Тогда Вадим решил поделиться своими сомнениями с коллегами, но, как назло, заведующий отделением был в отпуске, других, более опытных хиругов, тревожить ночным звонком не хотелось. Поговорил лишь с одним.
Спросонья выслушав Коренева, тот согласился: данные в пользу острого аппендицита неубедительны, однако исключать острую хирургическую патологию нельзя. Тем более что налицо все признаки: боли держатся, температура и лейкоцитоз тоже. Возможно, атипичный аппендицит: лежит где-то в тазу, возле яичников. Отсюда и сомнения. Но если гинекология исключена, значит, аппендицит. И тогда Вадим принял решение оперировать.
Снова вызвали дежурного гинеколога, подошел анестезиолог, которым по стечению обстоятельств оказался Заяц. Все как всегда: помылись, спокойно начали операцию, раскрыли брюшную полость. И вот тут-то внутреннему спокойствию Коренева пришел конец. У хирургов ведь как — в животе гной или не гной, а здесь какие-то слюни. Да и при ревизии кишечника патологии не было выявлено, отросток малоизменен, не воспален.
Однако гинекологический осмотр в рамках доступного, опять же, ничего нового не выявил: внематочной беременности нет, кист, каких-либо разрывов тоже нет. Непонятно… Решили выполнить аппендиктомию: просанировали, помыли, убрали аппендицит, зашили. Классика, короче, но ощущение, будто что-то не так, Вадима не покидало. На всякий случай он отправил больную в реанимацию — пусть присмотрят. Как сердцем чувствовал…
Утром перед сдачей дежурства он заглянул в палату, побеседовал с врачом и немного успокоился: вроде ничего внештатного нет, к обеду перевезут в хирургию. Забежав домой, он принял душ, переоделся и отправился смотреть сдаваемые квартиры: через две недели Клюев должен был вернуться со стажировки, надо освобождать жилплощадь.
Возвращаться к родителям Вадим не хотел по двум причинам: во-первых, за этот год привык жить один; во-вторых, они так и не изменили своего отношения к его даме сердца. За выходные надо было подыскать приемлемый вариант — и по цене, и по удаленности от больницы. Тем более что сразу после дежурства Лера уехала к родителям в Полоцк: накануне у ее дочери был день рождения.
Вадим считал девочку почти своей, хотя ни разу не видел. Ну как же не навестить ребенка по такому случаю? Как не поздравить? Он и сам готов был поехать, но, туманно пояснив, что еще не время, ему отказали.
Квартиру он тогда так и не подобрал — то далеко, то дорого, то в ужасном состоянии, почти бомжатник. И спать в воскресенье вечером укладывался без настроения: Лера неожиданно сообщила, что задержится у родителей на некоторое время. Но утром в понедельник его ждала куда более неприятная новость: прооперированная больная до сих пор находится в реанимации. Состояние тяжелое — высокая температура, вздутый живот. Пригласили на консультацию профессуру с кафедры, собрали консилиум.
Выводов было сделано немного. Первый — ошибка в диагнозе: возможно, что-то не заметили и остановились на аппендиците. Второй — ошибка при проведении операции. Здесь уже могло быть все, что угодно. Значит, срочно необходима повторная операция.
Бригаду хирургов возглавил научный руководитель Коренева. Вадима от операции отстранили, хотя и разрешили присутствовать в операционной. Снова вскрыли брюшную полость, все промыли, внимательно осмотрели: швы держат, никаких абсцессов, никаких патологий и никаких погрешностей в проведении предыдущей операции. При этом все признаки вялотекущего перитонита, хотя источник воспаления не найден. Снова промыли, задренировали, закрыли живот. Снова определили больную в реанимацию: антибиотики, наблюдение. Никакого толку. А тут и результат гистологии подоспел: отросток неизмененный. Больную еще раз взяли на операцию, во время которой разгрузили кишечник и вывели кишку в бок. Ноль эффекта.
А спустя две недели девушка умерла от септической пневмонии. Заключение патологоанатомов — перитонит, последовавший после вмешательства в брюшную полость.
«Что я сделал не так? — ни на минуту не переставал мучиться Вадим. — Можно ли было ее спасти? Неужели не хватило квалификации, чтобы поставить верный диагноз?»
«У тебя не хватило ума и выдержки! — слышалось со всех сторон, в том числе и от отца, переживавшего трагедию сына, как собственную. — Операция выполнена не по показаниям. Зачем ты на нее пошел?!»
Лера же словно испарилась. Как выяснилось, еще накануне пятницы, когда они виделись в последний раз, она не только оформила отпуск, но и съехала из общежития. Ни слова не сказав Вадиму. Вслед за этой убийственной новостью последовал вызов в прокуратуру, и первое, что ему дали прочитать, — собственноручные показания Валерии Гаркалиной, из которых следовало, что она категорически возражала против операции, потому что хирург, который на ней настаивал, не обладал надлежащим опытом и квалификацией. Объяснительные коллег также указывали на низкую квалификацию Коренева, завышенную самооценку, сложные отношения с коллективом. И научный руководитель быстро открестился от своего ученика.
На время разбирательства Вадима перевели работать в приемный покой, вокруг него возникла стена молчания и отчуждения. Рядом оставались только Андрей да вернувшийся со стажировки Саня, которые пытались поддержать друга любыми доступными средствами: старались не оставлять одного, менялись дежурствами, ради того чтобы вывезти на дачу в Крыжовку и по-мужски разделить горе.
Состоялся очередной неприятный разговор с отцом, после которого Вадим ушел, хлопнув дверью. Как ему тогда показалось, тот его окончательно предал. Затем последовала драка у подъезда, где его поджидали разъяренные родственники погибшей, СИЗО, неожиданное освобождение и потрясающее своей несправедливой циничностью известие о смерти отца. До благополучной развязки дела он не дожил несколько дней…
И все эти годы Вадим винил в его смерти себя.
«Но ведь, как ни крути, статью написала Катя! — вступило в спор второе „я“, не менее чувствительное, не менее страдающее. — Почему она посмела вмешаться в нашу жизнь? Не разобравшись, не дождавшись окончания расследования? И ей даже в голову не пришло позже извиниться, дать опровержение! Что за женщина из стана врагов ее наняла? Не исключено, что ей хорошо заплатили. Хотя нет… Впрочем…»
Перевернувшись на спину, Вадим уставился в белоснежный потолок. Зацепиться взгляду было не за что: ни трещинки, ни пылинки. Глаза непроизвольно закрылись, и снова стало клонить в сон. Ни вспоминать, ни думать о чем-то больше не хотелось. Как не хотелось с кем-то разговаривать, покидать эту кровать, этот номер.
