Как только Ханна опускала трубку после очередного разговора, телефон тут же звонил опять.
Барни и Кэтти позвонили Люси в Спитафилд, где она остановилась в доме Патрика.
— Мне надо приехать домой? — спросила Люси, выслушав новости.
— Думаю, не обязательно, — ответила Кэтти. — Как ты себя чувствуешь?
— Беспокоюсь об отце.
— Это понятно. Я имею в виду твое здоровье.
После минутной паузы Люси ответила:
— Очень странно себя чувствую. Грустной и какой-то… маленькой. Но приятно стать опять собой. Просто собой, чтобы не надо было бояться ответственности за кого-то еще. Как будто я могу справиться с чем угодно, лишь бы это касалось только меня и больше никого.
— Хорошо. Ведь это хорошо, правда? Оставайся пока там. Так, наверное, будет лучше. Если здесь случится что-нибудь еще, я немедленно дам тебе знать. Тут все кругом кишит репортерами, которые так и норовят прорваться внутрь.
Люси положила трубку и уселась, скрестив ноги, обтянутые легенсами, на антикварный диван Патрика. Она откинула челку со лба, тряхнула белыми хвостиками, в которые были собраны ее волосы.
— Мой отец арестован по обвинению в мошенничестве, — сказала девушка в ответ на вопросительный взгляд Патрика. — Сегодня вечером в дом явилась полиция.
Патрик слышал о Дарси Клегге от Нины.
— Бедная Люси, — сочувственно произнес он.
— Бедный папа! Не надо особенно сочувствовать мне, а то я сейчас разревусь.
Патрик ласково похлопал девушку по плечу.
— Хорошо. Больше ни слова сочувствия.
Люси подняла голову и взглянула на Патрика.
— Почему вы с Ниной так добры ко мне? — спросила она. — Ведь вы же даже не знаете меня.
Патрик пожал плечами.
— У Нины свои причины, за нее я не отвечаю. Что же касается меня, то ты же видишь, у меня здесь куча свободного места.
Люси ужасно нравился великолепно отделанный просторный дом Патрика. Хотя она была здесь чужой, чувствовала себя слабой и отчаявшейся, Люси очень быстро освоилась в доме, после того как Патрик привез ее сюда из клиники вчера утром. Комнаты были полупустыми, особенно по сравнению с ее домом в Уилтон-Маноре, и это действовало утешающе. Шторы и покрывала, сделанные из какого-то незнакомого Люси тяжелого темного материала, из-за штопки казались чуть ли не сотканными заново, но от этого ничуть не проигрывали, пожалуй, даже наоборот, не то что занавески и чехлы для мебели в гостиной Ханны.
Люси, на удивление, хорошо спала, ей даже не потребовалось принимать для этого таблетки, которые ей дали в клинике. Огромная дубовая кровать и крахмальные белые простыни действовали лучше любых таблеток.
— Тебе скучно в пустом доме, правда?
— Уж слишком он пустой.
— Тебе одиноко.
Патрик нахмурился. Ему нравилась эта девушка с ее раскованными и непосредственными манерами. Он догадывался, что, несмотря на внешнюю хрупкость, Люси была довольно мужественной.
Еще ни разу Патрик не видел слез на ее лице. Это, конечно, не означало, что Люси хладнокровно прошла через выпавшие на ее долю испытания.
Люси потянулась к руке Патрика и переплела его пальцы со своими.
— Мне было очень одиноко в клинике. Все были очень добры ко мне. Пусть Нина не думает, что что-то было не так, но все равно, то, что случилось, — на моей совести. Никто не мог помочь мне, надо было пережить весь этот ужас самой. Я чувствовала себя так, как будто я одна на всем белом свете. Нет ребенка, нет больше ничего. Может быть, так даже лучше для меня. Я ведь никогда раньше не бывала одна. Мы с Кэтти близнецы, и всю жизнь вместе. Но там мне даже не хотелось, чтобы сестра была рядом.
Очень тихо, почти что себе под нос, Люси добавила:
— Наверное, это было правильно. За все отвечаю я сама. Некого осуждать, некого обвинять. Но ведь теперь, когда я здесь, тебе не так одиноко, правда?
— Да, спасибо тебе.
Патрик так и сидел на диване рядом с Люси, не пытаясь убрать руку, хотя все это казалось ему несколько странным. Он нечасто сидел с кем-либо вот так — рука об руку.
Поняв, что Люси не хочет больше говорить об аборте, Патрик попросил:
— Расскажи мне о своем отце.
Люси низко опустила голову, так что волосы закрыли ее лицо.
— Всю жизнь отец казался нам с Кэтти огромным и сильным. Когда мы были маленькими, мы считали, что наш папа — до неба и может сделать абсолютно все на свете. Например, летать. Или остановить дождь. Он не так часто бывал дома, но когда он находился рядом, из него все сыпалось, как из рога изобилия — веселье, деньги, уверенность в себе, гостеприимство. Он никогда, в отличие от матери, не говорил нам «нет» или «нельзя».
Увидев выражение лица Патрика, Люси захихикала.
— Да, я знаю, о чем ты думаешь. Испорченные дети, правда? Папа и сам часто повторял это.
Улыбка сошла с ее лица.
— О, Боже, почему я говорю об отце в прошедшем времени. Когда папа заболел, я впервые… впервые поняла, что он на самом деле не вечен. И вот теперь это все… Я чувствую что-то вроде вины, как будто это я должна была присматривать за отцом и не справилась.
Патрик неожиданно почувствовал что-то вроде зависти к Дарси Клеггу, сидящему в тюрьме.
— Думаю, отцу понравились бы твои слова, если бы он мог их сейчас слышать.
Люси кивнула.
— Да. Я попытаюсь рассказать ему все это, когда мы оба вернемся домой.
Джимми Роуз позвонил в Уилтон сразу же, как только узнал об аресте Дарси. Ханна уже поднялась наверх с Лаурой, и трубку взяла Кэтти.
— Люси? Это ты? — спросил Джимми.
— Кто говорит? — холодно спросила Кэтти.
— Ну же, не надо так. Я все время думаю о тебе, беспокоюсь. Ты уже решила, что ты будешь делать?
— Люси нет дома. Она уехала в Лондон.
На другом конце провода наступила тишина. Кэтти позволила себе злорадно улыбнуться.
Когда Джимми вновь заговорил, в голосе его звучало негодование.
— Почему ты не сказала мне, что это ты?
— Ты не дал мне такой возможности.
— Ну, хорошо, как Люси?
— Почему тебя это интересует?
— Господи Иисусе, а почему нет? Ты думаешь, мне на нее наплевать?
Кэтти вздохнула.
— С ней все в порядке. Она остановилась у друзей.
— А она…
— Да, да! Она уже все сделала! Решила все сама, потому что ей так хотелось. Теперь ты доволен?
— Конечно же, нет, — Джимми обернулся, чтобы взглянуть за спинку кресла, на котором он сидел. Он увидел, что Стелла вошла в комнату, держа под мышкой кипу тетрадей. Она вернулась сегодня гораздо раньше, чем предполагал Джимми. Избавившись от своей ноши, Стелла вышла из комнаты, не проронив ни слова. Джимми заговорил другим тоном.
