Элиф Шафак - Честь

Никогда в жизни Пимби не бегала так быстро. Когда Искендер нанес удар, ее отделяло от него расстояние футов в восемь. Он замахнулся ножом торопливо и неуклюже, словно хотел побыстрее покончить с этим неприятным делом. Лезвие описало в воздухе полукруг и вонзилось в грудь Джамили с правой стороны. С губ Пимби сорвался приглушенный стон. Она почувствовала, что нож вонзился в сердце ее сестры. Ее собственное сердце разрывалось от невыносимой боли.

Искендер отскочил назад, угрюмо глядя на нож в своей руке. Вид у него был растерянный, словно он сам не понимал, что натворил. Словно он, подобно зомби, действовал по чужой воле и только сейчас очнулся. Он отшвырнул нож в сторону и бросился бежать.

В ушах у Пимби стоял чей-то крик. Пронзительный, невыносимый, резкий. Лишь несколько секунд спустя она поняла, что крик этот вырывается из ее груди. Она не могла двинуться с места, потому что у нее больше не было тела. Не было костей и плоти. Она вся превратилась в крик. Ее голос более не зависел от ее воли, он звенел в воздухе, извиваясь спиралью, порождая мучительное эхо.

Она хотела закрыть глаза и не могла это сделать. Она видела тело сестры, распростертое на тротуаре. Видела рассыпавшееся содержимое сумок: хлеб, рогалики, сыр, зеленые яблоки, базилик, пачку кардамона.

Наконец к Пимби вернулась способность двигаться. Словно лунатик, она подошла к сестре и склонилась над ней. Она покрывала поцелуями лицо Джамили, лоб, щеки и выемку между ключиц. Она пыталась нащупать пульс, но сердце Джамили остановилось, и ее обмякшее тело начало остывать. Лицо ее утратило все краски жизни, губы, накрашенные алой помадой, казались кровавой раной. Пимби сотрясала дрожь, словно жизнь покидала и ее тело. Лужа темной, почти черной крови расползалась на тротуаре. До Пимби доносились торопливые шаги, испуганные голоса, вой сирены «скорой помощи», хлопанье дверей машины, треск полицейской рации. Она распрямилась и, шатаясь, отошла от тела сестры.

В это время одна из ее соседок, пожилая добросердечная албанка, протолкалась сквозь толпу и замерла от ужаса. Секунду спустя она рухнула на колени, завыла и запричитала:

– Пимби, бедняжечка! Неужели ты мертва? Какое горе! Кто это сделал?

Пимби молча стояла чуть в стороне. По телу ее бегали мурашки. Слушать, как оплакивают твою смерть, было жутко, но, как ни странно, причитания старухи помогли ей выйти из оцепенения. Склонив голову так низко, словно в лицо ей дул ветер, она выбралась из толпы – бесшумно и незаметно, как и подобает призраку, в которого она только что превратилась.

Остаток дня Пимби слонялась по улицам, забредая в такие уголки Ист-Энда, где никогда не бывала прежде. Она знала, пока Искендер на свободе, она не может вернуться домой, не может прийти к Элайасу. Несомненно, вскоре ее сын обнаружит свою ошибку и решит ее исправить. Страх, охвативший Пимби, был так силен, что вытеснил скорбь о сестре. Ей казалось, каждая клеточка ее тела насквозь пропитана страхом.

Несколько раз Пимби останавливалась, переводила дыхание и пыталась успокоиться. Она не представляла, куда ей идти, но ноги сами привели ее к «Хрустальным ножницам». Зачем она сюда пришла, спрашивала себя Пимби, стоя у дверей. Она бросила работу, не предупредив Риту. Без всяких объяснений опустила ключи в почтовый ящик. Теперь, прячась за почтовым фургоном, она смотрела в окно и видела пышный силуэт Риты. Помимо нее, в парикмахерской были две клиентки и еще какая-то женщина, вероятно заменившая Пимби, – молодая азиатка с волосами цвета баклажана.

Пимби проскользнула в маленький дворик за парикмахерской, где они сушили полотенца, пеньюары и фартуки. Ей необходимо было переодеться. Блузку покрывали пятна крови, которые она скрывала, ссутулившись и скрестив на груди руки. Удивительно, но прохожие на улице ничего не заметили. А может, они просто предпочитали не обращать внимания на женщину в окровавленной блузке. Пимби закрыла за собой калитку и замерла.

Покачиваясь в такт музыке, доносившейся из салона, во двор вышла новенькая и принялась снимать с веревки полотенца. Бежать было уже поздно, прятаться некуда. Пимби уставилась на девушку, а та уставилась на нее, перестав жевать резинку, которую держала во рту.

– Прошу прощения, – пробормотала Пимби.

С полыхающими щеками она метнулась вперед, схватила пеньюар и бросилась наутек.

– Что вы делаете? – заверещала девушка. – Воровка! Воровка!

Но Пимби уже и след простыл.

Следующие два часа Пимби продолжала свои скитания. Короткий зимний день клонился к концу, солнце село. Идти ей было некуда. Если она явится в полицию, ее сразу начнут допрашивать. Она плохо говорит по-английски, будет отвечать невпопад, все напутает, и на нее, чего доброго, взвалят всю вину за случившееся.

Искать приюта у соседей тоже нельзя. Кому охота подвергать себя риску? К тому же неизвестно, действовал Искендер в одиночку или по чужой указке. Но если так, то по чьей? Может быть, все это устроил Тарик? Или ее муж? Неужели они внушили Искендеру, ее первенцу, ее султану, свету ее очей, что его долг – убить собственную мать? Голова у Пимби шла кругом. Она никому не могла доверять, за исключением Элайаса. При мысли о нем по спине Пимби пробежал холодок. Она больше не должна его видеть. Никогда. Хорошо еще, что Искендер не знает, где живет и работает Элайас. Ради безопасности Элайаса она должна держаться от него как можно дальше. Пусть он считает, что она умерла. Так будет лучше.

Сознание собственной вины давно уже пригрелось у нее в груди словно змея. День ото дня змея эта росла, набиралась сил, а сейчас подняла свою отвратительную голову и принялась пожирать ее душу. Теперь Пимби знала: ей нет прощения. Ее отношения с Элайасом – единственная причина случившегося кошмара. Она никогда больше его не увидит, но сделанного уже не исправишь. Даже сейчас Пимби пыталась оправдать Искендера. Она главная преступница, она сама толкнула сына на убийство. Где он теперь, что с ним? А двое других ее детей? Каково им узнать, что их тетя убита, а мать пропала? О чем их будут спрашивать в полиции и что они ответят? Пимби отчаянно хотелось увидеть их, успокоить, утешить, но это было невозможно.

В сумерках Пимби вернулась в свой квартал, хотя и понимала, что это безрассудно. Стараясь держаться в тени, она прошла по Лавендер-гроув. На том месте, где всего несколько часов назад умерла Джамиля, белел теперь ее силуэт, обведенный мелом. Место убийства огородили, рядом стояли какие-то люди. Они курили и переговаривались. Испугавшись, что ее заметят, Пимби торопливо пошла прочь.

На ночь Пимби устроилась в пропахшем мочой уголке напротив банка Беркли и свернулась там калачиком, вздрагивая от малейшего шума. Она воспользовалась общественным туалетом, выпросила немного еды у задних дверей ресторана и, обессилев от слез, наконец задремала.