* * *
Олег
Я долгое время представлял нашу с ней встречу и каждый раз думал, что Зоя будет нервничать или долго извиняться. На худой конец, спросит, правда ли, что я не изменял ей с Ольгой, да и не с кем другим.
Но этого не случилось. Она ошарашила меня предложением стать отцом её ребёнка, а потом отвела глаза и застыла, сцепив руки, будто ожидала удара.
Мне стоило большого труда, чтобы не подойти и не обнять за худые плечи, как прежде, словно расставание не имело для нас обоих никакого значения, и мы начали с той же ноты, на которой прервались.
Пришлось напомнить себе, что это не так. Перестать думать о Зое, как о ком-то близком, было нелегко ещё тогда, пять лет назад. И мне казалось, что вполне получилось, что я давно рассматриваю наш роман лишь в разрезе житейской ошибки, которую совершили мы оба.
Ей было девятнадцать, мне двадцать шесть. Какое-то время я полагал, что для Зои так же важна семья, как и для меня, а она устала и нашла повод рассориться, чтобы уехать и не чувствовать себя виноватой. Именно так мне объяснил её отец, и я смирился с этим её решением.
Винил Зою не за это, в конце концов, каждый из партнёров по умолчанию имеет право уйти. Но не стоит, уже приняв это решение, делать вид, что всё в порядке, радоваться моему приходу, принимать подарки и шептать ночами, что я лучший в мире.
Тем более цинично принимать кольцо с обещанием выйти замуж, и ровно через день, придравшись к моему опозданию и каким-то письмам по электронке, достать заранее приготовленный чемодан и улететь в другой город. По билету, купленному за две недели до этого.
— Привет! — улыбнулась она, открыв дверь, и глаза Зои снова осветила та тихая радость, к которой я так привык за несколько лет нашей совместной жизни. Этот свет её глаз стал моим личным наркотиком, в былые времена мгновенно снимающим усталость и дурное настроение. — Рада, что ты пришёл.
— Только не надо этого, Зоя, — произнёс я как можно более холодным тоном. Свет в её глаз стал меркнуть, на его место пришла растерянность и страх. Именно его я увидел первым, когда мы впервые увиделись после долгой разлуки. — Я уже согласился тебе помочь и намерен довести дело до конца, но не стоит зря тратить свои артистические заготовки. На меня они больше не действуют.
— Я не играю. И вообще не умею притворяться, — удивлённо приподняла брови Зоя. Положив руку на шею, будто прижала к больному месту, она открыла дверь шире и пропустила меня внутрь. — Что за бумаги мне надо подписать?
Вот так ловко перевела разговор и сделала это таким обыденно-уставшим тоном, что даже не хотелось спорить.
— Доверенность на ведение бракоразводного процесса, и предварительный договор между тобой и фирмой. На всякий случай, это формальность. Ты сделала копию паспорта?
Так и было, но она была вправе задать ряд уточняющих вопросов, однако, знаю Зою, я не сомневался, что не станет. Она всегда была на редкость беспечной, из тех странных женщин с напрочь отсутствующим чувством самосохранения, которые доверяли чёрным буквам, напечатанным на кипенно-белых листах, заверенных печатью.
Так и вышло. Зоя прошла в комнату, сжимая в руках листы, на которые едва взглянула, и поставила размашистую подпись. Точно такую же, как в те времена, когда мы были вместе.
Собственно, это я уговорил мою странную любовь расписываться резче и витиеватее, потому как её крючок-закорючка был еле различим от английской прописной буквы «j».
Зоя видела в этом дурной знак. Мол, так начинается английское слово «jaded» — изнурённый. «Это то, чего я боюсь больше прочего, — говорила она, перебирая пальцами по гладкой поверхности стола, как будто касалась клавиш пианино. — Устать от самой себя и жизни. Не хочу каждый день чувствовать давящую серость будней».
— Почему ты так и не сменила фамилию? — спросил я, глянув на копию документов. Когда-то она мечтала взять мою, но с того времени утекло слишком много воды.
Она подняла на меня печальные глаза и медленно ответила:
— Отец умер, и я решила, что оставлю всё как есть. Чтобы фамилия не исчезла, ведь кроме меня её некому носить. Мачеха не в счёт.
