— И что ты дальше будешь с этим делать? — спросил вдруг Йойо. Он сидел на своей кровати в привычной позе лотоса, сложив небрежно руки на гитару, и немного прищурив глаза смотрел на Миа с непонятным выражением на лице.
— С чем с этим? — меня насторожил его тон.
— С тем, что между вами происходит.
Он все-таки заговорил, зря выходит надеялся, что обойдется. Я никогда ничего не мог скрыть от Йойо, как ни старался иногда. Он, казалось, смотрел мне прямо в душу. И каждое его слово попадало в цель со стопроцентной вероятностью. Я помню, спросил его однажды, в шутку: «Ты, что читаешь мои мысли?» А он ответил неожиданно серьезно, только едва заметно усмехнулся сначала: «Нет, Бемби, не читаю. Просто смотрю на тебя, и понимаю, о чем ты думаешь.» Может еще поэтому я не хотел везти сюда Миа.
— Ничего такого особенного между нами не происходит. Мы просто встречаемся иногда, — сказал я, чувствуя, как он жжет меня взглядом. Он насмешливо фыркнул:
— Да неужели? И ты просто спишь с ней, да?
Я поморщился от его прямоты.
— Да, все просто. Ей это нравится и мне тоже.
— А ты уверен, что все так просто, — он продолжал рассматривать меня со спокойным любопытством. Я закатил глаза в досаде:
— Что за допрос, Йойо!
Но он все не унимался:
— Хьюстон, а ты хоть понимаешь, насколько у нее к тебе серьезно.
Ну, надо же, Хьюстон! Он называл меня так чаще всего, когда был чем-то недоволен.
— Ты ошибаешься, — сказал я ему, — между нами нет ничего серьезного и быть не может. Во всем остальном между нами — пропасть. Она — наследная принцесса, факультетская элита, гордость своих родителей, ее ждет большое заграничное будущее, сверкающее бриллиантами небо и персональная колонка в светской хронике. Я — просто я, никто. И для нее — ничего не значащий в жизни эпизод, случайный каприз. Скоро пройдет.
— Это ты так считаешь? — спросил он, добавив ехидно. — И кто бы мог подумать, что ты у нас такой красноречивый!
Меня сильно задела прозвучавшая в его голосе насмешливая издевка. Но я постарался не показать обиды.
— Нет, все так и есть Она сама мне каждый раз про это говорит.
— Хьюстон, да неужели ты такой глухой, — резко сказал он. — Она не говорит, она так спрашивает тебя об этом. Ты, что, на самом деле, не понимаешь или не хочешь понимать?
— Да, конечно, — разозлился я. — Тебе ведь отсюда лучше слышно.
— Да это очевидно…
— Точно, — поддел я его. — Еще и видно.
— А ты, Бемби, гляжу не только глухой, но и слепой, если ничего не замечаешь. Тяжелый случай…
Он сокрушенно вздохнул. А я сказал ему раздраженно:
— Чего ты хочешь от меня?
— Хочу, чтобы ты понял, почему она сейчас здесь, с тобой?
— Ей просто скучно, надоели горнолыжные курорты и прочие пафосные места, захотелось экзотики. Ладно, — я попытался замять неприятный разговор, и покосился на Миа, не хотелось, чтобы она его слышала. — Полегче, разбудишь человека. Пусть поспит.
— Она не проснется, — уверенно заявил он и внезапно сильно, даже с ожесточением, ударил по струнам. Гитара издала громкий, протяжный стон похожий на крик, я чуть не подпрыгнул, но Миа не шевельнулась. Дышала все также ровно и глубоко, лишь ресницы слегка вздрагивали. Лицо у нее было умиротворенным, в уголках губ таилась улыбка, как будто ей снилось что-то необыкновенно хорошее. Я натянул ей повыше на плечи одеяло и сказал Йойо:
— Ты ошибаешься, на самом деле я ей не нужен.
— И поэтому ты с ней, — заметил он, отложил гитару и поднялся. Потом стащил с кровати покрывало и, свернув, кинул мне, пояснив, ночью бывает холодно. Я поймал его и, отложив в сторону, сказал:
— Надеюсь, я тебя не сильно разочарую, если скажу, что для серьезных отношений у нее есть крутой супералекс на очень крутой супертачке, со всех сторон достойный кандидат…
— Ну, нет, чувак, — перебил он меня. — Это я тебя разочарую: Алекса давно уже нет. Никого нет, кроме тебя. Только и тебя тоже нет. Так что дальше, Хьюстон?
— Хочешь знать правду? — спросил я его.
— Давай, Бемби, не стесняйся.
