Неожиданно ее внимание привлекло остановившееся через дорогу такси. Виталик торопливо сбежал со ступенек и нырнул в салон.
«Уехал… Интересно, куда? Вряд ли домой, скорее всего, к Толику. Или к Анастасии Сергеевне? Все может быть… А ведь странно, что мне все равно, — продолжая смотреть в окно, подумала она как-то отстраненно. — Можно было „простить“ и с гордым видом вернуться обратно. Пылинки бы первое время сдувал. И о том, что у меня был другой, никогда не узнал бы. Но ведь я не только для него призналась, для себя тоже, — неожиданно поняла она. — Обратной дороги нет… Ни мужа, ни любовника… Глупая я баба, наверное…»
Аппетит тут же исчез. Отставив недоеденную курицу и недопитую колу, она вытерла салфеткой руки, убрала со стола поднос и поплелась к выходу.
За дверью квартиры снова надрывался телефон. Сердце моментально сменило ритм и застучало в груди маленьким молоточком: «Вдруг Ладышев? Он знает номер…» Лихорадочно отыскав в сумке ключи, она вломилась в прихожую. Звонок прекратился. Но тут же повторился снова.
— Катя?! Наконец-то!!! — обрадованно заорали в трубке. — Я тебя полдня разыскиваю: тарабаню, тарабаню. По мобильному какой-то мужик отвечает, отец не говорит, где ты.
— Генка??? Кто тебе дал этот номер?
— Да мужик тот и дал. Что случилось? Почему ты не у себя в квартире?
— Гена, я развожусь с мужем.
— Это правда?
— Правда, Гена… К счастью или к несчастью, но это правда.
Неожиданно ее глаза увлажнились: как всегда, в самый трудный момент Генка тут как тут!
— К счастью, конечно, к счастью, Катюнь! — тут же уверил ее друг. — Между нами, мне твой Виталик никогда не нравился! Впрочем, как и я ему!
— Ты где был? Ты сейчас где? — всхлипнула Катя. — В Германии?
— Не угадала, чуть ближе. Правда, Минск проехал, вернее, пролетел. Мы здесь с пятницы, почти на две недели.
Задержались в командировке одной… Долго рассказывать. Ты плачешь? — насторожился он.
— Это от радости, — пытаясь сдержать слезы, выдавила она. — Ты так вовремя позвонил…
— Постой… Ты плачешь, все-таки ты плачешь… Что это за квартира?
— Арины Ивановны, папиной жены… Я ведь ушла от Виталика.
— Это я уже понял… — Гена задумался. — Значит, так: сегодня я прилечу в Минск. В крайнем случае завтра. Только не плачь, слышишь? Жаль, что сама не можешь ко мне выбраться.
— Я могу… Могу, Гена, я в отпуске! — не в силах больше себя сдерживать, заревела Катя и сползла по стенке на пол. — Прямо сейчас поеду на вокзал и куплю билет на ближайший поезд. Только куда? Ты где остановился?
— Вообще-то, у московского друга на квартире… — замялся он. — Но я решу этот вопрос. Ты только сообщи, какой поезд встречать.
— Я тебе сразу позвоню, как только куплю билет. И насчет моего ночлега не волнуйся: остановлюсь у подруги. Или, в крайнем случае, в гостинице, — вытирая ладошкой бегущие по щекам слезы, забормотала Катя. — Как хорошо, что ты приехал, Генка! Ты себе даже представить не можешь, как хорошо и как вовремя!
— Постой, а как же ты мне позвонишь? Ты забрала свой телефон? — опомнился он. — И что это за мужик мне отвечал?
— Случайный знакомый. Так получилось, что телефон у него остался. Я позвоню из автомата.
— Обязательно! На всякий случай запиши адрес в Москве и номер телефона. Есть чем записать?
— Сейчас, — Катя подтянула к себе сумку, вытащила первую попавшуюся ручку и записную книжку. — Диктуй… Записала, жди звонка. Я тебя целую, — улыбнулась она сквозь продолжавшие катиться по щекам слезы. — Ты настоящий друг…
В понедельник Вадим проснулся задолго до прихода домработницы. С одной стороны, редкий случай, так как Галина Петровна появлялась ровно в семь, с другой — в этом не было ничего удивительного. Предыдущую ночь практически не спал, затем хорошо выпил с друзьями, соответственно, рано улегся — примерно в девять вечера, как только проводил Андрюху с Саней до такси. Даже посуду не убрал, что ему совсем несвойственно. А ведь родители с детства прививали любовь к идеальному порядку. Всегда и во всем, особенно в голове.
«Рука должна быть твердой, голова — ясной, движения отточенными, — учил его отец. — Цель должна быть четко сформулирована, путь к ней продуман до мелочей, чувства и желания под контролем, речь — лаконична, без лишних отступлений. И Боже упаси позволить эмоциям взять над тобой верх!»
Тактичность, вежливость, располагающая улыбка, умение терпеливо выслушать собеседника — у отца он научился многому. Тому же доведенному до автоматизма анализу текущей ситуации. Не холодный расчет, а именно анализ, этакое параллельное мышление, позволяющее или сохранить твердость, или проявить гибкость. Сергей Николаевич готовил сына к великим свершениям, верил, что со временем тот станет светилом медицины…
Щелкнув выключателем настольной лампы, Вадим глянул на часы и позволил себе еще немного поваляться в постели: не мешало на свежую голову проанализировать последний период жизни. Тщательно планируемая, она все чаще давала сбои. Мог ли он подумать, что затеянное скуки ради знакомство получит такое продолжение? События, словно звенья, нанизывались одно за другое, спаивались, обрастали новыми деталями и превращались в итоге в прочную цепь.
До вчерашнего утра он считал, что всецело контролирует свою жизнь: он создает свои звенья событий, нанизывает одно на другое, скрепляет, спаивает. И тут вдруг выяснилось, что кто-то другой завладел этой цепью, опутал его ею и в какой-то момент даже предпринял попытку его подчинить.
И дело даже не в его квартире и не в этой кровати, на которой впервые спала женщина. По большому счету, здесь нет ничего страшного: во всяком случае, в его предыдущем жилище такое случалось. Однако то ли он стал другим, то ли его отношение к женщинам стало иным, но он давно не чувствовал такой душевной тоски, которая вопреки принятому решению поглотила его со вчерашнего утра. Даже за столом с друзьями снова никак не мог отрешиться от мыслей о Кате.
«И чем это объяснить? — как заевшая пластинка, вернулся он ко вчерашнему безрадостному разговору с самим собой. — Опять не отпускает меня мое прошлое. Неужели никогда не смогу от него отрешиться, выдавить из себя страх? Как же ноет душа…»
…Не бывает в чистом виде врачебных ошибок, бывает стечение обстоятельств, из которых вытекают медицинские неудачи. Стечение обстоятельств, вдребезги разбившее все, чем до сих пор жил, дышал, к чему стремился, — именно так и случилось когда-то с Ладышевым, в ту пору Кореневым. И даже спустя много лет, когда события тех дней подзабылись и душа успокоилась, осталось то, с чем он не мог смириться: смерть молодой девушки, предательство любимого человека и кончина отца. Три незаживающие раны…
