и оба рассмеялись, как пара заговорщиков. Это была их любимая с детства игра — не забыла пока, помнит… Она сидела рядом, неудобно скорчившись на табуретке, почти взрослая и невероятно красивая (такой вдруг показалась, даже в домашней старенькой футболке и джинсовых шортах с бахромой). А память всё тянула к той маленькой, которая, засыпая, держала его всей ладошкой за палец… Володя чуть было не спросил: «Ну зачем ты так быстро выросла?», но отчего–то сдержался.
И слава Богу, что не спросил — на кухню воинственно ворвалась Марина, не остыла еще. Щеки разгорелись, глаза мечут молнии, белокурые крашеные волосы разметались по плечам — хоть амазонку с нее пиши:
— Что, жалуется? — и всем корпусом развернулась к дочери, на манер атакующего танка: — Я ж добра тебе хочу! Чтоб ты человеком стала!
Такого Янка стерпеть не могла:
— А я, по–твоему, не человек?
— Да какой ты человек! Ты еще так, человечек…
Владимир поморщился: с педагогическими способностями у жены всегда было туго, хоть и педин закончила. Дочка опять задохнулась от возмущения (новая привычка, что ли?), с трудом перевела дух и обернулась к нему, ища поддержки:
— О чем с ней можно говорить?!
— А-а, так со мной и говорить не о чем?!.. — Марина взяла свою самую высокую оперную ноту. Янка от нее отшатнулась и выставила перед лицом маленькие ладони с отцовскими длинными пальцами, словно защищаясь от режущего крика. У Володи кольнуло острой иголкой в самое сердце, до того этот жест показался беспомощным…
— Всё, хватит! Не кричи, мне потом плохо будет! — запричитала Яна.
— А мне от нее хорошо! — но тон жена всё же немного сбавила и заворчала: — Гимнастику бросила, рояль пылью оброс! Юное дарование нашлось!..
На «даровании» Владимир не выдержал и абсолютно спокойным размеренным голосом — каким обычно прикрываются, когда внутри всё пенится и кипит! — проговорил:
— Да, ребята, так я в плаванье досрочно уйду.
Они разом замолкли на полуслове, повернули к нему головы и замерли на полудвижении — ну прямо тебе сцена из любительской пантомимы… Тишина зависла над их головами, всё сгущаясь и вроде бы физически уплотняясь, пока не стала совершенно невыносимой. В самое пиковое мгновение Янка очнулась от оцепенения и пулей вылетела в коридор, чуть не сбив по пути табуретку. От этого грохота что–то непостижимым образом изменилось: где–то на самой грани слуха Володя уловил тоненький звон тысячи осколков, как от разбившейся хрустальной вазы. (Или просто померещилось, расшалились натянутые до предела нервы?..)
«Так вот что значит «разрядить обстановку», что–то происходит в пространстве…» — неизвестно откуда взялась достаточно нелепая мысль. Марина провела дочку долгим взглядом:
— О! В туалете закрылась! — тон был самый миролюбивый, точно это не она полминуты назад так верещала, переходя на ультразвук: — Дай Боже сил… — и принялась разглаживать одной только ей видимые складки на клеенке: — …пережить этот год. С Яриком и то легче было! Зато у этой что ни день, так новые выбрыки, творческая натура!
Что Владимира всегда поражало в жене, так это необъяснимые перепады настроения. Вот и сейчас: сидит себе, безмятежно улыбается, как ясно солнышко… Иногда кажется, что она получает истинное удовольствие от подобной ругани по мелочам: все расползаются зализывать раны, а Марина сияет! Правда, вслух эти соображения он высказывать не стал, голова и без того раскалывалась.
До чего же всё изменилось за прошедшие полгода! На двери Янкиной комнаты вызывающе красовался плакат — обычный снежно–белый лист ватмана с крупной надписью чем–то синим: «Главный закон Вселенной — закон свободной воли». И ниже под ним — полыхающими кумачовыми буквами (вышло что–то наподобие революционных лозунгов, Владимиру так и привиделся отряд красной конницы с развевающимся на скаку волнистым знаменем):
«Не беспокоить!
Don't disturb!
Вход 100 у. е.»
Володя невольно улыбнулся: чего уж тут удивляться, что мама рвет и мечет! «Вход 100 у. е.», однако!.. Из–за двери раздавались приглушенные звуки чего–то медитативного — скорей всего, индийского. Он легонько постучал; не дождавшись ответа, вошeл.
