— Я должна была, — задыхаюсь я. — Я не хотела, но я должна была.
Его рука откидывает волосы с лица, и он закатывает глаза. — О, это все объясняет. Спасибо за это.
— Кэм.
— Не надо! — рычит он. — Я очень волновался за тебя несколько недель, пока мама и папа наконец не получили это письмо. А Хейс? Не думаю, что он когда-нибудь оправится от того, что ты с ним сделала.
Именно этого я и боялась — того, что он бросит мне в лицо правду. Мали умеет говорить мне только то, что мне нужно знать. Она не посвящает меня в то, что, как она знает, сломает меня, если это не является абсолютно необходимым. Но Кэм? Он не так мил. Но у него и нет причин быть таким.
— Знаешь, для того, кто так упорно боролся за эти отношения, ты точно знала, как их испортить, — говорит он мне.
Я опускаю голову и смотрю в пол. — Я знаю.
Словно поняв, что его слова меня задевают, он делает глубокий вдох, чтобы успокоиться. — Как все прошло, когда ты его увидела?
Я саркастически хмыкаю. — Он очень разозлился.
— А ты ожидала другого? Я имею в виду, что ты ушла посреди ночи. Не думаю, что это заслуживает теплого приема.
— Нет, я понимаю.
Я думаю о том, что если бы я подождала еще немного, Мали дала бы мне знать, что с ним все в порядке. Я бы не рисковал его жизнью, находясь в том месте, где мне нельзя находиться. Но теперь уже слишком поздно. Надеюсь, я успею уйти до того, как наш анонимный преследователь поймет, что я здесь.
— Я не хотела усугублять ситуацию, — тихо говорю я. — Но мне нужно было знать, что с ним все в порядке.
— Откуда ты вообще узнала, что он в больнице?
Я повторяю ту же ложь, что и Хейсу. — Они мне позвонили. Мы все еще женаты, поэтому я его ближайший родственник.
Но если у Хейса после аварии мозги, возможно, не так ясны, то у Кэма они остры как стеклышко. — Откуда у них твой новый номер телефона?
Черт. — Я дала им его. Позвонили после моего отъезда, чтобы обновить его на случай непредвиденных обстоятельств.
Он нахмуривает брови. — Значит, ты не могла никому сказать, куда едешь, но решила позвонить в больницу на случай, если им понадобится с тобой связаться?
Тяжело выдохнув, я снова уставился на него. — Не то чтобы я забыла сказать кому-то, где нахожусь, или мне было лень это делать. Я намеренно никому не сказала, чтобы никто из вас меня не нашел.
— Как отвратительно эгоистично с твоей стороны, — усмехнулся он. — Мама с папой действительно вырастили настоящего победителя.
Ну, это весело. Если бы я знала, что возвращаться сюда будет так больно, я бы сделала это раньше.
Но самое ужасное, что я все понимаю. Я все понимаю. Каждое слово, которое Хейс и Кэм бросали в меня, как ножи, — все это то, о чем я думала сама. Только не по тем же причинам.
Они считают меня эгоистичной сукой, раз я ушла.
Но я — эгоистичная сука, поскольку с самого начала не послушала Хейса насчет Монти. За то, что искренне верила, что Хейс просто параноик и собственник. Если бы я только послушала его с самого начала. У меня была бы идеальная жизнь, о которой я до сих пор время от времени мечтаю.
— Мне очень жаль, — говорю я ему. — Серьезно, мне очень жаль, что я причинила боль тебе и ему. Это не было моим намерением. Но не волнуйся, я уезжаю сегодня вечером и больше не вернусь. Моя жизнь здесь закончилась. Я знаю это.
Он покачал головой. — В том-то и дело. Ты не можешь уйти.
— Что?
— Мне нужно, чтобы ты осталась, — говорит он, потом поправляет себя. — Хейсу нужно, чтобы ты осталась.
Мои глаза расширяются, и надежда, разбухающая в моей груди, действительно должна прекратиться. — Он даже не мог посмотреть на меня раньше. Что значит, ему нужно, чтобы я осталась?
Кэм обходит бар и садится на один из табуретов, потирая лицо руками. — Он движется по спирали, Лей. Он отгораживается от всех и совершает необдуманные поступки. Я имею в виду, он знал, что ему не следовало ехать так быстро на мотоцикле, но все равно сделал это.
