Конечно! От неожиданности у нее перехватило дыхание. Их спор насчет сериала был последним доказательством очевидного — того самого червячка, что грыз ее непрерывно с самой первой встречи с Лео в «Лютеции».
В один миг ей открылось решение всех загадок. Она поняла, почему дети избегают Лео, почему жена изменяла ему, почему ученик оскорбил его столь изощренным способом. Как же она не догадалась, что у них у всех действительно имелись на то причины! Они просто старались выжить. Только и всего!
Потому что — и это открытие ужаснуло ее — Лео подавляет все и вся вокруг себя. Он претендует на роль безупречного отца, наставника, знатока права. Лео всегда знает, как лучше, — стало быть, он никогда не ошибается. И помогай Господь тому несчастному глупцу, который осмелится поступать по-своему.
Диане также стало ясно, отчего Лео применяет столь завышенные стандарты и к своим студентам, и к семье. Все они обязывались заслужить мировую славу — но не для себя, не для своего удовлетворения и радости, нет, только для него! Ибо их слава должна еще больше возвышать его!
Взять хотя бы его воспитанника. Ведь если для Лео выше всего интересы Барта, пускай бы себе парень устроился к Ральфу Надиру и честно трудился. Однако такой вариант был для Лео недостаточно престижным, не таким ослепительным.
«Я вложил столько самого себя в будущее Барта», — сказал тогда Лео. Из чего логически вытекало, что отныне он становится хозяином этого самого будущего. Точно так же, как и Пулитцеровская премия, полученная его женой. Точно так же, как и все остальное, угодившее ему в лапы.
Удивительно, как он до сих пор не воспринял грядущее партнерство Дианы как свое собственное. Рано или поздно он додумается и до этого. «Я шепнул Ральфу Слайтеру пару словечек про тебя, — наверняка похвастается он. — Я ему сказал: „Ральф, Диана — из моих ребят…“» И, сделав это, отберет у нее всю радость и гордость.
Ребята Лео. Он овладел ими, вылепил из них то, что хотел, и, натурально, запретил им быть неудачниками. А взамен потребовал полную покорность и преданность. Он похитил у них душу.
Еще бы Барту Шаферману не переспать с Анной Фрэнкленд! А ей — с ним. Их свела вместе не похоть и не безумная страсть, но отчаянная попытка вырваться из-под удушающего давления Лео. Они не просто залезли вдвоем в койку. Они взбунтовались. Чего же удивляться, что Лео впал в такую ярость. Ибо своим поступком невольные любовники бросили вызов не только мужчине, но и его представлению о себе как о мудрейшем властелине.
Даже сейчас Диана поморщилась при воспоминании о его гневе. А что, если в один прекрасный день он обернется против Дианы? А ведь этого не избежать, если она постарается сохранить свое «я».
«Ах, эта Диана, — слышала она полный яда голос, — она такая мудрая, она решила…» …Что она решила? Заниматься йогой? Развивать экономику в Кении? Выкрасить кухню в желтый цвет? Смотреть «Адвокатские истории»? Не имело никакого значения, совершит она мелкий проступок или крупный. Имело значение то, что она поступит против воли Лео.
Она поняла наконец, что выйти за него замуж — все равно что вступить в коммунистическую партию, совершить добровольное отречение от собственных независимых суждений, от собственного мнения. Либо ты без разговоров поступаешь так, как велит партия, либо подвергаешься жестокому наказанию. И то, и другое было достаточно мерзко.
И как она не раскусила Лео за все эти годы! Какой наивной, доверчивой дурочкой она была! Однако если Лео не являлся тем полу-Богом, каким представляла она его в Йеле, то он не был и обычным разнузданным разбойником. Скорее он был человеком, страдающим от неуверенности в себе и вынужденным подкармливать свое «эго» все новыми порциями славы и могущества. То, что Диана принимала за силу, на деле являлось болезнью. То, что она принимала за целеустремленность, оказалось упрямством. Он не способен меняться. Да и как он смог бы это сделать, если ему отвратительно само слово «компромисс»? Да при одной мысли, что он может кому-то уступить, он впадает в панику.
Каким-то уголком души Диана все еще любила его. И вполне возможно, что эта любовь сохранится — ради их прошлого. Однако было ясно, что подошла к концу еще одна глава ее жизни, и осознание этого было сродни освобождению. Никогда больше Божественный Лео не потревожит ее снов, унижая всех остальных мужчин, внушая недостижимые идеалы. Лео оказался таким же простым смертным, отягощенным недостатками, как и все остальные — если не в большей степени. И уж во всяком случае, гораздо менее способным на настоящую любовь.
Спасибо Авраму — у нее хотя бы есть с чем сравнивать. Вот кто знал, что такое любовь. Бедный милый пропавший Аврам! От одного воспоминания о том, что она утратила, заныло сердце.
Завтра же она напишет Лео коротенькое письмо: вежливое, но решительное, в котором постарается преподнести свой отказ помягче, чтобы не обидеть. И на том можно будет захлопнуть книгу о прошлом.
Однако если жизнь без Лео она еще как-то могла вынести — разве не этим Диана занималась целых семь лет? — то жизнь без мечты о Лео оказалась совсем другим делом. Лишившись привычной мечты, Диана почувствовала себя покинутой. Какой бы никчемной она ни оказалась, в данный момент не было ничего подходящего взамен. Около полуночи Диана не выдержала и позвонила Байрону.
— Ты не спишь? Ты одет?
— Да и нет.
— Если я приду, ты угостишь меня кофе и выслушаешь, а может, даже включишь концерт Бесси Смит?
— Что, совсем плохо? — спросил Байрон.
— Жди меня через пару минут.
— Ты действительно считаешь, что я поступила правильно? — Диана высморкалась в платочек. — Знаешь, это все равно что выбросить свое детское одеяльце. Опять наступят эти ужасные одинокие ночи, а мне даже не о чем будет помечтать. И если бы я все же вышла за Лео, я бы по крайней мере имела бы детей. Я была бы несчастной, больной, усталой и в постоянной истерике, но у меня было бы хоть какое-то утешение.
— Так почему бы тебе просто не завести ребенка?
— Я думала об этом, Байрон. То есть я думала — какого черта, я это сделаю! Если не от Лео, то с помощью искусственного оплодотворения или еще как-то. Сейчас полно матерей-одиночек. Я рассматривала такую возможность со всех сторон — и все же отказалась. По-моему, это эгоистично.
— Родить ребенка — эгоистично? — удивился Байрон.
— Я имела в виду, когда их заводят не столько для их благополучия, сколько для своего. Я выросла в счастливом семействе, с обоими родителями, и хотела бы обеспечить своему ребенку то же. По крайней мере хотя бы на первых порах. Жизнь и так вещь жестокая — даже для нормальной семьи. Так зачем же обрекать своего ребенка на заведомую несправедливость? И к тому же я слишком сентиментальна, Байрон. Я верила в брак и остальную дребедень.
