ни слова – только принять его или отвергнуть. И все же я настояла на одной поправке: вместо «прошу прощения» в тексте появилось «я сожалею». (По слухам, за это премьер-министр Балкененде заставил Риту пообещать, что она никогда больше не произнесет «правила есть правила».)
На следующий день, когда я была в офисе American Enterprise Institute, туда стали стягиваться голландские журналисты и операторы. Я еще не получила никакого официального уведомления, но они знали, что Рита уже согласилась восстановить мое гражданство и дебаты назначены на следующий вечер, как раз накануне парламентских каникул. Я просто ответила, что очень рада. И это была правда: мне не терпелось покончить с этим. Кроме того, выяснилось: люди в Гааге считают, что меня шантажом вынудили подписать признание вины, а Рита Вердонк повела себя недостойно.
Но никакого шантажа не было, и я сказала об этом журналистам. Только спешка: я хотела как можно скорее разобраться с этой историей.
28 июня в восемь вечера начались дебаты в парламенте, и Рита Вердонк с премьер-министром Балкененде тут же оказались на линии огня. Выяснилось, что Рита оставила сообщение на автоответчике Балкененде о том, что собирается лишить меня гражданства, и после этого даже не перезвонила ему, прежде чем объявить о своем решении публично. Какой же она после этого лидер? Также сразу стало очевидно, что многие члены парламента чувствовали себя оскорбленными: правительство, видимо, было невысокого мнения об их интеллектуальных способностях, заставляя их поверить, что во всей этой истории виновата только я одна.
Рано утром в парламенте Балкененде спросили, была ли я вынуждена подписать заявление, в котором брала всю вину на себя, и являлось ли это условием возвращения гражданства. Премьер-министр подтвердил: да, Рита настояла на том, чтобы я подписала этот документ. После этих слов пол в здании парламента задрожал от топота: все бросились к микрофону.
В половину пятого утра Партия зеленых призвала выдать вотум недоверия Рите Вердонк. Множество людей по всей стране следили в прямом эфире за подсчетом голосов. Шестьдесят шесть членов правительства поддержали вотум, семьдесят девять отклонили его. Это означало, что D-66, небольшая партия, входившая в правящую коалицию, проголосовала против министра. Теперь Рита должна была уйти в отставку, иначе коалиции придет конец, и правительство распадется.
Уже наступило 29 июня, последний день работы парламента перед каникулами. В девять утра состоялось срочное совещание кабинета министров, после чего премьер вышел к прессе и заявил, что Рита сохранит свой пост. Теперь решение оставалось за D-66 – и в тот же вечер шестеро членов этой партии вышли из коалиции.
Правительству Балкененде пришел конец. Выборы назначили на осень.
Я узнавала о ходе этой драмы из эсэмэсок и электронных писем. Бывшие коллеги присылали их сотнями, а когда правительство рухнуло, я получила сразу пятьдесят сообщений.
В тот момент я была в Аспене, штат Колорадо, куда меня пригласили на конференцию при участии американских политиков и глав корпораций. Я была поражена тем, что ко мне постоянно подходили люди, ругавшие голландское правительство. Мне постоянно приходилось объяснять, что Голландия – не страна ксенофобов и что меня не выгнали оттуда ни с того ни с сего.
Я постаралась донести до гостей конференции мысль о том, что я сожалею о падении кабинета министров Балкененде, потому что правительство не должно распадаться из-за такого незначительного обстоятельства. Это приводит к недоверию со стороны избирателей: они голосуют за тех, кто должен принимать серьезные, сложные решения, а лидеры спотыкаются на мелочах.
Но больше всего я настаивала на том, что Голландия – мирное, открытое государство, страна терпимости и свободы. Именно в Нидерландах я обрела себя как личность, я – голландка, и очень рада этому.
* * *
Вне зависимости от того, нравится вам сложившаяся ситуация или нет, США являются лидером свободного мира. Хотя я и переношу свои идеи на американскую почву, я не думаю, что тем самым продаю их. В Американском институте предпринимательства в Вашингтоне у меня будет больше времени для размышлений, чем когда я была членом парламента в Гааге и управляла законодательными программами. Рискуя повториться, я хотела бы подчеркнуть, что не проблемы с нидерландским гражданством послужили причиной моего отъезда из Голландии, это – целиком и полностью личное решение, которое я приняла задолго до начала всей этой затянувшейся истории.
Много лет назад, когда я только окончила Лейден, мне казалось, что политика – это очень благородное дело и что институты демократии предоставляют человечеству возможность изменить этот мир к лучшему. Однако с тех пор я поняла, что, подобно любой другой деятельности человека, политика может превратиться в грязную игру, в которой клан идет против клана, партия – против другой партии, кандидат борется с другим кандидатом, а правительство может за одну ночь лишиться власти из-за какой-нибудь мелочи. Я надеюсь, что наблюдение за властью окажется для меня гораздо более приемлемым, чем участие в ней.
Свобода самовыражения, которую мне подарила Голландия, – свобода мыслить так, как я хочу, – является немыслимой роскошью там, откуда я родом. Это – стиль жизни, о котором в детстве я могла только мечтать. Каковы бы ни были его недостатки, ни один другой народ не понимает принцип свободы самовыражения так, как его понимают голландцы. Этот принцип настолько глубоко укоренился в голландской культуре, что голландцы защищали меня, когда возникла угроза моей жизни, даже несмотря на то что члены правительства открыто не соглашались с моими идеями. Я испытываю глубокую благодарность за это и счастлива, что являюсь гражданкой Голландии.
Мухаммед Бойери – убийца Тео – и прочие подобные ему люди не понимают, насколько большое значение европейцы и американцы придают идее открытого общества. Несмотря на свою уязвимость, открытое общество также является и чрезвычайно целеустремленным и упорным. Это – место, куда я сбежала в поисках свободы и безопасности. И я хочу, чтобы это место и в будущем оставалось именно таким: свободным и безопасным.
Люди постоянно спрашивают меня, каково жить, зная, что тебе угрожают смертью. Это похоже на ситуацию, когда у человека выявляют некое хроническое заболевание. Оно может обостриться и убить тебя, а может и не убить. Кризис может произойти через неделю, или же в течение десятилетий болезнь может ничем себя не проявить.
Большинство людей, задающих мне подобные вопросы, росли и воспитывались в благополучных странах, Западной Европе и Америке, после Второй мировой войны. Они воспринимают жизнь как нечто само собой разумеющееся. Там, где я выросла, смерть является частой гостьей. Вирусы, бактерии и паразиты; засухи и голод; солдаты и палачи – все это может в любой момент стать ее проводниками. Смерть приходит в образе
