— Нет! Ему ребенок не нужен. — У меня на глазах проступили слезы.
Разумеется, не нужен!
Зиновий сам мне сказал! Велел какую-то таблетку для экстренной контрацепции купить и принять. А я не послушалась. Ну, не дура ли?
Пытаться найти Зиновия смысла нет. Он меня пошлет… далеко пошлет! Придется мне самостоятельно решать, что делать.
Я вытерла глаза и призналась:
— Я вообще не понимаю, почему забеременела, ведь мы предохранялись!
— Чем?
— И презервативом, и свечами…
— И тем, и другим вместе? — гинеколог недовольно поджала губы.
— Да. Только презерватив порвался.
— На будущее, девушка, знайте: следует использовать или презерватив, или какие-то другие местные средства. А так свечка растаяла, а вещества, которые из нее выделяются, нарушили защитные свойства латекса. Может, потому он у вас и порвался! А лучше или спираль ставить, или гормональные таблетки пить.
— Спасибо. Я запомню.
— Надеюсь! А то смартфонами вы, молодые, пользоваться умеете, а предохраняться — нет! Не тому вас учат!
Разговор становился все более тягостным для меня. Я полезла в карман, достала упаковку бумажных платочков, вынула один, высморкалась…
— Не реви! — теперь врач смотрела на меня с сочувствием. — Сейчас выпишу тебе направления на анализы, посмотрю на кресле. Сегодня четверг, до понедельника будем ждать результатов. И ты подумай, пока есть время: точно ли хочешь от ребенка избавиться?
* * *
Думать не хотелось — вообще ни о чем. Изабелла ела меня взглядами и при каждом удобном и неудобном случае спрашивала — ну, что ты решила?
В выходные, чтобы избавиться от нее, я с самого утра уходила в читальный зал библиотеки, где продолжала работать над курсовыми девчонок и заодно готовиться к выпускным экзаменам.
В понедельник снова пошла в женскую консультацию.
— Анализы прекрасные, беременность развивается нормально, — «обрадовала» меня гинеколог. — Направление на прерывание выписывать?
Я молча кивнула: выписывайте.
Избавляться от ребенка не хотелось. Страх перед операцией сковывал и язык, и мысли, совесть ела поедом, но другого выхода я не видела.
Ну, куда мне сейчас дитя? Ни жилья, ни работы, ни мужа… Отказаться от уже родившегося малыша в роддоме я точно не смогла бы!
Из консультации вышла, пошатываясь.
Теперь я точно знала день и час, когда холодное железо вторгнется в мои внутренности, чтобы… додумать эту мысль смелости мне так и не хватило.
10. Алевтина
Мне казалось, что четыре дня будут тянуться, как четыре года, но они пролетели, как одно мгновение. Настал день «икс». Когда я ехала в больницу, направление на аборт жгло мне карман, а люди вокруг, казалось, все, как один догадывались, что я намерена совершить что-то ужасное и тайком кидали на меня подозрительные взгляды.
В душе нарастало ощущение жути.
Оно еще больше усилилось, когда я вблизи увидела каменную ограду больницы и поросячье-розовые стены корпуса, в котором находилось нужное мне отделение, прозванное в народе «чистилищем». Корпус представлял собой старинное трехэтажное здание — говорят, когда-то он принадлежал то ли монастырю, то ли женскому пансиону.
Входов было несколько, который из них — центральный, догадаться было невозможно. Я сунулась в ближайший и оказалась в длинном узком коридоре. Пол был выложен затертой плиткой с невнятным рисунком. Я пошла вдоль коридора, поглядывая на таблички на запертых дверях.
«Сестринская», «Материальная», «Процедурный кабинет».
На моих глазах дверь последнего открылась, из нее выкатили каталку, на которой лежала молодая женщина в одной больничной ночнушке и с окровавленной пеленкой между бедер. Женщину увезли, а из того же кабинета вышла немолодая полная женщина с прозрачным мусорным пакетом в руках. Когда я невольно разглядела его содержимое — меня резко замутило и я, прижав ладонь ко рту, бросилась бежать — прочь из коридора, на воздух, к солнцу и жизни!
Это что же я творю? Неужели я хочу, чтобы мой малыш, живущий у меня в животе, превратился вот в эти ужасные кровавые ошметки?!
