Из ее нелогичной логики я ожидал, что окажусь миллионером, банкиром, депутатом или олигархом, но никак не инвалидом.
Она издевается?
Мне кажется, я столько за свою жизнь не смеялся и не матерился одновременно, как за одну эту поездку с чокнутой Цыганкой.
Определенно я начинаю беспокоиться за свое психическое здоровье.
Отсмеявшись, спешу пояснить:
— У меня парковочное резидентное разрешение. Адрес назови, — решаю напомнить вольготно развалившейся сиреневолосой в моем кожаном кресле и нагло забывшей, куда и зачем ее везут.
Но последнее, кажется, ее мало заботит, потому что спрашивает она о другом:
— Резидентное? Вы что, мигрант?
Да, блть!
10. Константин
— Так рано уходишь? — Катерина набрасывает легкий шелковый халат, но струящаяся ткань спадает с плеча, оголяя красивую женскую грудь. Ненадолго задерживаю внимание, задумываясь о третьем раунде наших «судебных актов». — Мишаня раньше девяти все равно не придет, — от ее судебного всевидящего ока не утаить моего вновь вспыхнувшего интереса, поэтому она с присущей ей грацией сбрасывает тонкую ткань и сжимает в руках свою грудь.
Она, к слову, у Катерины шикарная — полная, подтянутая окружность, которая снова манит к себе прикоснуться.
С расстёгнутой молнией брюк подхожу к обнаженной женщине и смотрю в глаза, полные желания и похоти.
Серо-зеленые кошачьи глаза.
Не карие…
Обвожу большим пальцем контур ее лица и наблюдаю, как Катерина обхватывает его губами, облизывает, а потом втягивает в рот с характерным звуком.
Свободная, не скованная узами брака женщина, в стократ отличается в сексуальной жизни от замужней. Она раскрепощена, сексуальна и умеет получать удовольствие, потому что секс для нее — не супружеская обязанность, а средство проявить и удовлетворить свое женское либидо.
Женщина в браке — рациональна, скована обстоятельствами и бытом, ей больше не нужно изощрятся, чтобы тебя удивить и покорить, потому что ты уже в накинутом хомуте и никуда от нее не денешься, так зачем тратиться на какие-то дорогущие кружевные полоски, если за эти деньги можно купить стооолько продуктов! Близость с годами становится всё реже и фиксируется на идеальной, удобной ей миссионерской позе, потому что «Я-не шлюха, чтобы иметь меня сзади». Случайный шлепок воспринимается как «Я что тебе кобыла на базаре?», а вылетевшее по неосторожности пошлое словечко оскорбляет ее тонкую душевную натуру.
Ее тонкая душевная натура извивалась, стонала и просила пожестче и сильнее до того, когда статус в ее профиле сменился с «в отношениях» на «замужем».
Ты уверен, что женился на игривой распутнице, но после двенадцати твоя секси-золушка превращается в зачуханную домохозяйку с пучком на башке и вечным «давай не сегодня, я устала и у меня болит голова».
С Катериной мы спим около двух лет. Когда оба любовника выгодны друг другу- получается самый отличный секс. Екатерине Полянской 40 лет, у нее есть подросток-сын, власть и потрясающее качество — она не замужем, и туда ее не загонишь даже под угрозой расправы. Катерина — отпетая карьеристка, придерживающаяся строгой феминисткой философии.
И мне это адски подходит!
Она не ждет от меня отношений, кольца на пальце и всякой прочей ванили. Она пользует мое тело для здоровья, а я получаю вдвойне: мне никто не трах*** мозг после секса и во время судебных заседаний, потому что Полянская — судья.
Короче, я выгодно трах***ю судью. Наши отношения без обязательств удобны друг другу. Мы не давали клятвы верности, но я уверен, что у Полянской никого кроме меня нет.
У меня тоже.
Я не люблю привыкать.
Я люблю комфорт.
А с ней мне комфортно.
Я абсолютно уверен в ее чистоплотности и женском здоровье. Ее запах, фигура, голос — меня устраивают, а искать кого-то, чтобы снова приспосабливаться, слишком затратно.
И к тому же, я — брезглив.
