— И что теперь делать? — нервно спрашиваю я. Больше у самой себя, он‑то понятно, что скажет: стандартная такса, и я снова сожру все сало в твоём доме. Не благодари.
— Активированный уголь, наверное, надо купить? — сгибается пополам и упирает руки в колени. — Или что там лучше? — поднимает на меня взгляд.
— Да при чем тут уголь! — всплескиваю руками. — Что мне завтра делать?! Ты придумаешь какую‑нибудь гениальную отмазку? У тебя есть ход конем?
Лифт дёргается и останавливается, Вова распрямляется и смотрит на меня с непониманием.
— Я приду.
Теперь с непониманием смотрю на него я. Дверцы разъезжаются, он выходит первым, я за ним.
— Ты не понял, у меня больше нет денег. Ты, знаешь ли, удовольствие не дешевое, — иду за ним, пытаясь поспеть за широким шагом.
Он толкает входную дверь, и в глаза тут же бьёт солнечный свет. Останавливаемся на крыльце, встречаемся взглядами. Зелёный луг выдает раздражение человека напротив. Но тут мы можем посоревноваться.
— Я же сказал, что всегда довожу дело до конца, — с расстановкой говорит псевдо‑бойфренд. — Я оказываю комплексную услугу и не беру почасовую оплату. Ты меня с кем‑то путаешь.
Его лицо едва заметно искривляется от сдерживаемых эмоций, а я снова заливаюсь густой краской. Опять ляпнула и не подумала, мы же мало говорили о сроках и условиях… или я просто пропустила эту часть, пока пялилась на эти его красивые глаза.
— Хорошо. Хорошо, — машу головой, как идиотка. И что тут добавишь? — Тогда завтра я напишу во сколько?
— Ага, — отрешённо соглашается Вова. Вытягивает из кармана солнечные очки и закрывает единственный источник цвета в образе. Закатывает рукава, являя татуировки, и спускается с крыльца.
Я наблюдаю за его расслабленной походкой и провожаю спину, пока она не скрывается за поворотом. Прислоняюсь к металлической двери парадной и несколько раз бьюсь об нее головой. Фантастический кретинизм. Просто вышка.
Когда поднимаюсь в квартиру, мама уже вовсю хозяйничает. Стол на кухне убран, папа сослан в ванную, она роется в шкафу в коридоре.
— Где у тебя постельное белье? Какой бардак, Зина, ничего не найти. Пакеты какие‑то… — вытаскивает наружу Ангелинкины вещи.
— Это соседки, мам, я свое в комнате держу, — отбираю у нее вещи Гели и запихиваю обратно. У той реально везде бардак, но это от того, что она, та ещё хламовница, ничего не выкидывает. С ее запасом одежды можно одеть с ног до головы все Пруды. Были бы самыми модными.
— Завтра с утра встанем пораньше, сходим в магазин кое‑что докупить, нарежем пару салатиков, — объявляет мама, пока я иду в комнату. — Я там утку мороженную привезла, надо достать ее из холодильника, чтоб к утру разморозилась. Жаркое поставим на горячее, — идёт за мной, расписывая банкетное меню. — Колбаски нарежем, грибочки откроем. Ну и хватит. Есть тут где приличный торт купить?
— Мы пирожные не съели, может их… — напоминаю, что к ним так и не притронулись за чаем. А я в дорогущей кондитерской их покупала, хотела удивить.
— Ну какие пирожные, нужен торт! — отрезает мама.
Я молча достаю чистое постельное и перестилаю кровать. Мама продолжает стоять над душой. Боже, быстрей бы пережить завтра.
Мамино «надо лечь пораньше, устали в дороге» перетекает в очередные два часа нравоучений и планирования завтрашнего дня. Тему «Вовы» она обтекаемо не касается, что меня по‑прежнему настораживает. Когда родители, наконец, отправляются спать, я выдыхаю. Завариваю дико крепкий чай, достаю злополучные пирожные, и в гордом одиночестве, тишине и темноте, разрезаемой лишь светом экрана телефона, уничтожаю свидетельство своего очередного провала. Вкусно. И горько. Маму никогда ничего не удовлетворит.
Прикончив две кружки чая, две карамельные корзиночки и один эклер, я решаюсь написать Вове.
Надо начать с извинений, но трусливое нутро, желающее сохранить лицо, пишет:
«Должна предупредить, завтра будет колбаса из бобра. Подготовься».
Наливаю очередную кружку уже остывшего кипятка и кидаю туда новый пакетик чая. Рука так и тянется прикончить очередной эклер, пока жду ответа. Я не обжора, но заедать стресс мне привычнее, чем пускать слезы или заливать горло.
Экран мигает входящим сообщением, и я нервно вытираю руки о платье, прежде чем прочитать.
«Здесь углем не спастись. Возьму плату за лекарства».
Справедливый укол.
«Можешь её не есть, никто не обидится. Я просто предупредила».
В: «Что родители думают обо мне, сказали?»
«Мы о тебе не говорили».
В: «Странно».
«Мои родители вообще странные, если ты не заметил. Как твой желудок?»
В: «Я попытался убедить его, что речь о картофельных очистках не шла. Помогло временно, ровно от туалета до кухни и вниз до крыльца».
«Ты отлично справился сегодня, серьезно. Я оплачу затраты на лекарства».
Ответа долго не приходит. Я убираю со стола, мою кружку, укладываюсь на диван Ангелинки. Я единственный человек, кому она разрешает касаться своих вещей, так что надеюсь, не обидится, что я заняла ее священное убежище.
Закрываю глаза, особо не надеясь на скорый сон, учитывая насыщенный событиями день, но практически сразу уплываю. Сквозь пелену поверхностных сновидений слышу вибрацию входящего сообщения, открываю один глаз и разблокирую экран.
В сообщении прикреплен чек на 115,80 руб. Три пачки активированного угля взял, ты посмотри.
Какой предусмотрительный.
Глава 5
Ида
Разглаживаю платье по бёдрам и смотрю на себя в зеркало. Не знаю, как это маме удается, но всего за один день в ее присутствии все мои детские комплексы вернулись.
Волосы слишком рыжие. Ноги слишком короткие. Кожа слишком бледная. Картошку нужно резать крупнее, а помидоры мельче. Иногда мне кажется, что сейчас она скажет, что и дышу я неправильно. И как бы я ни старалась, ничего не меняется, она никогда не разжимает плотно сжатых губ, не смотрит на меня с гордостью, не хвалит.
Галке тоже достается. Но сестра, в отличие от меня, умеет не принимать это близко к сердцу и быть себе на уме. Она вся в отца. Лёгкая и жизнерадостная. Любит болтать,
