и останавливался, повергая меня в муки, ожидая ответа.
— Кир, — приходилось выдыхать мне с трудом. Голос срывался, и мне начинало казаться, что я навеки останусь в его плену. И потому, когда Кирилл сжалился и разрешил достигнуть пика, ухнуть вниз, меня уже не было — лишь сплав чувств, желания, томительной истомы и тягучего ожидания. Я чувствовала лишь дрожь, овладевшую мной, его поглаживающие прикосновения, слышала его тихий шепот, просивший не сдерживать себя, не кусать губу в попытке сдержать стоны.
— Хочу слышать твои стоны, Кира. Не молчи… — и я слушалась его, отпускала себя. — Умница моя… вот так, да, правильно…
Я льнула к нему будто он был моим миром, и не было ничего больше. Лишь он. И в момент, когда он отстранился, я распахнула глаза, уставившись во тьму комнаты. Это было практически больно — лишиться его.
Сморгнула выступившие на глаза слезы — что же со мной происходило? Я не могла без него, и впервые мне стало страшно. Казалось, он чувствовал мой страх — поцеловал, спасая, выдергивая из объятий сомнений. Поймал губами скользнувшую по щеке слезинку, утешая, и словно на своем языке я ощутила соленую каплю. Связь. Между нами была связь.
— Не плачь, — прошептал Кирилл, — я здесь, рядом. Господи, у меня крышу сносит, когда я представляю, какая ты горячая. Сильнее всего на свете я желаю, чтобы ты принадлежала мне полностью.
Я притянула его к себе, словно показывая, что разделяю его желания. Как же мне хотелось перейти последнюю грань…
— Сейчас, тише, — усмехнулся Воронцов, отвечая на мой порыв. — Черт, Кира, — впервые сорвался на хриплый стон Кирилл.
И миг, когда мы стали едины, заставил вылететь из головы все мысли. Вместо них пустота. Густая и сладкая, словно мед. И в попытках быть еще ближе, ловила в полутьме взгляд Кирилла, боясь разорвать контакт. Я плавилась в его руках, переставала ощущать себя. Было лишь мы, целое, единое. Правильное. Единая струна, натянутая до предела и дрожащая, звенящая от напряжения.
Мы утоляли свой голод, цепляясь друг за друга, опасаясь лишиться того, что имеем. Навязчивая осторожность и нежность из мягко тлеющего уголька разрослись в пожар, необузданное пламя. И мы горели в нем без страха.
— Только я могу прикасаться к тебе, — растягивал слова Кирилл в замирающие в небытие мгновения. — Ты создана для моих ласк, девочка моя… ты должна выдыхать только мое имя, желать лишь меня.
Его хриплый голос звучал отрывисто, резко.
— Чувствуешь меня, Кира? Мы идеально подходим друг другу, — и он заставлял меня судорожно вдыхать, впиваясь ногтями в его спину.
Как он мог говорить? Сбившиеся дыхание не было ему помехой — и стало искушением для меня. Я жила его голосом — он сводил с ума не меньше движений и ритмичных толчков, что вдруг превращались в медленное, ужасно медленное скольжение.
— Ты моя, — заявлял он и я, расслабившаяся, отдавшаяся на волю его желаний, оказалась застигнута врасплох. Горячая волна, утянувшая меня на дно, заставила простонать и откинуть назад голову… — Ты согреваешь меня. Как же мне было холодно без тебя… — А чуть позже, словно очнувшись, я мстила. Играла с ним, то поддаваясь, то позволяя себе сопротивляться.
— А ты мой, — выдохнула я, совсем по — звериному прикусывая кожу на шее. Он стал моим — и отпускать его я не собиралась. Ведь именно в этот момент понимала, что готова отдать за него все. И даже если мне придется выгрызать путь к своему счастью зубами, я это сделаю. А пока… пока я оставляла на его ключице свои метки. — Не отпускай меня никогда. Слышишь?
И все это время я наслаждалась его хриплыми стонами, его рваным дыханием. И мой голос стал его последней каплей. Как он, я шептала, опасно понизив тон, на грани слышимости, так, что даже сомнений не осталось. Ему никуда не деться. Никогда…
Кирилл перевернул меня, навис сверху и до последнего не выпускал меня из своих объятий. Чуть позже лишь на пару минут покинул меня, чтобы затем снова притянуть меня к себе и совершенно невинно прижаться губами к моим. Тот странный порыв, заставший меня отдаться на волю животным инстинктам, отхлынул, оставив вместо себя нежность и приятную усталость…
На языке вертелась фраза, которую произносить совершенно не хотелось. Не было смысла. Ведь и так все ясно. Сколько времени прошло прежде, чем я выдохнула другую, которая не давала мне покоя целый день.
— Ты говорил, если я вдруг предам… Хочу тебя попросить. Пожалуйста, если засомневаешься во мне… выслушай меня. Постарайся поверить. Не принимай поспешных решений. Хорошо? — сумбурно выдохнула я, утыкаясь носом в мужской подбородок.
— Хорошо, — чуть подумав, отозвался Воронцов.
— Обещаешь?
— Обещаю, — услышала непривычную, но очень понравившуюся теплоту в его голосе. — Держать эмоции под контролем я умею.
Конечно, умеешь… но вряд ли устоишь, если вдруг кто — нибудь скажет, что я изменила тебе. Что и озвучила. Кирилл многозначительно усмехнулся.
Рабочая неделя пролетела незаметно. В четверг и пятницу Кирилл пропадал в суде, я же продолжала разбираться с делом Ольги. Мы все-таки получили заключение искусствоведа. Разочаровало ли оно? Как посмотреть. Картины и правда не стоили той суммы, которая была указана экспертом. Просто потому что не смотря на кажущуюся целостность, не были в полном смысле единой коллекцией — оказалось, что одна из них хоть и принадлежала кисти Шилова, которому приписывалась, но была лишь копией с первоначального варианта и создавалась с использованием других материалов. Я немало удивилась, услышав об этом. Возник закономерный вопрос: как об этом узнал искусствовед, если доступ к оригиналу мы так и не получили. В ответ же мне заявили, что последние десять лет любители искусства практически поголовно помешались на Шилове, а совершенно случайно он знаком с ним лично.
Закавыка была проста — ранее действительно существовала коллекция из семи картин. И ценность заключалась в едином сюжете и используемых материалах — в масляных красках, используемых Шиловым. Но, к сожалению, одна из картин оказалась уничтожена. И Шилов написал новую. Вот только использовал другое масло.
Эксперт долго объяснял, в чем разница составов красок, но даже родство с художницей не помогло мне осознавать и вникнуть. Мне хватило того, что копия едва заметно отличалась от первоначальной оттенками цветов, что и было вызвано другим составом. Назвать полотно поддельным нельзя — вышло из — под кисти того же художника, несло ту же идею, но… между тем, коллекция оказалась неполной. И свою ценность как семь произведений, объединенных единой мыслью