В библиотеке колледжа были компьютеры с доступом в интернет, и вчера вечером я искала информацию о том, как проводится «вакуумная аспирация», которую используют на ранних стадиях для прерывания беременности. Вместо этого нашла короткое видео, на котором показывали, как ведет себя эмбриончик, когда женщина готовится избавиться от него: он разевает ротик, будто кричит, только его никто не слышит…
Это видео и то, что я увидела в «чистилище»…
Я поняла, что не смогу, ни за что не смогу лечь на стол! Хочу, хочу этого ребенка! Хочу видеть, как он машет ручками и ножками, как сосет грудь и как улыбается!
Будет трудно? Пусть! Если моя мать справилась, вырастила меня одна, значит, и я справлюсь! И буду любить своего малыша за двоих — за себя и за отца! По-настоящему, без упреков и обвинений — не так, как моя мама!
* * *
Изабелла со мной в больницу не поехала — я сама ей запретила под страхом недоделанной курсовой работы. Зато она дожидалась меня в общаге: знала, что часа через три после процедуры меня отпустят. Но я вернулась намного раньше.
— Так быстро? — удивилась подруга. — Ты вся белая! Давай-ка ложись быстренько, а то еще хлопнешься в обморок! И как тебя отпустили?
Я скинула кроссовки, куртку и поспешила присесть на свою койку. Подняла взгляд на соседку, призналась через силу:
— Меня не отпускали. Я… не дошла до врачей.
— Так ты ничего не сделала?! Сбежала! Ну ты даешь! Ладно, еще не поздно. Срок маленький. Сходишь в консультацию, попросишь новое направление.
— Я никуда не пойду.
Белка скривила лицо, повертела пальцем у виска. За последнее время я столько раз видела этот жест в свой адрес, что перестала его замечать. Чтобы не смотреть на возмущенно-недоумевающую физиономию подруги, закрыла глаза. Только Белка оставить меня в покое была не готова. Пару минут она бродила по комнате, грела чайник, звенела чашками и напряженно сопела, будто что-то обдумывая.
Потом встала возле моей койки и, глядя на меня сверху вниз, выдала свежую идею:
— А знаешь, может, ты и права! Рожай! Потом подашь в суд на алименты. Пусть москвич раскошеливается!
— С чего это он раскошеливаться будет?
— Ну, как? Ребенка заделал? — пусть содержит!
— Не станет он нам помогать! — в этом я была уверена на все сто. — Ты, кажется, говорила, что он женат. Может, и дети уже есть. Зачем ему еще один?
— Знаешь, я Толика не расспрашивала особо. Не хочу, чтобы он подумал, что я на этого их Зиновия глаз положила. Но, пожалуй, могу попытаться что-то узнать.
— Не надо. — Я устало закрыла глаза. — Все равно ничего не выйдет. И вообще, лучше, чтобы отец ребенка ничего не знал: вдруг он придумает способ, как заставить меня избавиться от малыша.
Изабелла задумалась и, наконец, оставила меня в покое. Правда, ненадолго. Еще с неделю или две она то напоминала мне, что еще не поздно передумать, то уговаривала отыскать Зиновия, пусть даже после рождения ребенка, и потребовать с него алименты. «Там видно будет», — отбивалась я. Вряд ли через восемь месяцев, когда мне придет срок рожать, Изабелла все еще будет рядом. Вот и нечего ей за меня решать!
Потом началась сессия, и нам стало не до того. Я закончила курсовые для подруг, получила обещанные четыре тысячи. Сдала экзамены — пусть не на отлично, но без особых сложностей. Наверное, с красным дипломом устроиться на работу было бы проще, но отличные оценки у нас в колледже ставили только по блату.
На выпускной вечер я не попала: меня неожиданно догнал токсикоз. В день, когда весь наш выпуск гулял в ресторане, я лежала пластом в общежитии и обнималась с тазиком, который, перед тем как уйти, поставила у моей койки накрашенная и нарядная до неприличия Белка.
— Все у тебя не как у людей, Сербова! — заявила она. — Нет чтобы во время сессии блевать и экзамены автоматом получать, так ты все сдала, а теперь лежишь, корчишься. Может, скорую тебе вызвать?
