Хорошо, что отчаявшиеся стахановки гостиничного сервиса, напрямую решили связаться со мной, не став в этот раз звонить Анри.
Я опрометью кинулась в соседний номер. Дверь открыл немного ошарашенный громогласным стуком, Анри. Торс его был обнажен, на щеках островками белела пена для бритья. Увидев прелестное создание, сделал попытку обнять и потянуться к губам. Пришлось приложить усилия, объяснить ему невозможность проявления ласк, посадив облачко пены на кончик его носа и убедить ни в коем случае не поднимать телефонную трубку. Что бы ни случилось! Хоть (Анри удивленно вздернул брови) пожар! С этой минуты все переговоры я беру на себя!
– О'кей, к чему такая горячность? Через минуту я буду готов, – он с удовольствием рассматривал меня. – Ты так чудесно выглядишь, похожа на Катрин Денев.
– Это комплимент? – спросила я.
– Да, для француженки это комплимент, – с улыбкой ответил он.
Мысленно я потирала руки. Мне удалось именно то, ради чего я так старалась.
– Хочу целовать тебя, – сказано было по-русски, и всерьез. – Позволь мне. Плиииз…
– А мой макияж? – я попыталась увернуться от его губ. – Я не буду напоминать тебе Катрин с размазанной по лицу помадой.
– Я знаю места не тронутые косметикой… – знакомые искорки засветились на дне глаз.
– Так мы никогда не выйдем из гостиницы. И потом, я так увлекаюсь… – я остановила его руки на полпути к моему "болеро".
– Хочу, – продолжал клянчить Анри.
Пришлось уступить ему кусочек декольте.
– Но только кусочек. Иначе я за себя не отвечаю, – пригрозила я.
В плавучем ресторане "Парус", известном как приют братьев Жемчужных и множества других исполнителей жанра "шансон", было тропически жарко. Не смотря на то, что рядом катила волны Нева, в зале было душно из-за отсутствия кондиционеров.
Старая посудина "Парус" проветривалась исключительно благодаря открытым окнам и дверям. Было многолюдно и накурено.
Наш столик находился недалеко от эстрады, на которой мучился тюремной тоской немолодой поджарый гитарист. Рассчитывать на изысканную кухню не приходилось, да и мы были здесь не за тем. Анри попросил меня сводить его в какой-нибудь русский ресторан, где бы он мог почувствовать дух русского народа. Ничего более подходящего я не смогла выбрать. Другие рестораны имели направленность на зарубежную кухню, на привлечение иностранного гостя.
Анри с интересом попробовал вяленое кавказское мясо, жесткий, как подметка советского ботинка – эскалоп, маринованные огурчики, пирожки с мясом и другие разносолы. Персонал ресторана не отличался расторопностью и между блюдами образовывался антракт, заполняемый музыкой разных исполнителей с калейдоскопической скоростью менявших друг друга.
Я жалела, что из соображений соблюдения чистоты стиля надела "болеро". Под моими распущенными волосами, под тонкой материей, спина моя была влажной. Противные скряги, неужели не хватает денег установить кондиционеры! Каждый вечер в ресторане аншлаг!
На эстраду выбрался оркестрик и заиграл танцевальные мелодии. Публика отдалась танцу. Кто демонстрировал изысканные па, кто просто выкидывал коленца. Вихрь подвыпившей, разудалой публики подхватил нас, захотелось с ухарством выпить водки и садануть, до брызг, хрусталем о затоптанный ковер. Русская душа.
Сначала Анри с любопытством наблюдал за метаморфозами гостей, и, наконец, сам поддался общему настроению. Уловив его перемену, я подозвала официанта. Шепнув ему на ушко, сунула в карман сюртука зеленую трехрублевую купюру.
Через минуту на сверкающем серебром подносе нам была поднесена икона русского гостеприимства – черная икра на горке колотого льда и запотевшие хрустальные стопочки с водкой.
Я показала Анри пример, взяв с подноса стопку, я храбро опрокинула ее в рот.
Ледяная жидкость обожгла десны и снежным комом прокатилась по горлу, маленьким кусочком поджаренной гренки я подхватила икринки.
Официант поклонился в восхищении. Этим он подбадривал Анри.
Анри, наконец, решился. Копируя мои действия, принял в себя леденящий поток, закусил икрою и моим поцелуем. Затем все завертелось каруселью, мы танцевали цыганочку, пели со всем залом про то как "голуби целуются на крыше", и, не опасаясь за мой макияж, целовались, танцуя в неприличной близости друг другу. В такой круговерти им были произнесены, а мной услышаны, заветные слова. Je t"aime.
Я тебя люблю.
Возбуждение, разожженное алкоголем и танцами, дошедшее до высшей точки в ресторане, поддерживалось поцелуями в такси. Не разъединяя рук, притоптывая ногой от нетерпения, мы поднимались в гостиничном лифте. Если бы мы жили несколькими этажами выше, то гости гостиницы были бы шокированы, когда увидели сплетение тел на полу, открывшегося лифта.
До третьего этажа мы дотерпели, но не смогли добраться до постели в моем номере.
Открыв дверь, Анри поцелуем припечатал меня к стене и мы, не отрываясь, друг от друга, сползли по ней на пол. Короткий ворс паласа покалывал мои, ставшие вмиг обнаженными, ягодицы. Словно борцы мы намертво вцепились друг в друга. Бросок.
Теперь проклятый ковер царапал мои колени.
Видела бы нас Аллочка, ее бы хватил удар. "Любимая подруга", как амазонка, с развевающимися всклоченными волосами, совершенно неузнаваемым выражением лица, в дикой скачке и отнюдь не на мустанге, а на неопознанном объекте. Опознать Анри, которого я объезжала, было невозможно, из-за подола моей юбки накрывшей его лицо и торс. Бросок. Анри подхватив меня под колени, безжалостно потянул к себе мои бедра. Теперь накрахмаленная волна накрыла меня.
Распускавшийся во мне цветок оргазма, сейчас раскинул свои лепестки, обнажив скрытую в бутоне сердцевину. Взрыв. И падают оборванные лепестки, любит, не любит, любит…
Анри был неутомим. В моем, освободившемся от предельного напряжения, мозгу завертелась мелодия песенки, подхваченной мной в ресторане, "я готов целовать песок, по которому ты ходила".
– Я люблю тебя, Je t"aime, I love you…
Он повторял мне снова и снова, по-русски, по-французски, по-английски.
– Еще… скажи мне еще раз… – просила я.
Утро началось с моего пробуждения в полном одиночестве. Не открывая глаз, я пошарила рукой по простыне еще сохранившей тепло Анри. Не обнаружив никого рядом, разлепила, еще опечатанные сном, веки. Прислушалась, не шумит ли вода в ванной комнате?
Тишина.
Сон разом освободил меня от своих оков. Что бы это значило? Где Анри?
– Анри! – негромко позвала.
Завернувшись в простыню, прошла в ванную, заглянула, постучавшись в туалет. Анри нет.
Лихорадочно натянув на себя стянутый, с гостиничной вешалки, пригодившийся таки Аллочкин пеньюар я стала обыскивать номер. Хотя бы записка! Ничего.
