— Товарищ старший лейтенант! — В караулку вошел сержант, молодой парень, командир отделения срочников, обратился к взводному: — Там «Ниву» остановили. Двое чеченов едут. Документы вроде в порядке, но… Чего-то не так. Один про одно говорит, другой путается…
— Деньги предлагают? — спросил взводный.
— Не-е… Мнутся только. Одеты чисто. Вроде не из леса, но рожи подозрительные. Может, их в комендатуру отправить?
— Мы сами тут комендатура! — рыкнул взводный. — Черных! Разберись, пожалуйста.
— Эх, испортили музыку! Я только во вкус вошел. — Лёва спрятал за пазуху дудочку, взял автомат и пошел вслед за сержантом.
Двое чеченцев стояли возле бежевой «Нивы», которая по низу была сплошь забрызгана грязью. Поблизости от них находились несколько солдат, держа автоматы наизготовку. Лёва на ходу передернул затвор, загнал патрон в патронник, скобку сдвинул на стрельбу очередью.
— Куда едем? — строго выкрикнул Лева чеченцам.
Один из них улыбнулся:
— К сестре… Мы едем к сестре. Мы мирные…
— Где ее дом? Покажи пальцем! Который? — приказал Лёва.
Чеченцы оба приоткрыли рты, растерялись. Один из них все же указал на окраину села.
— Втарой. Вон втарой дом.
— Этот дом пуст. Там никого нет уже четыре года. Там жила русская семья, ее давно выгнали, — быстро и зло проговорил Лёва.
Чеченцы переглянулись. Один из них начал экать:
— Э-э, сестра купила этат дом. Э-э, дом для деда… Там живет наш дед…
— Хватит болтать! — оборвал Лёва. — Деньги, наркотики, оружие! Быстро!
— Нэту, нэту наркотиков. Нэту денег, — заговорили чеченцы, перебивая друг друга.
— Сейчас будут, — сказал Лёва и неожиданно для всех — и для задержанных, и для солдат, которые были начеку, углом приклада ударил одному из чеченцев в лицо. Этим ударом он сбил его с ног. Но лишь чеченец упал на землю, в грязь, Лёва тут же ударил его ботинком в лицо, потом еще сверху прикладом по голове, и опять ботинком в лицо. Он бил его так, будто хотел уничтожить, истребить — сразу, на месте, насмерть. Уже после нескольких ударов лицо чеченца, его обритая голова, с которой свалилась кепка, его обросшая щетиной шея были в крови, в густой алой крови, и в месиве из этой крови и грязи.
— Стой! Стой! — взвыл в отчаянии другой чеченец. — Отдам! Вот! Вот! Бери! — Он сунул руку под свою кожаную куртку, рванул подкладку, и у него в руках оказались деньги, несколько долларовых купюр. — Вот, вазьми! Вазьми!
Лёва тяжело дышал. Он недовольно взглянул на деньги, потом приставил ствол автомата к поверженному, стонущему чеченцу, к его шее, у подбородка, и опять взглянул на протянутые деньги:
— Здесь всё?
— Всё, всё. Больше нету! Машину уже праверяли.
— Плохо проверяли. Наркотики давай! — сказал Лёва. — Считаю до трех… Если ты не достанешь, башки у твоего приятеля не будет. Раз!
Чеченец бросился к машине, стал суетливо отдирать кожу с внутренней стороны дверцы. Скоро в руках у него оказался сплюснутый небольшой пакет.
— Вот! Вот! Вазьми! Вот! Нету больше! — Он весь дрожал и, похоже, боялся смотреть на своего попутчика, который, казалось, уже безжизненно лежал в грязи, истекая кровью.
Лёва забрал деньги и пакет, небрежно сунул в карман бушлата, приказал чеченцам:
— Оба в машину лезьте! На заднее сиденье! Сейчас кататься поедем. Быстро!