Смотрю на губы Полянской, совершающие поступательные движения с моим пальцем и чувствую, как начинаю твердеть. Я — здоровый мужик и реакция моего тела на сидящую передо мной на коленях обнаженную женщину, закономерна. И не будь в моей квартире дочери, которой я обещал вечер в кино, я бы остался.
Вынимаю из теплого влажного рта Катерины палец, и не церемонясь, вытираю о молочную простынь.
— Не могу. Дочь ждет, — застегиваю ширинку и обвожу комнату взглядом, выискивая рубашку.
— Познакомишь? — лениво улыбается Катерина, облизывая мой голый торс жадным похотливым взором.
Мои брови взмывают вверх, и от нее это не укрывается.
Полянская переворачивается на спину и начинает смеяться, отчего ее голая грудь потрясывается точно желе.
— Романов, ты бы видел свое лицо, — накрывает руками глаза и лоб. — Как будто тебе сообщили, что ты проиграл дело. — Расслабься! Я пошутила! — веселится Полянская.
А мне ни черта не смешно.
Потому что, кажется, именно так намекают на отношения.
Мы изначально условились, что не нарушаем личные границы друг друга, не переступаем черту дозволенного и не позволяем себе лишнего.
На свою территорию я не пускаю никого.
Когда я закрываю входную дверь своей квартиры, за ней я оставляю всё, что для меня дорого и важно. А сейчас там еще и моя ожидающая дочь.
Порог моего жилища никогда не переступала женская нога, кроме дочери и уборщицы, приходящей два раза в неделю — пожилой азиатки Саури.
Моя кровать никогда не знала тепла женского тела, а кухонный духовой шкаф по сей день остается девственно чистым.
Вы же помните трех китов, на которых держится моя вселенная: работа-деньги-комфорт? Так вот, мой дом — это моя комфортная территория.
Катерина находит мою смятую рубашку, а я брезгливо морщусь, потому что ненавижу, когда что-то выбивается из моей идеальности.
— Давай помогу, красавчик! — подходит близко, набрасывает сорочку на плечи и принимается медленно застегивать пуговицы.
Красавчик?
Усмехаюсь, потому что как-то не вяжется с 37-летним мужиком.
— Значит, я еще ничего? Не старый козел?
Полянская отстраняется и замирает, глядя своим пронзительным судейским взглядом.
Я готов вырвать себе язык, потому что Катерина всегда видит то, что спрятано глубоко в твоей голове, поэтому она и считается одной из лучших в судейской коллегии.
— Романов, неужели нашелся кто-то, кто смог пошатнуть твою самооценку?
Держусь ровно и непринужденно, потому что умею.
Хмыкаю, показывая Полянской, что моя самооценка за адвокатские годы обросла такой броней, что пробить ее не сможет даже самое сверхмощное оружие.
— Дочка что ли? — не унимается Катерина.
Выдергиваю из ее рук полы рубашки и остервенело пытаюсь застегнуться самостоятельно.
— Не дочка… — профессионально заключает Катерина. — Девушка?
Образ сиреневолосой смутьянки непрошенным гостем возникает на пороге моего сознания, подкидывая картинки пригревшейся в моем автомобиле девчонки с огнями вечерней Москвы, отражающимися в крепком коньяке ее глаз, жадно разглядывающих освещенные городские проспекты. Ее не жеманные, а больше пацанские повадки и брошенное в конце «До свидания, Константин Николаевич», как разноцветные, приклеенные на монитор стикеры, напоминают, что в моей машине не женщина, а молодая девчонка. А я уже давно не мальчик, чтобы иметь право смотреть на нее с мужским интересом и мысленно подсчитывать нашу разницу в возрасте.
— Да ладно, Романов? — Полянская складывает руки на груди, решая, что мое молчание — признак согласия, — и кто она? Уж не та ли новенькая из архивного?
Новенькая из архивного?
А! Светловолосая приятная девушка из архивного отдела!
Понял.
Но нет…у нее не сиреневые кончики шоколадных волос…
Блть…
— Кать, не говори ерунду, — раздражаюсь и тем самым скорее всего себя выдаю. — Мне пора.
Распихиваю по карманам телефон, ключи от машины и портмоне.
