Наблюдая за тем, как Лейла, такая пригожая, такая милая, пересчитывает хирургические инструменты или складывает простыни, Нина сомневалась, что немота помешала бы ей найти мужа. Истина заключалась в том, что она и не стремилась замуж — ее больше интересовала медицина. Нина же твердо знала, что сама она никогда не станет медсестрой, несмотря на то, что папа верит в это. Как объявил он однажды вечером, Нина будет заниматься у госпожи Кульман, затем, когда станет постарше, поедет в Лондон, чтобы пройти обучение в основанной мисс Найтингейл школе медсестер при госпитале Сент-Томас, а вернувшись домой, станет работать в больнице. Нина выслушала все это, опустив глаза в тарелку и не смея раскрыть рта.
Спустя несколько недель после приезда медсестер их навестила тетя Лена. Нина в тот день обедала в оранжерее, принеся туда поднос с едой, а когда возвращалась в дом, увидела, что тетя смотрит на нее с веранды. Нина была в простом синем платье и медсестринском белом переднике, и, когда она проходила мимо рабочих, копающих землю в саду, они хоть и посторонились, но едва притронулись к шапкам.
— Те люди… — прошипела тетя Лена. — Почему они оказывают тебе так мало почтения?
— Они у нас новенькие, — смущенно ответила Нина: казалось, тетя гневается не столько на мужиков, сколько на нее саму. — Папа хочет расширить огороды — из-за больницы, и садовник подрядил работников из города.
— То, как твой отец хозяйствует в имении… — Тетя покачала головой. — Что касается этой больницы… — Она понизила голос. — Он тратит столько денег! Мамины драгоценности, Нина, они так и лежат в сейфе?
Нина не видела драгоценностей с тех пор, как Катя получила свою долю перед отъездом в Ниццу.
— Думаю, да. — Где же им еще быть? Не тронет же папа ее приданое!
Тетя придвинулась к ней, ее глаза вдруг свирепо засверкали, точь-в-точь как у папы:
— Не сумев спасти твою мать, твой отец вознамерился спасти весь мир. Боюсь, что, разрушив этот дом, он погубит и твою жизнь. То, что он задумал сделать из тебя медсестру, это просто нелепо! А этот доктор Виленский… Твой дядя пытается разузнать что-нибудь о нем. Никто не сомневается, что он хороший хирург, но ходят всякие слухи… — Она сжала Нине запястье. — Скажи, он дает что-нибудь твоему отцу?
Что бы такое мог доктор Виленский давать папе?
— Ты имеешь в виду подарки?
— Тьфу ты, господи! — фыркнула Елена. — Заставляет ли он его принимать что-нибудь? Дает ему лекарства?
Перед мысленным взором Нины возник белый порошок на бумажке, который папа принимал по вечерам.
— Нет, тетя Лена, ничего не дает.
— Ну а ты, надо полагать, хочешь стать медсестрой?
Во рту у Нины пересохло.
— Да.
Елена уронила руку племянницы, признав свое бессилие.
— Что ж, дорогая племянница, пока ты сама не захочешь себе помочь, я ничего не смогу для тебя сделать.
С тех пор как умерла мама, у Нины испортился сон, а теперь ее стали мучить кошмары, в которых всегда был снег, забрызганный кровью, а на снегу лежал человек, которого нужно было перевязать. Иногда это была ее мать, и Нина знала, что если она правильно наложит бинты, то мама чудесным образом исцелится. Но руки были словно чужие, кровь не останавливалась, и в конце концов мама становилась такой же холодной и белой, какой лежала в гробу… Иногда это был папа, и бинтами нужно было связать его, чтобы он не причинил себе вреда, но ему всегда удавалось вырваться, и он с воем уносился в ночь.
Госпожа Кульман, очевидно, сразу же поняла, что ее новая ученица безнадежна, однако никогда не выказывала ни малейшего неудовольствия. Каждый день она выделяла немножко времени на то, чтобы показать Нине, как надо накладывать повязку, или разъяснить какую-нибудь процедуру, а потом оставляла ее с Лейлой, чтобы повторить урок или потренироваться. Иногда в дверь заглядывал папа и смотрел, как дочь забинтовывает руку Лейлы. Он не знал, что она все делает неправильно, не знал, как у нее дрожат и потеют руки, и, кивнув, уходил довольный.
Нина все еще ходила в сад с Дарьей, но в последнее время экономка сделалась угрюмой. Нина знала, что Дарья повадилась каждое утро, как только забрезжит рассвет, ходить на распутье, чтобы помолиться святой Параскеве. Также ее часто можно было увидеть перед иконами в красном углу малой столовой. Дарья ушла в себя, — зато кухарка развернулась и раскрылась как никогда. Госпожа Кульман обсуждала с ней теории правильного питания, и казалось, что кухарке куда приятнее готовить кисель, крепкий бульон или овощи на пару, чем самые изысканные блюда.
Еще несколько недель все продолжалось в том же духе. Молва о больнице разнеслась по округе, и, хотя пока что не планировалось принимать пациентов — доктор Виленский все еще вел переговоры о покупке электрогенератора, — вскоре госпожа Кульман уже заправляла целой неофициальной клиникой. Первым пациентом стал пастух, сильно порезавший руку о проволоку изгороди, и после этого ручеек народу с мелкими увечьями уже не иссякал. Нина поначалу пробовала оставаться в амбулатории, держась позади, у стеллажа, но скоро почувствовала, что даже это ей невмоготу, и поспешно скрывалась у себя в спальне или находила предлог, чтобы сбежать.
Но однажды утром, когда в усадьбу доставили парнишку, который рубанул топором себе по ноге (его принесли на плечах друзья), Нина выскользнула из амбулатории… и в тот же миг столкнулась с папой.
— Ты почему не смотришь, как работает госпожа Кульман?
В последнее время он отпустил бороду и походил на одного из тех крестьян, которых они с Катей когда-то называли дикарями.
Все утро Нина как-то странно себя чувствовала, а сейчас, после того как она увидела кровь, хлеставшую из грязного сапога парня, ей было жарко и дурно, у нее кружилась голова.
— Ну?..
Она прислонилась спиной к стене и закрыла глаза.
— Я не могу… Я не могу этим заниматься.
Он схватил ее за плечо и повел в кабинет. Когда они вошли, захлопнул дверь.
— Что ты не можешь?
Ноги не держали ее, но это нужно было сказать. Не может же она притворяться вечно. Мама, улыбающаяся с фотографии на письменном столе, придала ей храбрости.
— Я не могу быть медсестрой, папа. — Она посмотрела отцу прямо в глаза. — Мне очень жаль, я пыталась, но я не могу этим заниматься.
Папа никогда не поднимал руки на нее или на Катю, даже в тот день, когда ему пришлось идти с мольбой к Дмитрию и к Ивану. Сейчас он все же ударил Нину, и она, пошатнувшись, наткнулась на стул и схватилась за голову от неожиданности и боли. В первое мгновение она даже не поняла, что произошло, а потом увидела перед собой отца — лицо его побагровело, глаза налились яростью.
