Лихорадочно натянув на себя стянутый, с гостиничной вешалки, пригодившийся таки Аллочкин пеньюар я стала обыскивать номер. Хотя бы записка! Ничего.
Вышла в коридор и настойчиво стала барабанить в номер Анри. Никого.
Мне стало страшно от возникшей мысли, что я, возможно, больше никогда его не увижу. Паника охватила меня. Что случилось? Анри испугался своего признания и возможного объяснения утром и попросту сбежал? С мужчинами такое бывает. Они решают, что женщины посягают на их свободу, боятся, что, признавшись в любви, становятся уязвимыми для цепей Гименея, и не придумывают ничего проще как сбежать от любимой женщины.
Лучше бы он никогда не признавался мне в любви. Я не хочу замуж. Анри, вернись!
Я умоляю тебя! Клянусь, никогда словом не дам тебе понять, что жить без тебя не могу! Что люблю тебя! Только вернись. Будь со мной рядом.
Трясущимися руками я набрала номер Reсeption.
– Мсье взял такси и справочник по городу, – ответили мне.
Вещей не брал. Расчет с гостиницей не производил. У меня отлегло от сердца. Для горничных и обслуживающего персонала, мы, специально, не стали переносить вещи Анри в мой номер. Создавали впечатление отдельного проживания, утром сминая постельное белье на его кровати.
Оставалось сидеть и ждать когда он нагуляется. Наверное, обдумывает свои дальнейшие действия на мой счет.
После сорока минут напряженного ожидания и нафантазированных в горячечном мозгу вариантов исхода происшедшего, раздался осторожный стук в дверь.
Поскольку, прислушиваясь, я все сорок минут простояла около двери, теперь, глубоко вздохнув, перекрестилась и тихонько приоткрыла ее, боясь вспугнуть желаемое. Анри втянул голову в приоткрытое пространство, подмигнул мне и приложил палец к губам.
– Горничная меняет полотенца в соседнем номере… – протиснулся внутрь Анри.
Я положила голову на его грудь, мы замерли, и я отчетливо услышала биение его сердца. Боже, за все это время, мы бессчетное количество раз занимались любовью, но я, никогда не прислушивалась к этим глухим ударам, сейчас уже начинающих менять свой темп. Я люблю тебя, про себя прошептала я.
– Я люблю тебя… – словно эхо, повторил за мной Анри.
Непрошеные слезы вдруг сжали мое горло. Я не могла ответить ему, лишь судорожно ловила губами воздух, как рыба, выброшенная на берег удачливым рыбаком.
Я не стала задавать ему вопросы, напуганная нарисованным в моем сознании побегом Анри. Довольно и того, что он рядом и судя по тому, как, обнимая меня одной рукой, другой, придерживая мою голову у себя на груди, мелкими шажками ретируясь в сторону постели, он собирается подтвердить свои слова о любви, действиями. Я двигалась в этом танце, закрыв глаза, все еще слыша, теперь уже частые, биения его сердца.
Анри встал с нашего ложа, нагой подошел к окну, задернутому шторой, и, приоткрыв ее, посмотрел на тихую улицу и палисадник, расположенный между гостиницей и жилыми домами.
– Мне нравиться здесь. Здесь я был очень счастлив. Я буду скучать.
Сегодня ночью мы уедем из Ленинграда. Закончатся наши каникулы. Мы вернемся в шумную Москву, я на работу, а Анри через три дня улетит в Париж.
Я смотрела на него, стараясь запомнить волшебное тело: стройные, на удивление гармонично развитые ноги, упругие ягодицы, покрытые персиковым пушком и следом загара, подробности не агрессивного сейчас фаллоса, красивую гладкую грудь, прекрасное – без единого изъяна – лицо, бездонные, бирюзовые от дневного света, глаза, и густые, слегка растрепанные волосы.
– Надо купить сувениры Аллочке и Мишелю, я звонил ему в Москву, они приедут встречать нас, – Анри повернулся ко мне, снова задернув штору.
– Но поезд прибудет около семи часов утра! Аллочка ни за что не встанет так рано.
Не стоит им беспокоиться, доберемся на такси, – попробовала заступиться за подругу я.
– Они сами захотели. Я пытался отговорить Мишеля – напрасно, – и, тут же бросился на кровать, стягивая с меня одеяло. – Одевайся, ленивица, пойдем выбирать сувениры!
– С удовольствием Анри, и нам еще предстоят сборы в дорогу! – сказала я, шутливо щелкнув его по носу.
– И стоит немного отдохнуть днем, ведь в поезде я не дам тебе уснуть! – теперь он откинул, вновь натянутое мной одеяло, и, по-моему, проделывал то же, что и я – запоминал. Чтобы никогда уже не забыть. Чтобы помнить.
Мы прошли через весь Невский, купив по дороге керамических сфинксов, фигурок медного всадника, картинок с разводными мостами, открыток с видами Ленинграда, зачем-то несколько бюстов Ленина. Как потом выяснилось, парижские друзья Анри просили его непременно привезти коммунистическую атрибутику, в связи с перестройкой в СССР во Франции бум "гласности" и всем, что с ней связано. В "Сирени", на углу Невского и Литейного, Анри купил мне французские духи "Мажи нуар". Я как могла отказывалась, уверяя его, что духов у меня несметное количество, но мой любимый проявил завидное упорство и, в конце концов, победил, сказав, что ему очень нравится запах.
Упаковав купленные подарки и наши вещи, пообедав в гостиничном ресторане, мы устроили сиесту – пили шампанское за прекрасно проведенное время в этом замечательном городе и за наш отъезд, занимались любовью и даже немного поспали, в полумраке задернутого шторами номера.
Около полуночи мы распрощались с персоналом гостиницы, пожелавшим нам доброго пути и, наняв мальчишку-портье донести наши потяжелевшие и увеличившиеся в количестве вещи на противоположную сторону площади до Московского вокзала, тронулись в путь.
Снова купе спального вагона, проводником на этот раз женщина. Проводив нас до купе, покачала головой и в момент, когда Анри шагнул внутрь, произнесла:
– Какой красавчик. Ох, и придется тебе с ним, девонька. Смотри в оба!
Поезд набирал ход, мы сидели притихшие, будто чувствовали, что самое лучшее и беззаботное время осталось позади. За окном мелькали быстро редевшие огни ленинградского пригорода. Анри взял меня за руку. Понес ее к губам, потом вдруг резко встал, как будто на что-то решился, и неожиданно опустился на колено передо мной. Опешившая, я вскочила, Анри потеряв равновесие, встал на оба и ухватил край моего платья.
Дежа – вю.
Стоп! Это уже было со мной… Или не со мной?
Услужливая память вернула мне картинку, созданную моим воображением, после слов Аллочки, перед посадкой в поезд.
– Неле, пожалуйста, будь моей… – заторопился Анри.
Казалось, в тесноте нашего купе наэлектризовалась даже оконная занавеска – как в мистическом фильме, она шевельнула своими оверлоченными краями, призывая меня ответить ему.
– Встань, Анри! – я неловко пыталась увернуться от его напряженных рук.
