Мерседес допила вино. Иден снова наполнила ее бокал и внимательно посмотрела в лицо матери.
– Но потом, видимо, что-то пошло не так.
– Я узнала правду о нем. О кокаине. О том, что он привозил его не только для себя. Он закупал кокаин целыми партиями и на его перепродаже сколачивал свое огромное состояние. Да, ты права, что-то пошло не так. После того как мне стало это известно, я лишилась сна и все думала, что с нами будет, если его поймают. И прежде всего, что будет с тобой. Я твердо решила уйти от него, как только ты немного подрастешь. А потом, когда тебе было лет пять-шесть, он начал меняться. Превратился в самое настоящее дерьмо – иначе это не назовешь. Кроме собственного удовольствия, его ничто уже больше не интересовало. Стал заводить себе любовниц. Так что Франсуаза была у него далеко не единственной. Причем они становились все моложе и моложе, иногда почти совсем дети. В конце концов ты оказалась единственным связующим звеном между мной и Домиником. А после нашего возвращения из Европы со мной случилась беда. Во время поездки я забеременела. Думаю, это произошло в Венеции. Ужасная ошибка. Мне тогда было сорок два. Аборт скрыть не удалось, и Доминик все узнал. Он понял, что на протяжении всей нашей совместной жизни я просто-напросто обманывала его. А объяснить, почему делала это, я не могла. Да это и не помогло бы. И он обозлился на меня. И на тебя тоже. На нас обеих. Он сказал, что полностью потерял веру в нас. Возможно, так оно и было. Я не вправе осуждать его. – Ее пальцы на мгновение сжали руку Иден. – Этот твой ночной кошмар… я очень хорошо помню тот вечер. Доминик был пьян и едва ли отдавал отчет своим словам. Он разорался на меня и стал крушить все вокруг. Ты проснулась и пришла к нам в спальню. Тогда-то он и стал говорить тебе все эти гадости, дорогая. Что ты не его дочь… Что ты просто паразит, навязанный ему обманом… И прочее, и прочее. А ты стояла, словно остолбенев, и, широко раскрыв глаза, молча смотрела на него…
Иден порывисто прижала ладони к ушам, чтобы ничего больше не слышать. Даже спустя столько лет она продолжала испытывать боль и отвращение. Прошло несколько минут, прежде чем она нашла в себе силы опустить руки и взглянуть на мать.
– О, мама…
– Потом с тобой случилась страшная истерика. Я даже подумала, что эта душевная травма останется у тебя навсегда. Однако на следующее утро ты проснулась веселая и жизнерадостная, как будто ничего и не произошло. Мы решили, что ты обо всем забыла. Но через несколько месяцев после этого ты начала становиться какой-то не такой, как прежде. Стала дикой. Непослушной. А к тому времени, когда у тебя начались месячные, ты была уже просто неуправляемой. Мы потеряли тебя.
– Это навсегда осталось во мне, мама, – дрожащим голосом проговорила Иден. – Мне казалось, что у меня внутри что-то гноится, и это ощущение заставляло меня ненавидеть себя. Я начала принимать наркотики, чтобы хоть как-то забыться. Чтобы заглушить боль, от сознания, что все мое существование – это только обман, что я не нормальный человек, а всего лишь несчастный выблядок.
Мерседес, не в силах более сдерживаться, бросилась к дочери, и обе они разрыдались в объятиях друг друга.
– Я больше никогда не буду принимать наркотики, – чуть позже сказала Иден, глядя на мать заплаканными изумрудными глазами. – Может быть, я бы и не устояла перед соблазном, если бы не перенесла гепатит. Я ведь чуть не умерла от него… так что желания в другой раз испытывать судьбу у меня нет.
– Я знаю.
– До сих пор у меня полностью отсутствовало чувство собственного достоинства. Мне на все было наплевать, я всегда считала себя ничтожеством. Но Джоул сделал меня другой, мама.
Мерседес нежно погладила дочь по голове.
– Ты сама заставила себя начать новую жизнь, Иден. Жизнь, свободную от прошлого. Свободную от наркотиков. Ты обрела собственное «я», знаешь себе цену. Из тебя выросла великолепная женщина. Я очень горжусь тобой.
– А я тобой, – взволнованно проговорила Иден. – Теперь, когда я все знаю.
Слегка улыбнувшись, Мерседес покачала головой.
– Нет. Ты не все знаешь, Иден. Моя жизнь не стоит того, чтобы ею гордиться. – Она приложила палец к губам дочери, чтобы остановить ее протесты. – Я не хочу, чтобы ты гордилась мной. Все, о чем я могу Просить Бога, – это чтобы ты простила меня.
– За что?
– За то, что я сделала. Ты ведь не знаешь меня, доченька. И, возможно, так никогда до конца и не узнаешь. Может, это и хорошо. Но с годами ты будешь узнавать обо мне все новые и новые подробности, многие из которых, наверное, заставят тебя ужаснуться.
– Я не верю в это.
– Уж поверь. Это у меня в крови. Порочность.
– Да брось ты, мама! – отмахнулась Иден. – Все это прямо какое-то средневековое испанское мракобесие.
– Нет, Иден. – Мерседес казалась спокойной и трезвой. За последние девять месяцев она заметно постарела. У нее на висках появились седые пряди, а на лице стали заметны морщины. Ее красота переходила в новую фазу – от расцвета зрелости к аскетической строгости пожилого возраста. – И я благодарю Бога, что в твоих венах не течет моя кровь.
– Ты говоришь страшные вещи!
– Нет. У меня был ребенок, и он оказался проклятым.
– Джоул не проклятый! Просто ему пришлось много страдать, и он совсем запутался.
Мерседес отвела взгляд.
– Какое бы зло я ни совершила, запомни, это зло прежде всего обратилось против меня. Я надеюсь, когда-нибудь ты это поймешь. И не возненавидишь меня.
У Иден запершило в горле.
– Да как же я смогла бы тебя ненавидеть, мама? Ты ведь меня так любила. Ты отдала за меня все, что у тебя было. И это при том, что я даже не твой ребенок.
– О, конечно же, ты мой ребенок, – мягко сказала Мерседес. – Я поняла это, когда ты была у Джоула. Ты мое любимое дитя. Единственное, что в конце концов по-настоящему дорого мне. – Она огляделась вокруг. – И вот я здесь – гость в твоем доме.
– Не смей называть себя гостем! Этот дом – твой!
– Нет, он твой. – Ее глаза остановились на изящном профиле Иден. – И день ото дня ты становишься все сильнее. Я уже не могу делать вид, что живу здесь, чтобы ухаживать за тобой. Скоро мне придется оставить тебя.
– Тебе вовсе ни к чему покидать это ранчо!
– Я просто не могу выразить словами, как дороги мне наши с тобой теперешние отношения. Пусть они всегда останутся такими.
Иден с нежностью погладила руку матери.
– Но куда, в таком случае, ты поедешь?
– Вернусь в Испанию.
– Ты будешь так далеко от меня!
– Да. Уеду от греха подальше. Хоакин де Кордоба сделал мне предложение. Пожалуй, я соглашусь.
– Я столько нового о тебе узнала…
– Да, много, – с улыбкой согласилась Мерседес. Они молча сидели, глядя, как сад погружается в вечерние сумерки. Тени становились длиннее. Легкий ветерок шелестел у них над головами листвой.
