маме.
Будь у меня любимый человек, я бы могла поплакать у него на плече, он бы сочувствовал, успокаивая. А так… При появлении профессора становится ещё тоскливее. Какая-то идиотская у меня жизнь. Живу с несчастной матерью, которая одиноко плачет по ночам и всё время моет дедовские сцули. Помогаю, когда дома, но мне так жаль её. Она ведь молодая ещё, ей едва исполнилось тридцать восемь. Ей бы построить свою жизнь, а она не живет, а мучается.
— Что это значит, Иванова? Вы пропускаете важное для нас обоих занятие ради того, чтобы посидеть в кафе с чашечкой кофе? Я был о вас лучшего мнения, Иванова.
Вместо ответа я быстро вытираю щёки. И не решаясь поднять глаз, смотрю перед собой, на деревянную столешницу. Я не знаю, что сказать в свое оправдание. Сижу, не произнося ни звука, по моему лицу сами по себе текут слёзы. Сейчас я хочу, чтобы он просто ушёл и оставил меня в покое. Но профессор стоит перед моим столом, будто его сюда по профсоюзной линии поставили. Сквозь распахнутое серое мужское пальто, я вижу обтягивающий грудь лёгкий свитер.
— Что с вами, Иванова?
Мы сейчас не в стенах универа. Я с ним поздоровалась, а обсуждать свои личные проблемы не обязана. В конце концов, ему это всё равно неинтересно. Ну пусть двойку мне поставит, если так ему станет спокойнее. Ещё раз в деканат можем сходить.
— Какой-то мальчик не ответил на эсэмэску?
Вот прямо сейчас он раздражает меня, и я решаюсь на него посмотреть. У профессора короткостриженая борода, пронзительные синие глаза и зачесанные назад тëмно-русые волосы. Заболоцкий хмурится. Его отчего-то беспокоят мои слёзы.
— Я прошу прощения за то, что пропустила наши дополнительные занятия. Больше этого не повторится.
Снова вытираю щёки, шмыгнув носом, приподымаю подбородок. Надо собираться и идти домой, выбора у меня нет. Повертев шеей, обнаруживаю, что куртка сползла со спинки стула и валяется на полу. Поднимаю, сгибаюсь и разгибаюсь, суечусь, пытаясь найти в рюкзаке кошелёк.
А профессор делает шаг вперед и бесцеремонно сдергивает с моей шеи платок. Черт, так я и знала. Он заметил! Он очень правильный, и в его понимании со мной произошло нечто ужасное. Так оно и есть, вот только его это не касается.
Тряпка, сползшая с моей шеи слишком тонкая, короткая и скользкая, не мудрено, что я спалилась, но ничего другого я в шифоньере не нашла. Следы дедовских пальцев чересчур четкие и яркие. Мне неловко. Не ожидала, что Заболоцкий начнет распускать руки и дëргать мою маскировку. Машинально прикрываю синюшные отпечатки пальцев на коже. Смотрю профессору в глаза. Умоляю оставить меня в покое.
А он выглядит так, будто ему защемили дверями яйца.
— Вы плачете из-за этого?
Я встаю, осматриваясь, собирая свои вещи. Теперь я понимаю, как ему удалось получить высшую ученую степень. Он просто всех там достал. И ему её вручили, чтобы избавиться.
— Да, я плачу из-за этого. Извините, мне нужно идти домой.
Выхожу из-за стола. А Заболоцкий хватает меня за локоть, будто подругу или старую знакомую. Это шокирует. В его глазах столько гнева, он пытается защитить меня. Я слышала сплетни о его благородстве и рыцарстве, но никак не думала, что это коснётся меня лично.
— Нельзя позволять какому-то малолетнему придурку поднимать на вас руку, — в сердцах отчитывает меня профессор.
— С чего вы взяли, что он молодой, Роман Романович? Может, ему тридцать шесть, — как обычно, не подумав, выпаливаю я, смело глядя преподавателю в глаза.
Заболоцкий разжимает пальцы на моем предплечье. Смотрит прямо, явно смутившись упоминания его собственного возраста и не до конца понимая, что конкретно я имею ввиду.
Будь я хоть немного спокойнее, не переживи я такой стресс сегодня ночью, я бы, конечно, ничего такого себе не позволила. И когда я почти уже ухожу…
— Это какие-то сексуальные игры? — Разворачивается профессор, заставляя меня остановиться. Усмехнувшись, оборачиваюсь. Да уж, у моей квартиры стоит очередь из поклонников, и все они мечтают задушить меня во время секса.
Перед глазами всплывают горящие дедовские глаза и спутанные клочки седых волос. Сейчас мне кажется, что все нехорошие воспоминания вышли из моей головы, встали вокруг и тяжело дышат, а я сама, как муха, попавшая в повидло, ползу через силу по столу и оставляю противные, липкие следы.
— До свидания, профессор. Мне нужно идти. — Опускаю я голову, устремившись к выходу.
Не собираюсь я грузить этого невероятного мужчину своими бытовыми проблемами. Ни к чему ему эта информация.
* * *
Роман
В конце сегодняшней лекции я позволяю своим студентам задать мне любой интересующий их вопрос. Меня приятно удивляет количество желающих, но первой руку тянет первокурсница с густой копной огненно-рыжих волос. К сожалению, я не помню её имени, но кажется, она прилежная студентка.
— Главное правило профессора Заболоцкого?
Немного подумав, я выхожу из-за кафедры и, поместив руки в карманы дымчато-серых брюк из костюмной ткани, отвечаю громко и с выражением:
— Ради своей семьи я готов закопать труп на заднем дворе дома.
Помещение лекционной аудитории наполняется дружным смехом и коллективным улюлюканьем. Пришедшаяся по вкусу шутка вызывает лёгкий трепет внутри. Так бывает всегда, когда мне удается увлечь аудиторию, ведь, по сути, каждая моя лекция — это своеобразный экзамен.
Но занятие подошло к концу. Звонок давно прозвучал. И на этой веселой ноте я решаю отпустить студентов, объявляя об окончании пары. Неосознанно ищу глазами Иванову и снова натыкаюсь на светлую, опущенную над тетрадкой макушку.
Иванова сегодня невероятно трудолюбива. Обычно она смотрит прямо на меня, внимая каждому слову, за исключением того раза, когда умудрилась уснуть на моей лекции. Но в этот раз к концу пары она исписала полтетради, ни разу не подняв головы. Рюкзак собирает так же: быстро и сосредоточенно.
Для выступления с докладом я выбрал Наталью, просто потому что должен был кого-то выбрать. Идея деканата мне активно не нравится. Зря они решили, что доклад должен читать именно первокурсник. Я искренне считаю, что восемнадцатилетняя девушка по сути ещё ребенок. Такое ответственное задание ей давать рано.
Но теперь в моем отношении к ней кое-что изменилось. Отметины на её шее, замеченные мной в кафе, не дают мне покоя, и я хочу с этим разобраться. Имею ли я моральное право лезть в личную жизнь своих учеников? Могу ли я позволить себе оставить без внимания тот факт, что кто-то пытался её придушить?