Он так искренне переживает за него, что у меня защемило в груди. — Я слышала, как вы с Мали ругались в больнице. Вы можете потерять бар?
Он угрюмо кивает. — Я нашел стопку счетов за последнее время, все просроченные. Некоторые даже грозят аннулированием. Контракты с поставщиками, налоги… все под угрозой. Если бы мне пришлось гадать, я бы сказал, что он не платит по счетам уже около шести месяцев. А налоги и того дольше.
— Это не похоже на Хейса. Или, по крайней мере, не на того Хейса, которого я знала.
Хриплый гул вибрирует в задней части его горла. — В том-то и дело, что он не тот Хейс, которого ты знала. Он не тот Хейс, которого знал я. И только когда я позвонил его маме по дороге из больницы, я понял, почему.
Он начинает плакать, а я не так часто видел своего брата плачущим. Он — кирпичная стена эмоций. Поэтому, видя, как его это задевает, я понимаю, что это не может быть хорошо.
— Она умирает, Лей, — говорит он мне, и моя грудь разрывается. — Последний год у нее был рак, и я думал, что ей становится лучше. Он говорил, что с ней все будет хорошо, но сегодня вечером она сказала мне, что вчера ее положили в хоспис.
Я прижимаю кулак ко рту и начинаю плакать. — Нет. Она не может…
Он кивает. — Я знаю, но это так. Он пытается справиться со всем сам, но не может. Это слишком много. Он может думать, что он супермен или что-то в этом роде, но это не так. Когда она умрет, это сломает его. И я думаю, что ты можешь быть единственным шансом для нас не потерять его полностью из-за этого.
Меня тошнит. Буквально. Меня может вырвать в любой момент. — Он не хочет, чтобы я была здесь. Поверь мне, Кэм, ты не видел, как он смотрел на меня раньше. Я — последний человек, которого он хочет видеть.
Но Кэм ничего этого не слышит, он качает головой. — Может, сейчас он так и думает, но ты единственный человек, которого он хочет видеть. Он бы не искал тебя так долго, если бы не хотел тебя видеть.
Верно. В течение первых шести месяцев моего отсутствия. Именно поэтому я отправила такое подробное письмо родителям. Я пыталась уверить всех, что со мной все в порядке, особенно Хейса, и показать ему, что ему не суждено меня найти. Но он не сдавался. И вот наконец настал день, когда Мали сказала мне, что я должна позвонить ему.
Это был самый трудный телефонный звонок в моей жизни.
Когда я услышала его голос, я почти не смогла этого сделать. В его голосе звучало отчаяние и одновременно облегчение, и мне даже не нужно было ничего говорить, чтобы он понял, что это я. Я просидела так несколько минут, чувствуя какую-то связь с ним, а затем заставила себя произнести слова. Как только они прозвучали, я сразу же бросила трубку телефона-автомата, чтобы он не услышал, как я сломалась.
И, черт возьми, я сломалась.
— Кэм, мне нужно, чтобы ты поверил мне, когда я говорю, что не могу остаться, — говорю я ему со всей убежденностью, на какую только способна. — Я больше всего на свете хочу, чтобы я могла. Правда. Но причина, по которой я уехала, та же самая, по которой я должна уехать снова. Если я останусь, ему будет только хуже.
Он надулся, закрыл глаза и поднял брови. — Невероятно. Слушай, если ты снова уедешь, если ты не останешься здесь, чтобы помочь ему пережить это, то сделай нам всем одолжение и уезжай.
Прежде чем я успеваю сказать что-либо еще, он встает и направляется к лестнице. Совершенно очевидно, что меня не приглашают следовать за ним. Он зол, и у него есть на это полное право, но единственный способ исправить ситуацию — это рассказать ему, почему я ушла, что нарушает правило номер три.
По этим правилам я живу последние девятнадцать месяцев.
Правило первое: Покончить с Хейсом и полностью покинуть Колдер-Бей.
Правило второе: Никаких контактов. Вам запрещено видеться или разговаривать с ним.
Правило третье: Ни при каких обстоятельствах не говорите ему, что отъезд — это не ваш выбор.
Если вы нарушите хотя бы одно из этих правил, я позабочусь о том, чтобы Хейса обвинили в убийстве Монтгомери Роллинза и он провел остаток жизни в тюрьме. У меня достаточно доказательств, чтобы гарантировать его осуждение. Если вы мне не верите, переверните это.