Когда чеченцы, один полумертвый, окровавленный, с расквашенным лицом, и другой, перепуганный до смерти, с дрожащими руками, дотащились до машины и забрались на заднее сиденье, Лёва нажал на курок автомата. Очередь жестоко прострочила натянутую тоску серого февральского полдня.
— Эй, Хобот! И ты, Муха! — крикнул Лёва, обращаясь к двоим солдатам по кличкам. — Отгоните эту колымагу вон туда, к оврагу, и столкните с обрыва. Не забудьте бензинчиком полить и спичкой чиркнуть. Только аккуратно. Себя не спалите.
— А документы куда? — спросил сержант у Лёвы. Сержант стоял все это время наблюдателем, держа в руках два паспорта. Лёва забрал паспорта, заглянул в один из них, прочитал:
— Нузакаев… А этот? И этот Нузакаев… Братья, наверно. Наркоту и фальшивые доллары возили. — Лёва поднял глаза на сержанта. — Ты не жалей, парень. Это как тараканы на кухне. Хлопнул их и забыл.
— Мне их и не жалко, — ответил сержант. — Мне своих пацанов жалко. Лучше б им этого не видеть.
Лёва потупился, зачем-то сказал сержанту:
— Вчера наши мужики из разведроты в капкан попали. У меня там друг служил, Серега Кондратов, землячок. На растяжке подорвался. Не знаю, выживет ли?
Лёва поставил автомат на предохранитель, закинул его на плечо и пошел обратно в караулку.
* * *
После взрыва Сергей несколько раз приходил в сознание. Он слышал чью-то ругань: «Успели, гады, фугас поставить. Чего ж так отбомбили? Надо было «Градом» выжечь!»; слышал чей-то стон, похожий на плач, этот стон будто скрябал по сердцу; слышал отдаляющуюся стрельбу из автоматов, наверное, кто-то, отстреливаясь, уходил от погони. Позднее он разобрал голос командира своего отряда; командир где-то поблизости кричал с настойчивой хрипотой, вероятно по рации: «Вертушку! Срочно! У нас тяжелораненые! Кровью истекают!»
Еще один раз Сергея Кондратова пробудил лютый ветер и шум. Это был необычный ветер — лопасти вертолета гнали низкие потоки воздуха под мощный гул работающих моторов. Несколько солдат несли Сергея на плащ-палатке к открытому вертолетному люку. Он не слышал голосов, которые раздавались вокруг. Из-за свистящего ветра и рева моторов этих голосов нельзя было разобрать, и только по губам можно было понять некоторые слова, которые говорили окружающие.
Ему вспомнилась в эту минуту учительница биологии, она к тому же преподавала и зоологию, и анатомию. Он всё допытывался у нее: что заставляет двигаться сердце? почему вдруг оно начинает стучать? почему оно может стучать так долго? какая сила вдруг, всего в один миг, останавливает его? Учительница так и не смогла ответить на его вопросы, может быть, поэтому он ее не признавал и недолюбливал и поэтому схулиганил, заперев ее однажды в лаборантской.
Вдруг Сергею стало очень страшно: а если уже близок, уже совсем рядом этот миг, когда остановится и его сердце? Навсегда. Всего — один миг: сердце как будто забудет сделать очередной необходимый толчок, пропустит нечаянно удар, а потом уже не сможет догнать и сделать другого удара и остановится навсегда. «Ничего… — унял свой страх Сергей утешительной мыслью: — Ничего… Если не выживу, государство обязано назначить за меня пенсию. Марина с Ленкой хоть с голоду не умрут. Не зря, значит, ехал сюда, не зря воевал…» Потом к нему и вовсе пришло радостное ощущение — ведь кругом него находились люди, его товарищи, такие же, как он, солдаты, и хотя он не понимал и не мог слышать их голосов, он чувствовал, что солдаты заботятся о нем, говорят: «Потерпи, браток», — значит, они ему братья и он им брат, и тогда уж ничего не страшно…
