Мне наконец-то удалось оттащить собачку от лица. Потом мой взгляд случайно скользнул в сторону окна. Ничего себе! Я уже не замечала ни собаку, ни девушку, которая вела себя так, словно знала меня всю жизнь. На подоконнике, буквально заваленном всевозможными цветами, выделялась ваза с букетом из алых роз. Минуточку! Значит, вчерашний визит того улетного парня не галлюцинация? Выходит, Габриель Луна действительно был здесь вчера, держал меня за руку и пел песню? Уму непостижимо!
— Тебя скоро выписывают-то? — выведывала Лулу. — И что передать Брендону? Он то звонит, то приезжает. И так все время. Между прочим, именно он и вычислил, где тебя искать. Кстати, чуть не забыла, тот певец, помнишь, англичанин, как там его…
— Габриель, — подсказала я, чувствуя, как ухнуло сердце от одного только упоминания Луны. Дело принимает серьезный оборот: ведь, по идее, я равнодушна к Габриелю, и вообще меня привлекает совершенно другой человек. Или нет?
— Точно, Габриель, — подтвердила Лулу. — Прислал огромную корзину роз в пентхаус, представляешь! Там теперь дышать невозможно. Похоже, он на тебя запал. Вчера вечером заваливается Брендон в надежде, что ты уже дома, и тут — бац! — видит розы. Короче, теперь он подозревает, что у вас с Габриелем роман. Знаешь, так Брендону и надо. Видела я, как он с Мишель отплясывал в «Тоннеле». Его тоже можно понять, ведь ты вроде как пропала без вести и… Кози, перестань немедленно! — Лулу безуспешно пыталась отпихнуть собачью мордочку от моего лица. Крошечная питомица Никки Ховард выделяла неимоверное количество слюны. — Прости, ради бога, наверное, надо было ее дома оставить.
— Все нормально, — заверила я, поглаживая мягкую собачью шерстку, — просто…
Лулу извлекла из недр своей бездонной сумки банку энергетического напитка.
— Извини, — проговорила она, перехватив мой взгляд, — я с жуткого бодуна. Боже, вчера я была просто ни-ка-ка-я. Шоколадка и поп-корн на обед, видимо, меня не спасли; немудрено — после такого количества мохито. Кстати, как тебе? — Она помахала перед моими глазами кольцом с огромным камнем. — Джастин подарил. Розовый сапфир. Нравится? А вдруг он подумает, что я теперь на все готова? Нет уж, большое спасибо, плодиться и размножаться мне пока рановато. Но кольцо все равно оставлю: уж больно красивое.
Я чувствовала, что медленно схожу с ума. Лулу Коллинз сидит в моей палате, рассказывает, что Габриель Луна прислал мне корзину роз в пентхаус, где мы обе якобы проживаем, и хвастает кольцом, которое ей подарил Джастин. (Видимо, Джастин Бэй, звезда фильма «Джорниквест». Ходят слухи, что они с Лулу встречаются. По крайней мере, так было написано в последнем Фридином «ОК!», который я чисто случайно прочла. От корки до корки.) Нет, у меня точно крыша едет.
Может быть, это многосерийный сон? Однако я прекрасно понимала, что не сплю. Вот они, те самые розы Габриеля: стоят на подоконнике. А собака? Тоже явно реальная, лижет мое лицо горячим шершавым язычком, и я даже чувствую, как бьется ее сердечко. Вывод напрашивается один — я не сплю. Без вариантов. Осознав все это, я решила внести ясность.
— Прошу прощения. Вы о чем? Мы знакомы? Лулу открыла рот от изумления, чуть не выронив розовый комок жвачки.
— Обалдеть! — воскликнула она. — Так вот в чем дело! Никки, у тебя амнезия? Не хило же ты стукнулась головой, когда упала в обморок! Кстати, Габриель тут же к тебе помчался, а потом и врачи «скорой» подоспели. Они как раз были рядом — откачивали ту девчонку, на которую свалился телик.
— Послушайте, я не Никки.
Резко захлопнув рот, Лулу подозрительно сузила глаза и, вскочив со стула, начала трясти меня за плечи.
— Что они с тобой сделали? — визжала она. — Кто? Кто это сделал? Сайентологи? Я же предупреждала: они опасные люди!
Несмотря на хрупкую комплекцию, Лулу трясла меня с такой силой, что вся электроника в изголовье кровати начала бешено пищать, а я почувствовала приступ тошноты.
— Господи, Никки, очнись! Это же я, Лулу! — верещала она, стоя около кровати на коленях. — Твоя лучшая подруга! Твоя соседка! Правда, не по комнате, а по пентхаусу. Не можем же мы пользоваться одной ванной или спальней, и вообще из-за твоего гастрита…
— В чем дело? — послышался окрик ворвавшейся медсестры. — Вон отсюда, живо! Дежурный! Дежурный!
Лулу тут же оттеснил огромный детина в синей медицинской форме, а медсестра схватила собачонку, рычавшую с удивительной для такой крохи яростью. Через несколько секунд в палату влетела мама с доктором Холкомбом.
— Никки! — кричала Лулу, которую выпроваживали вон. — Не переживай! Я скоро вернусь! Я это так не оставлю! Я их выведу на чистую воду!
Хлопнула дверь. Крики Лулу и лай собаки стихли. В палате звучала какофония взбесившейся аппаратуры.
— Как ты, родная? — спросила мама, встревожено оглядывая меня.
— Все нормально, — заверила я, наблюдая, как доктор Холкомб вновь подсоединял датчики. — Я только не пойму, почему она думала, что знает меня?
— Мне очень неловко перед тобой, Эмерсон, — сказал доктор Холкомб. Он почти закончил возиться с проводами, и теперь раздавалось лишь тихое и размеренное попискивание кардиомонитора. — Дежурные не должны были пропускать к тебе посторонних людей.
— Дело в том, что я не знакома с Лулу Коллинз, — проговорила я. — Она почему-то думает, что мы подруги. Все время называла меня Никки. Мам, что происходит?
Мама покусывала губу: верный признак того, что она сильно расстроена. (Например, когда папа не успевал прилететь в Нью-Йорк на кларнетный концерт Фриды или на техническую выставку, где участвовала я.)
— Доктор, не пора ли нам…
— Нет, не пора. Еще рано. — Доктор Холкомб готовил шприц. — Эмерсон нужен отдых.
— Но, доктор…
— Для нее сейчас…
В этом месте я вырубилась. Доктор Холкомб, наверное, ввел какое-то лекарство. Внезапно навалившаяся усталость помешала мне дослушать их беседу до конца. Жаль, тогда я еще не знала, что это будет мой последний шанс по-настоящему выспаться и отдохнуть. А то поспала бы подольше.
Когда я в очередной раз проснулась, была ночь. Рядом сидела Фрида. Она рассматривала меня с таким лицом, будто видела какого-нибудь бомжа, захлебнувшегося в собственной рвоте. Обнаружив, что я уже не сплю, она отскочила в другой угол палаты. Я не преувеличиваю: Фрида выглядела так, будто у нее поехала крыша.
— Ты чего? — спросила я. Мой голос до сих пор звучал непривычно: такой, знаете ли, пискляво-детский тембр. — У меня что-то на лице?
Я провела руками по лицу, но ничего, кроме идеально гладкой кожи, не обнаружила. Странно. После месяца в больнице моя внешность существенно улучшилась. Причем совершенно безболезненно. Просто чудо какое-то.