В этот момент мне захотелось сказать что-то утешающее, но не то, что говорят обычно. Всё это звучит натянуто и искусственно. Но вместо слов утешения у меня вырвалось другое:
— Я слышало смерти твоего отца. Кажется, ты вышла замуж через три месяца.
Зоя так и осталось сидеть с безупречно-прямой спиной, положив кисти рук на стол. Теперь в ней мало что осталось от той нервной и дёрганной девчушки, которую я когда-то подобрал на остановке. Зоя научилась «укрощать внутренних демонов», как любила говорить когда-то. И примериться со скучным финансовым образованием, что выбрал для неё отец. Впрочем, вероятно, в браке она и не работала.
— Ты ставишь мне это в укор?
Вопросы Зои звучали вполне ровно, но я видел, что ей хочется вспылить или расплакаться. Или послать меня подальше. Но она сдержится, деваться некуда. Однажды уже послала и понимает, что из второго путешествия я не вернусь.
— Нет, — я пожал плечами. — Не осуждаю, не моё дело, всё равно.
Она встала и, скрестив руки на груди, подошла ближе. Взгляд Зои сначала задержался на моём кадыке, а потом она вскинула на меня глаза и прошептала:
— Прости…
Запнулась и замолчала, опустив глаза и смотря куда-то вправо, наверное, подбирала слова.
— Не надо, Зоя. Это уже давно ни к чему. Ты больше ничего для меня не значишь.
Та самая женщина, по которой я сходил с ума, вздрогнула, будто ударили наотмашь, но глаз не подняла. И не отошла.
Говорить было не о чем. Я обошёл Зою и, взяв оставшиеся документы, веером лежащие на столе, вышел из квартиры, аккуратно прикрыв дверь. И даже не давая себе время подумать, хочу ли остаться.
Глава 7. Найди меня
Я всё чаще возвращалась мыслями к Олегу и нашему совместному прошлому. Записывала в тетрадь душевные переживания, связанные с Ником и моим принятием его измены, как точки невозврата, и ловила себя на том, что пишу об Олеге.
С Ником мне было уютно, тепло и весело, и всё же сейчас, когда всё закончилось, стало казаться, что это время я была кем угодно, но не собой. Хотела влиться в дружные ряды условно-нормальных людей, которые пьют пиво по пятницам, веселятся по субботам и отходят по воскресеньям, чтобы в понедельник с утра быть «огурцом». Нет, не в смысле зелёным и пупырчатым, а с намёком, что выглядят такие люди готовыми совершить недельный трудовой подвиг.
Я не льщу себе, никакая я не особенная, просто поначалу даже Нику не показывала своих мыслей и привычек, чтобы не спугнуть. Кому понравится женщина, грустящая о том, чего не может изменить? Я же, напротив, всегда бравировала, что это даже хорошо, что я не могу иметь детей. Мне и не нужны они вовсе.
И была рада встретить в Нике единомышленника. Когда муж столкнулся с моими депрессиями, во время которых я могла днями валяться в постели, он отвёз меня к психиатру. Таблетки, выписанные врачом, действительно помогли, я стала хозяйкой своего настроения и была готова найти работу.
— Зачем тебе это? — убедил Ник, и я согласилась с его доводами.
Муж любил строить из себя понимающего и заботливого, хотел соответствовать картинке из журнала с прилагающейся к ней статьёй об идеальном мужчине. Вот и тогда заявил, прикидываясь лоббированием моих интересов, что лучше работать на одном поле, а не горбатиться на дядю, зарабатывая капитал конкурентам.
— Ты сможешь работать, когда тебе удобно, — это был решающий аргумент. Я всегда зависала на фрилансе, испытывая стойкое отвращение к офису — месту засилья белых воротничков и юбок-карандашей.
Нет, конечно, я понимала, что в случае чего останусь без работы. Но, во-первых, отец оставил мне кое-что помимо квартиры, во-вторых, никогда не поздно вернуться к удалённой работе и заполнению деклараций или прочей бухгалтерской отчётности. Заработать на хлеб всегда смогу, да и на масло, если что, тоже.