— Я не знаю. Доволен? И давай закончим на этом.
Я встал с кровати и стал раздеваться. Йойо молча наблюдал за мной, потом грустно сказал:
— Не шути с этим, Бемби.
— Не буду, — пообещал я. Раздражение прошло и мне хотелось спать. Он только вздохнул. Я выключил свет и пристроился рядом с Миа, крепко вцепившись рукой в железные прутья изголовья, чтобы ненароком не свалиться во сне. Миа не страдала лишним весом, но узкая койка не позволяла разлечься с особыми удобствами. К тому же я боялся придавить девушку, но она сама прижалась ко мне, как только я лег, крепко обхватив рукой и уткнувшись лицом в грудь. Йойо еще немного повздыхал, потом произнес потеплевшим голосом:
— Подпереть тебя стулом?
— Нет, Йойо, спасибо. Вроде, поместились.
Я уже начал дремать, когда он заговорил снова:
— Не теряйте меня утром, поведу малышей на прогулку… Извини, что накинулся. Я понимаю, ты устал. Устал быть один.
— Ладно, все нормально. Мы тебя дождемся. И не волнуйся так за меня, — произнес я, путаясь между сном и явью. Он что-то ответил, но я уже не разобрал что, уплывая вдаль по реке сна.
Разбудили меня осторожные поцелуи. Я медленно открыл глаза, еще не вполне проснувшись и сказал: Привет.
— Привет, — улыбнулась Миа. — Вот видишь, нет ничего страшного в том, чтобы просыпаться в одной постели. Почему ты всегда убегаешь? Или я что, похожа сейчас на ведьму.
Взгляд у нее стал неуверенным и встревоженным, брови сдвинулись к переносице. Она смешно наморщила носик.
— Ну что ты, — я улыбнулся ей. — Ты прекрасна как майское утро. Выспалась?
Миа подняла повыше голову и осмотрелась из-за моего плеча.
— Да, как ни странно. А где твой друг?
— Он с малышней гуляет, еще вчера собирался.
— О, хорошо, — только и сказала она и стала осторожно касаться губами моей шеи, одновременно слегка щекоча ее кончиками пальцев. Я шумно выдохнул и отстранившись сказал, преодолев внезапно накатившую волну желания: Все, Миа, перестань, хватит озорничать. Не надо здесь.
Она прошептала довольно:
— Вот видишь, я знаю где твой золотой ключик. А ты знаешь, где мой?
— Конечно, — я рассмеялся, глядя на ее сияющее лицо, — в ямочках на пояснице, а еще за левым ушком, а еще на кончике носа, и вообще он у тебя повсюду.
— Это только с тобой так, Эрик. Ты заводишь меня даже, когда просто смотришь вот как сейчас. И ты, ведь, знаешь об этом, верно?
В окно, сплошь затканное ветвистыми морозными узорами, ярко светило солнце. Я на секунду прикрыл ей губы ладонью и соскочил с кровати. Накинув рубашку спросил:
— Хочешь, покажу тебе наш парк? Но для начала, давай за стол, завтрак подан. А то Йойо обидится.
Она разочарованно вздохнула, потом села на кровати, потянулась, закинув руки за голову, и согласно кивнула. На столе стояли тарелки с кашей из интернатской столовой. На краю тарелок лежали порезанные куски хлеба с маленькими желтыми брусочками масла и прозрачными ломтиками сыра. Рядом высились стаканы с кирпичного цвета чаем. Я попробовал его, сделав большой глоток, он был горячим и очень сладким. А в качестве бонуса прилагались две рассыпчатые печеньки.
Утро выдалось морозным, и вся влага, которая еще вчера была растворена в воздухе, ночью сгустилась и осела, обметала пушистым инеем кусты и деревья, ажурные решетки заборов, и они засверкали холодным, стеклянным блеском. Мы немного прогулялись по парку, Йойо с его подопечными нигде не было видно, потом вышли за территорию и не спеша пошли по тротуару в сторону центра. Город стал похож на сплошную декорацию к зимней сказке, весь в хрустальном, снежном убранстве, искрящемся блестками в солнечных лучах и алмазной яркой пылью в воздухе. Мороз держал всю эту красоту, скреплял ее, утверждая свою власть, щипал нос и щеки, пробирался сквозь одежду к телу, студил руки. Я показал Миа, где располагалась наша студия. Мог бы еще сводить ее к Карандашу, познакомиться, но он был в отъезде, гостил у кого-то из своих детей. Но, мне показалось, что ей и так хватило впечатлений. Основательно замерзнув, мы вернулись в интернат. Йойо был в комнате. Отогрел нас горячим чаем, а потом проводил на автобус.
