Фира подошла к окну, прижалась горячим лбом к холодному стеклу. Ночь кончилась, настал новый день – день нового решения. И оно пришло, трудное, жесткое и жестокое. В конце концов, она это делала не для себя, а для своего сына.
Фира привела себя в порядок, позвонила Виктору и поехала к нему.
Когда Виктор открыл ей дверь, Фира почувствовала жалость к нему: худой, в дурном костюме, в глазах – неуверенная надежда и щенячья покорность. Она ведь обрекла его на трудную судьбу, он никогда не будет счастлив.
Они сели друг напротив друга, бывшие муж и жена. Любящий и любимая.
– Том сейчас у меня, – сказала Фира.
– Напрокат дали? – сухо усмехнулся Виктор и тут же испуганно извинился: – Прости, Фира. Мне больно за тебя. Послушай. Лизонька и Валентина приезжают через неделю. Давай попробуем пожить все вместе.
Этих слов и ждала Фира. Ну что же, она его не вынуждала, он сам ей это предложил.
Фира вернулась домой, собрала вещи и перебралась с Томом в двухкомнатную квартиру, которую приготовила для Лизоньки и Валентины.
Рону она оставила сумбурную, но недвусмысленную записку. У нее не было сил объясняться с ним. Оправдываться она тоже не хотела, хотя и чувствовала себя виноватой.
До приезда «родственников» Фира успела снять и обустроить большой и удобный дом в Лонг-Айленде. Она могла это себе позволить. Да, собственно, не столько себе, сколько своей семье. Именно так – это будет ее семья. Эти люди нуждаются в ней, и пусть они не связаны кровными узами, но их сплотит и приласкает ее любовь к ним. И добрая память о Якове.
И вот через неделю все они сидели за большим столом и пили чай с малиновым вареньем, которое Валентина умудрилась провезти в Америку.
Лизонька оказалась нескладной, но обаятельной девчушкой с крупными белокурыми локонами и большими серыми глазами. Крохотный шрам от операции, которую когда-то сделала ей Фира, был почти незаметен. Фира безоговорочно стала считать ее своей дочерью, хотя и не имела на нее никаких прав, тем более что Лизонька звала Валентину мамой, а Фиру – тетей Фирой.
Но тем не менее дом с ней ожил. Лизонька щебетала повсюду, всем восторгалась, особенно ей понравилась ее комната. Попрыгала на кровати, вытащила из шкафов и перемерила с восторженным видом все обновки, которые ей приготовила Фира, «обласкала» компьютер. Но больше всего она радовалась своему названому братцу Тому, который тоже сразу потянулся к ней.
– Братик мой, – по-взрослому ворковала Лиза, лаская Тома. – Какой ты хорошенький. Американчик такой. Тетя Фира, он понимает, что я ему по-русски говорю.
– Детки любой язык понимают, – сказал Виктор. – Да, мама Фира?
– Вон моя мама, – строго поправила его Лиза и указала на дремлющую в кресле Валентину.
«Мама, – ревниво подумала Фира. – В восемьдесят лет. Прабабка».
Фира понимала: семья пока не складывается, но не отчаивалась. Время, заботы друг о друге, любовь – и все образуется. Плохое уйдет, хорошее останется.
Один Виктор в этом доме был по-настоящему, бесконечно, искренне счастлив: он снова обладал Фирой. Валентина же после смерти Якова и переезда из привычной России в непривычную Америку сильно сдала. Еще больше располнела, ходила с трудом, тяжело дышала. Еще не погасла, но уже угасла. Удерживала ее в этой жизни только Лиза.
В общем, полного семейного американского счастья пока не было.
Через месяц на сотовый Фире позвонил Рон – ее нового городского телефона он не знал. Разговор был тягостен для обоих, но главное Фира поняла и успокоилась: Рон страдал из-за того, что она его бросила, а не он ее. Самолюбие донжуана было уязвлено: любимая женщина отторгла его, стала недоступной, а оттого и более желанной. Когда Фира решительно отвергла его горячую просьбу вернуться, Рон показал свое истинное лицо.
– Хорошо, родная. Тогда я претендую на половину имущества. Пятьдесят процентов стоимости твоей квартиры на Манхэттене и пятьдесят процентов акций твоего медицинского центра. – И усмехнулся, думая, что победил. – Тебя это устроит? А если нет, то вообще окажешься на улице. Будешь зарабатывать хромой ногой. Чао, любимая.
– Центр я хочу вернуть Питу, – твердо отказала Фира. – Он создан на его деньги, это будет справедливо. Рон, ты должен понять, что он остался без средств. А я буду работать в центре на зарплате.
Рон рассмеялся:
– Не выйдет, любимая. – И отключил телефон.
«И куда таки делась любовь? – устало подумала Фира. – И когда щедрый Джек Лондон превратился в мерзкого Гобсека?» Да, женщин порой понять трудно, а мужчин еще труднее.
Фира объяснилась с Питом по всем проблемам и вновь попросила отдать ей Тома. Пит не сказал ничего определенного, сославшись на то, что без Ревекки эту процедуру решить нельзя, а она сейчас в госпитале.
– Я буду ждать, – тихо сказала Фира.
Вечером Фира, сидя в кресле, с улыбкой наблюдала за игрой детей. Они весело смеялись, прекрасно понимая друг друга, будто давно уже росли вместе и были соединены кровным родством.
«Вот оно, счастье!.. – подумала Фира и именно в ту минуту почувствовала боль в спине. Не надо так часто брать Тома на руки», – решила она.
Время шло. Незаметно, но неумолимо.
Фира и Виктор снова оформили брак. Виктор был счастлив, Фира, в общем-то, тоже. Смущало ее и беспокоило только то, что от Пита не было никаких вестей, он не появлялся, не звонил. Это было тревожно, что-то должно было случиться. И Фира не ошиблась.
Пит позвонил ей поздно вечером и срывающимся голосом сообщил о смерти Ревекки. Передозировка… Очередная, последняя.
– Мне ужасно жаль, – сказала Фира. – Прими мои соболезнования, Пит.
Она испытывала двойственное чувство, хотя и не признавалась в нем себе. Ей было жаль Ревекку, которую она никогда не любила. Ей было жаль Пита – она понимала, какой это удар для него. И в то же время Фира испытывала некоторое облегчение – со смертью Ревекки ее мечта стать настоящей матерью для Тома приобретала реальные черты.
…На похоронах Ревекки было много людей. У Фиры болезненно сжалось сердце, когда она увидела среди них Пита – так он был одинок со своим горем. Она не сдержалась, поцеловала его и ласково провела ладонью по его щеке, почувствовала влагу трудных слез. С этой минуты Фира вдруг прониклась к нему какой-то, чуть ли не материнской, жалостью. Как к ребенку, который заблудился в большом, безразличном городе. Но что-то еще было в этом чувстве…
Время идет медленно, но проходит быстро. Миновало четыре года. Все это время Том жил с Фирой, ему исполнилось пять лет, Лизе – одиннадцать.
В один из выходных дней Валентина, накрыв стол, ушла в свою комнату и тихо умерла.
