к себе.
Долгие мгновения его глаза с расширенными зрачками изучают мое лицо.
— Ты с Киром? Ты, правда, такая дура? Или никто не просветил?
До сегодняшнего вечера я бы ответила утвердительно, а вот теперь сама не знаю, что сказать. Говорить, что я вместе с парнем, которому весь вечер было на меня фиолетово, — это все равно, что расписаться в своей полной женской несостоятельности. Но и отрицать тоже язык не поворачивается.
— Что ресницами хлопаешь? Ничего не знаешь? — потешается Хромов, — У Кирилла же четыре года назад неземная любовь случилась. К Саше. Ты же поняла? Да. Поэтому и в пляс пустилась. Никто не должен знать, что тебе фигово. Уясни себе, для Гордеева других девушек нет. Хотя, конечно, когда на нее смотрю, я его хорошо понимаю. Но любовь — любовью. А у Сашкиного папы долги, поэтому станет она скоро Дзагоевой. А ты — ты просто замена. К тому же неудачная. Он в твою сторону даже не смотрел. И пока ты плясала, и Саша куда-то испарилась, и Кир свалил.
Если все так, как он говорит, то со стороны Кирилла очень некрасиво так поступать со мной. Или это месть за детские выходки?
Но Платону какое дело до всего этого?
— Ты- то что так распереживался?
— Я тебя хочу. Думал, что за четыре года, пока тебя не видел, и имя твое не вспомню. Но нет, Лен. Помню. Ты как отрава. Жить не даешь.
Под эти слова я оказываюсь на холодном мраморе между раковинами, а он вклинивается мне между ног. И как-то мне это не нравится. Отодвинуться бы. Только некуда. Сзади зеркало.
— Платош, да ты…, -у меня даже слов не хватает, сказать все что я думаю.
Я почему-то не ожидаю того, что он делает. Он хватает меня за затылок и не целует. Нет. Вгрызается мне в рот, стукаясь своими зубами о мои. Меня так не целовали ни разу. Его язык скользит мне по нёбу, прикасается к моему языку, одна рука жестко фиксирует мою голову, не давая отстраниться. Вторая задирает платье и за бедро притягивает меня ближе к его телу. Мои руки замирают на его плечах. Я же оттолкнуть его собиралась! Почему не отталкиваю?!
А самое страшное — я робко начинаю ему отвечать. По телу разливается сладкая истома, мысли путаются, глаза закрываются. И будь, что будет. Меня бросает в жар, а между ног требовательно ноет. Так неприятно, что хочется захныкать. Хочется, чтобы мужчина, который меня целует, сделал с этим что-нибудь. А он может, я это чувствую.
Сердце грохочет с утроенной силой. И не разобрать — мое или его.
Но когда его рука пытается забраться под ткань трусиков, я моментально трезвею.
С силой отпихиваю его, слегка прикусывая за язык. Или не слегка, потому что чувствую во рту вкус крови.
— Нет, — цежу зло сквозь зубы, всем своим видом показывая, что не шучу.
Он явно не способен сейчас думать. За него думает то, что у него в штанах.
Дышит тяжело, рвано, грудная клетка вздымается и опускается. Волосы упали на лоб и закрывают глаза.
Убирает от меня руки.
— Почему — нет?
В каждом звуке этой фразы — едва сдерживаемая ярость.
Но у меня ее не меньше.
— Потому что!
Толкаю его еще раз. Он поддается.
Я вожусь с защелкой и открываю дверь.
За спиной раздается:
— Катись, Лен! Раз не хочешь. Пускай с тебя еще поржут. Если тебе мало было.
Захлопываю дверь, чтобы его не слышать.
Прочь отсюда. Мне нужны мои вещи и домой.
Знать ничего не хочу ни про Платона, ни про Кирилла.
Еленка
Возвращаюсь в випку. Кирилла там действительно нет. Как и Саши. Почему этот факт совсем не беспокоит Дзагоева — мне не понятно. Наши отношения с Кириллом еще в самом начале. И он скорее приятен, чем я в него влюблена. Но этот-то жениться собрался?! И вместо того, чтобы блюсти собственную честь спокойно разговаривает, видимо, со своими соплеменниками. Такими же черноволосыми и черноглазыми.
Подхожу ближе, так как они расположились на диване, за которым на небольшом столике лежат мои вещи.
— Господин Дзагоев, будьте так любезны, передайте мне мои куртку и сумку.
Он делает то, что я попросила. Молча.
Однако мужчина в кресле напротив шарит по мне сальными глазами и говорит:
— Девушка, Вы так зажигательно танцевали.
Ему лет 35, не меньше. Он, что, всерьез думает, что может меня заинтересовать?
— И? — сухо спрашиваю, надевая куртку.
Он не успевает ответить, как Самир мягко произносит всего лишь его имя:
— Давид!
Но у этого слова такая обманчивая мягкость, что будь оно адресовано мне, я бы захотела спрятаться.
— Это был просто комплимент, — старается сгладить углы мужчина.
— Раз просто комплимент, тогда спасибо, — коротко бросаю ему уже на ходу вызывая через приложение такси.
— Лена, я могу дать тебе свою машину с водителем, чтобы ты добралась до дома.
Оборачиваюсь на него, удивленная его словами. Мы знакомы всего ничего. Что он так переживает?
Однако у него на лице лишь вежливая доброжелательность. И желание защищаться пропадает.
— Нет, спасибо, господин Дзагоев. Я уже вызвала машину. Хорошего вечера.
Выбираюсь из клуба в непонятном состоянии. На губах и во рту вкус мужчины, которого я и целовать — то никогда не планировала. А тот, которому доверяла, потерялся как ежик в тумане. Чего надо этим мужикам?!
На улице холодно. Это отрезвляет. В конце концов ничего ужасного не случилось. Я жива, здорова. Мои близкие — тоже. А Кир с его несостоявшейся любовью — это не так уж и страшно.
Мне приходит уведомление, а следом подъезжает и машина. Залезаю на заднее сиденье, сидеть рядом с водителем нет никакого желания.
Только мы отъезжаем от клуба как приходит сообщение от Платона: " Ты где?"
Не понимаю, почему я должна перед ним отчитываться, но он не успокаивается: "Отвечай!", "Если ты мне не ответишь, я позвоню твоей матери!"
Эти сообщения приходят с разницей по времени, которое надо потратить, чтобы их набрать.
Не то, чтобы я испугалась, но уже поздно, а у этого ненормального совсем нет совести.
Набираю ему: "Я в такси, еду домой".
Следущее сообщение лишает меня точек опоры: "Номер такси мне пришли'.
Собираюсь послать его, но в последний момент передумываю и скидываю ему требуемое.
Он отвечает: "Доедешь, позвони".
Не удержавшись печатаю: " Щаз!!!"
Не знаю, что он мне отвечает, потому что сотовый начинает звонить. На дисплее высвечивается — "Кирилл". Надо
