тебе двадцать два! Чудесный период в твоей жизни начался. Верю, что этот год будет по-настоящему переломным. Помнишь, мы в детстве вместе считали? – с улыбкой подмигивает Саше.
А мое неприятие становится таким невыносимо удушающим, что я с трудом удерживаюсь на ногах.
Она в теме чисел? Что еще? Насколько близка ему эта подруга? Что вообще происходит?
Почему так больно? Почему так страшно? Почему?!
– Помнишь-помнишь, дорогой, – поздравляет публично, но умудряется сделать установленный контакт интимным. Отсылку ведь только они с Сашей постигают. – Ты вырос прекрасным мужчиной, Алекс. Но я не удивлена. Еще в двенадцать поняла, что ты будешь именно таким.
Я сглатываю так громко, что, кажется, это слышат все в зале.
Влада только что призналась, что влюблена в Сашку с двенадцати лет? Я, блин, правильно поняла? Что за беспредел?!
– Еще раз поздравляю тебя! С днем рождения, мой дорогой! Будь счастлив!
Под звон бокалов прикрываю глаза. Не хочу видеть, как она его поцелует. Откуда-то знаю, что это произойдет. И этого достаточно, чтобы начать умирать.
Мое перекачанное сердце детонирует и летит по телу пульсирующими остатками. Эти адски заряженные частички заставляют меня трястись.
– Тебе плохо? – Данин вопрос доносится словно сквозь стену. – Отойдем на балкон? Или в дамскую комнату?
Хочу заверить, что все в порядке, и отказаться. Но когда я распахиваю глаза и вижу, как Саша удаляется с матерью из зала, попросту забываю об этом. Решаю рвануть за ними.
Только вот Шатохин не отстает.
Пытаясь меня остановить, шагает следом и бомбит:
– Да ладно тебе! Не лезь сейчас, Соня. Ясно же, что он и так в бешенстве. Дай ему перегореть и выдохнуть. Ничего страшного не произошло… Ничего критического, Сонь! Ну, блядь… Куда ты, на хрен, лезешь? Соня?
Я не отвечаю, потому что у меня нет на это времени. Несусь вперед, чтобы не упустить Сашку из вида. Хорошо, что он такой высокий. Возвышается над большинством людей в зале. Но я ведь не знаю, в каком направлении они двинутся после выхода из зала. Приходится спешить.
– Соня!
– Помолчи, Даня, – шиплю на него я. – Нельзя, чтобы они нас заметили.
– Что ты, блядь, делаешь? – выдает практически беззвучно, раздраженно двигая губами.
– Идем… Просто идем за ними.
– Твою ж мать…
Коридор, лестница, дверь, коридор, дверь, коридор… За очередной дверью, там где полностью обрывается музыка, пространство рубит разъяренный голос Сашки.
– Что это за цирк, мам?! Какого, блядь, хрена тут происходит?!
Я на инстинктах подаюсь на эти звуки. Дане приходится дернуть меня назад. Не позволяя пройти дальше, он затыкает ладонью мой рот и утаскивает меня в сторону, за качающиеся на сквозняке занавески.
– Это я тебя должна спросить, – раздается ледяной ответ Людмилы Владимировны. – Зачем ты привел на праздник эту девку? Мы так не договаривались…
– Это, мать вашу, мой гребаный день рождения! Мой!!! – кричит Сашка с таким надрывом, что меня сумасшедшим ознобом накрывает. – Если даже на него я не могу привести того, с кем хочу провести это время, то на хуй мне не сдалось такое торжество!
– То есть мать с отцом туда же? Так получается? Важна только она?! – повышает голос Людмила Владимировна, но никаких особых эмоциональных вибраций при этом не выдает. – Мы снова к этому возвращаемся? Сколько можно, сын?! Имей в виду, родной, второй приступ я не переживу.
– Мам… – Сашкин голос обрывается. Я слышу его вздох. Улавливаю тревогу. Меня трясет за него! Разве эта чертова королева-мать не понимает, что он переживает? В стену что-то ударяется и с оглушающим звоном разбивается. Осколки залетают под занавес, нам с Даней под ноги. – Ма-а-ма… – протягивает Саша с какой-то выворачивающей его душу мукой. – Что ты делаешь, а? Зачем, мам? Зачем?! Зачем ты позвала Владу? Зачем она здесь, мам?
– Боже! – громкий всплеск ладоней заставляет меня вздрогнуть. – Девушка лишь хотела сделать тебе сюрприз. Я поддержала идею. Что плохого?
– Я на ней никогда не женюсь, – чеканит Саша жестко. – Напоминаю, если что.
И я вновь содрогаюсь. От шока – в первую очередь. Обдумать эту информацию сил не хватает. Но меня резко начинает мутить. Настолько, что я всерьез беспокоюсь, как удержать содержимое желудка.
– При чем тут женитьба? – отражает Людмила Владимировна с непоколебимым спокойствием. – Влада здесь в качестве близкого тебе человека. Подруга детства все-таки. Здесь ведь много твоих друзей.
– Да какая подруга, мам? Что вы придумали? – в Сашином голосе уже звучит изнеможение. – Я никогда с ней не дружил. Что, в пизду, за бред?!
– Александр, – строго одергивает его мать.
– Прости, мам… – тяжелый выдох. – Я должен найти Соню. Мы уходим.
– Ты в своем уме? Оставишь меня здесь одну? Таки хочешь загнать мать в гроб, – голос набирает обороты. Вероятно, Людмила Владимировна поняла, что все предыдущее не сработало, и решилась на крайние меры. – Прекрасно! Довоспитывалась! На себе, на отце твоем давно крест поставила. Ты во всем – мой единственный стимул, сынок.
– Мама… Я люблю Соню, – сообщает ей Саша тихим раздавленным тоном. – Что прикажешь с этим сделать?
– Да кому эта любовь нужна? – восклицает Людмила Владимировна после паузы. Впервые в ее голосе проскальзывает страх. Но даже сейчас я больше нее боюсь. Меня сотрясает изнутри от ужаса. – Я тоже любила, сын! И что? Счастье обманчиво и очень быстротечно. А вот боль после него вечна! Ты добровольно сейчас подставляешься. Зачем? Не будь глупым. Не позволяй своему сердцу страдать. Останови это, пока не стало поздно.
– Ма-а-ма…
Лично мне хватает этого выдоха, чтобы понять, что эмоции разрывают его на части. Он между нами, как между двух огней.
– Не иди к Соне сейчас, – опускается Людмила Владимировна до мольбы. – Пожалуйста, не нужно этой демонстрации. Ни к чему это. Вы и так постоянно вместе. Зачем это людям видеть? Не заставляй меня чувствовать себя плохо. Сыночек, – в ход идет материнская ласка. Предполагаю, что она не только в уши льет, но и прикасается к нему. – Побудь немного со мной, сынок, – даже мне слышны те самые манипуляции, которых патологически боится Сашка. – Потанцуй со мной. Порадуй мать. Я тебя двадцать два года растила. Хочу сегодня праздновать!
Он ничего не отвечает.
Но…
Вскоре
